Страница 4 из 5
— В Сток-он-Тренте, — бормочет его жена.
— Помолчи, мой друг, город не имеет значения.
— И все-таки, — настаивает учительница. — Мне неуютно, когда мой поезд управляется машинами, расположенными невесть где. А вам, мистер Галифакс? Помолчав, старый кочегар неуверенно отвечает:
— Тоже было бы неуютно, когда б я не видел машиниста. Он вроде парень знающий. Не будь он за все спокоен, не стал бы, наверно, так разгуливать.
— Мадам, — говорит мистер Друг. — Когда поезд ведет машина в Сток-Ньюингтоне — это намного, намного безопаснее. Никакой вооруженный мерзавец не остановит наш поезд и не направит его в глухой тупик, чтобы, взяв нас в заложники, шантажировать правительство.
На какое-то время воцаряется тишина, потом учительница решительно произносит:
— Вы оба совершенно правы. Я чувствую себя невероятной дурой.
Вновь мелодичный сигнал, и вновь они слышат обволакивающий голос:
— Говорит ваш машинист капитан Роджерс. Мы движемся мимо залива Уош со скоростью двести шестьдесят один километр в час, вентиляционная система «квантум-кортексин» поддерживает температуру воздуха на уровне температуры человеческой кожи. До сих пор поездка проходила совершенно гладко, но теперь я с искренним сожалением должен объявить о предполагаемой задержке с прибытием. Вследствие сбоя в нашем центральном банке данных «Водолей 1999» из Донлона в Глагоз направлен по тому же пути, что и «Водолей 1999» из Глагоза в Донлон. Столкновение должно произойти ровно через восемь минут тринадцать секунд… — короткий вскрик, в котором участвуют все пассажиры, хотя никто не слышит собственного голоса, — в восьми с половиной километрах к югу от Бирчестера. Но нет абсолютно никаких причин для беспокойства. Наши специалисты в Сток-Поджесе делают все для того, чтобы перепрограммировать главный компьютер, и, возможно, им удастся предотвратить столкновение. Между тем у нас имеется достаточный запас времени, чтобы принять меры предосторожности, о которых я сейчас скажу, — прошу внимания. Под ручками сидений вы можете нащупать небольшие металлические выступы. Это концы ваших ремней безопасности. Выдерните ремни и пристегнитесь. Это все, что вам надлежит сделать. Противопожарная система действует безотказно; незадолго до столкновения окна будут закрыты стальными ставнями, чтобы предотвратить порезы осколками. В настоящий момент по всей Англии к месту столкновения спешат тележурналисты и машины «скорой помощи», и Британская железнодорожная компания возьмет на себя расходы на медицинскую помощь малоимущим пассажирам. Нет нужды говорить, как сожалею о возможных неудобствах я лично, но мы с вами в одинаковом положении, и я взываю к духу Дюнкерка… — старый кочегар свирепо рычит, — к той способности сохранять самообладание в тяжелую минуту, что прославила нас по всему земному шару. Пассажиры, находящиеся поблизости от ходового отсека, не должны пытаться перейти в хвост поезда. Звук, который вы слышите, — раздается свистящий шелест и глухой толчок, — произвели двери между вагонами, которые я закрыл, чтобы предотвратить давку. Повторяю, нет никаких причин для беспокойства. Столкновение не может произойти раньше чем через… мм… семь минут три секунды, и у меня хватит времени, чтобы с моим личным ключом пройти по вагонам и удостовериться в соблюдении мер предосторожности. Я говорю вам не «прощайте», а «до свидания». И пристегните ремни! Голос умолкает; после щелчка раздается бодрая музыка в ритме военного марша, но не настолько громкая, чтобы мешать пассажирам переговариваться.
— О господи, папа, что делать? — спрашивает Мириам, но старик только бурчит:
— Смотри за ребенком.
Все берутся за выступы под ручками сидений и вытягивают гибкие металлические ленты с защелками на концах.
— Не хочу привязываться! — капризничает Патси.
— А представь себе, что мы в самолете, — говорит мать, пристегивая ремень. — Смотри, и дедушка это делает! Все делают! Ну вот, и теперь, — ее голос дрожит, она на грани истерики, — теперь нам сам черт не страшен!
— Мой друг, я… я в ужасе, — признается миссис Друг. Ее муж отзывается с нежностью в голосе:
— Да, мой друг, попали в переплет, но ничего, как-нибудь прорвемся. — Он смотрит на учительницу и тихо говорит: — Мадам, я должен перед вами извиниться. Эта железнодорожная система и бессмысленна, и безумна, и… я не думал, что это возможно в такой стране, как наша.
— Дошло до него наконец! — рявкает старый кочегар.
— Я хочу сойти с поезда, — капризно говорит ребенок, после чего некоторое время слышен лишь негромкий, стремительный перестук колес.
Вдруг учительница восклицает:
— Ребенок прав! Нам надо затормозить поезд и спрыгнуть! Она теребит защелку ремня со словами:
— Я понимаю, скорость запрограммирована и передается по радио или как там еще, но мотор-то, мотор, который крутит колеса, — он ведь совсем рядом, в ходовом отсеке, можно попробовать…
— Можно и нужно! — кричит кочегар, хватаясь за свой ремень. — Только бы мне добраться до двигателя! Освободиться сначала… Чертов ремень не отстегивается!
— И у меня тоже, — говорит мистер Друг странным голосом. Ремни не отстегиваются ни у кого. Учительница потерянно произносит:
— Вот, значит, какие у них меры предосторожности.
Но старик не сдается. Упираясь локтями в спинку сиденья, он вновь и вновь рвется вперед всем своим большим телом, бормоча сквозь стиснутые зубы:
— Гады… Сволочи… Не позволю!
Ремень не лопается, но вдруг что-то трещит за обшивкой, и он подается на дюйм, потом еще на дюйм.
Слышится звук открывающейся двери, и перед ними появляется машинист; он мягко спрашивает:
— Какие проблемы?
— Вот и Феликс! — Старый кочегар перестает дергаться. — Пустите меня в кабину. Надо остановить двигатель. Попытаюсь сломать его чем-нибудь тяжелым. Хоть сам в него брошусь и других спасу!
— Прошло время героев, Джон! — заявляет машинист. — Я не позволю вам бессмысленными действиями портить имущество компании.
Его голос ясен и холоден. На нем ремень с кобурой, на которую он положил руку. Он стоит в непринужденной позе, но в каждой линии его фигуры чувствуется военная дисциплина. Все смотрят на него с ужасом.
— Вы… ненормальный! — кричит старик и вновь рвется из объятий ремня; но машинист говорит:
— Нет, Джон Галифакс! Ненормальный вы, и у меня есть средство вас усмирить.
Он вынимает пистолет и стреляет. Раздается не хлопок, а глухой удар. Кочегар грузно оседает, но ремень удерживает его в кресле. Миссис Друг начинает кричать, и он стреляет в нее тоже. В воздухе повисает тусклый, остро пахнущий дым, но остальные четверо слишком ошеломлены, чтобы кашлять. Машинист явно огорчен устремленными на него взглядами; помахивая пистолетом, он раздраженно говорит:
— Я их НЕ убил! Этот пистолет стреляет анестезирующим газом, он разработан для использования против демонстрантов в Ольстере, хочет еще кто-нибудь? Побережете нервы. Мягкое забытье — и, будем надеяться, пробуждение в комфортабельной палате многолюдной больницы.
— Нет уж, спасибо! — отвечает учительница ледяным тоном. — Мы предпочитаем встретить смерть с открытыми глазами, какой бы нелепой и бессмысленной она ни была.
Звучит мелодичная трель, и знакомый голос объявляет, что говорит капитан Роджерс, что до столкновения осталось три с половиной минуты и что капитан Роджерс должен немедленно пройти в купе проводника. Машинист прощается — в его речи появляются прежние мягкие, извиняющиеся нотки — и объясняет, что он вынужден их покинуть, поскольку кто-то должен пережить крушение и дать показания во время официального расследования.
— Пожалуйста, — умоляет мать, — пожалуйста, освободите Патси, возьмите его с собой, ведь она малый ребенок… — но Патси кричит:
— Мама, нет, я с тобой останусь, он гадкий, гадкий, гадкий!
— До свидания, добрые люди, — говорит машинист и поспешно уходит.
Дверь за ним захлопывается, и мать говорит добрым, нежным, дрожащим голосом:
— Ты ведь помнишь «Господь — Пастырь мой», Патси. Давай скажем вместе. И они вполголоса читают псалом: