Стервы большого города

– Bon matin, madam[19], – с коротким поклоном приветствовал Викторию метрдотель.

Виктория кивнула и пошла за ним к маленькому столику у ограждения. Ресторан под бело-зеленым полосатым навесом был почти полон, и, посмотрев на часы, Виктория увидела, что всего девять утра.

Действительно рано, если учесть, что спать она легла под утро. Неудивительно, что мир кажется ей каким-то нереальным, словно она все еще в полудреме. Подняв глаза, Виктория могла бы поклясться, что видит Лайна Беннета: он сидел за столиком у ограждения, читал газету и держал на носу салфетку со льдом. Подойдя ближе, Виктория поняла, что это действительно Лайн, причем не в самом лучшем настроении. Какого черта он здесь делает? Она совершенно не готова сейчас с ним общаться…

Метрдотель подвел Викторию к свободному столику рядом с Лайном и отодвинул для нее стул за его спиной. Лайн на мгновение оторвался от газеты.

– Доброе утро, – безучастно проговорил он и вернулся к чтению.

Что за странное приветствие для человека, с которым встречался на протяжении полугода. Но Лайн вообще странный. Что ж, и она поиграет в эту игру. Виктория так же безразлично бросила: «Доброе утро» – и села.

Развернула розовую льняную салфетку и пристроила на коленях. За спиной Виктории Лайн переворачивал газетные страницы: резкий треск, за которым следовало раздражающее шуршание, – это Лайн разглаживал страницы. Виктория сделала глоток воды. – Тебе действительно необходимо это делать? – спросила она.

– Делать – что?

– Разглаживать страницы газеты. Словно водишь скрипучим мелом по школьной доске.

– Ох, извини, – надменно проговорил он. – Но если ты не заметила, я сегодня несколько не в форме.

– Я же не виновата в этом. – Виктория сделала знак официанту. – А что случилось с твоим носом?

– Прости? – переспросил Лайн.

– Твой нос, – повторила Виктория. – Что ты с ним сделал?

– Я ничего с ним не делал, – ответил Лайн с шутливым, как надеялась Виктория, гневом. – Как ты, вероятно, помнишь, это твой дружок, французский актер с необыкновенно большим рубильником, захотел, видимо, увеличить мой нос до размера своего.

Утро становится все хуже и хуже, подумала Виктория. Прошлой ночью какая-то серьезная неприятность произошла с Пьером Бертеем, а теперь выясняется, что французский актер расквасил нос Лайну. Смутная картина схватки в вестибюле между Лайном и французом внезапно встала перед Викторией.

– Значит, я действительно видела тебя этой ночью, – сказала она.

– Да, – терпеливо подтвердил Лайн. – Видела.

Виктория кивнула:

– Понятно. – К ее столу подошел официант с кофейником. – Ты тоже был в отеле?

– Я привез тебя сюда. После вечеринки. Ты настояла на партии в покер. Французский актер попытался удрать с твоими часами, а когда я воспротивился, решил побить меня.

– Как… необычно.

– Я приехал на вечеринку поздно, когда ты заявила Пьеру Бертею, что в один прекрасный день у тебя будет яхта больше, чем у него.

Виктория выронила ложку, которая, звякая, улетела под стул Лайна. Как она могла сказать такое Пьеру Бертею? Но это так на нее похоже. Лайн подал ложку Виктории.

– Извини.

– Ничего страшного, – отозвался Лайн. Он действительно не очень хорошо выглядел, особенно с красной, распухшей переносицей. – Рад, что ты нашла мой кушак и очки, – добавил он.

– О! Так они твои? Я нашла их у себя в номере сегодня утром. – Тут Виктория поняла, что он совсем плохо выглядит. И затем внезапно вспомнила, как Лайн вошел в ее номер, застал там француза и выволок его в коридор. Виктория откашлялась. – Ты… э… провел ночь… в отеле, я хотела спросить?

Она услышала, как Лайн помешал кофе, отхлебнул.

– Формально да. Я проснулся на полу в твоей комнате. Полностью одетый, могу добавить.

– Мне так и показалось, что в моем номере был мужчина, – небрежно заметила Виктория и взяла меню. Прошла минута. – Лайн? Я в самом деле говорила Пьеру, что когда-нибудь куплю яхту больше, чему него?

– Утверждала это, – уточнил Лайн.

Она кивнула. Неудивительно, что лицо Пьера напоминало печеную картофелину.

– Это было… некрасиво? – осторожно спросила Виктория.

– В этой части нет. По-моему, Пьер удивился, но еще не рассердился.

– О Господи! – Виктория откинулась на стуле.

– В принципе ты устроила специальный показ Виктории Форд, – сообщил Лайн, складывая газету.

– Ясно. – Она помолчала. – А что же его рассердило?

– Точно не знаю, – ответил Лайн. Официант принес ему яйца. – Возможно, твое высказывание о том, что мировой модой будут заправлять женщины, а сам он в ближайшие десять лет сойдет со сцены.

– Ну, это не так уж страшно…

– Да. И как я сказал позже, у тебя была веская причина защищаться.

– О да! – Виктория, закрыв глаза, потерла виски. – Уверена, что была.

– Этот тип заявил, что, получив деньги, тебе следует бросить работать, найти мужчину и обзавестись детьми.

– Отвратительное заявление.

– Ну да, я пытался объяснить ему, что жительнице Нью-Йорка подобного говорить не следует.

– И он плохо к этому отнесся?

– Да. Сказал, что его тошнит от деловых женщин и что мир устал от женщин, ведущих себя как мужчины, от женщин, таскающих портфели, и что на самом деле женщины хотят сидеть дома, мечтая, чтобы о них заботились. – Лайн помолчал. – Эти галлы очень провинциальны. Что бы они о себе ни воображали.

– Очень мило, что ты за меня вступился.

– Вообще-то в моей помощи ты не нуждалась. Ты сама прекрасно за себя постояла.

– Дралась как тигрица? – Виктория бросила в кофе три кусочка сахара.

– Растерзала их в клочья. Когда ты покончила с ним, от этого француза не осталось ничего, кроме лужицы шампанского.

– Но я же не хотела. Правда не хотела.

– А вот он, похоже, уверен, что хотела. Встал и в гневе удалился.

– О Боже! – Допив кофе, Виктория налила себе еще. – Как по-твоему, он… безнадежно оскорблен? Ну должен же Пьер понимать, что мы сцепились по пьяной лавочке, а? Он очень чувствительный, да?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только очень чувствительный, инфантильный мужчина встает и уходит в разгар дискуссии. И это, как правило, означает одно: он избалован и не любит слушать, что ему говорят.

– Кажется, именно это ты ему и сказала, слово в слово.

Виктория застонала. Ей захотелось спрятаться под стол. Лайн прав. Она сказала именно это.

– Едва ли ему это понравилось. Хотя мне показалось смешным. Пьер Бертей – избалованный ребенок, и пора ему узнать об этом.

– Я тоже была права. И кажется, тоже готова съесть яйцо. – Прошла еще минута, и Виктория, охваченная паникой, круто развернулась. – Лайн? Он… не очень разозлился, нет? Ну, не настолько, чтобы отменить нашу сделку?..

– По-моему, ты как раз об этом и попросила его. – Лайн сочувственно улыбнулся.

Схватив телефон, Виктория выбежала из ресторана. Через несколько минут она вернулась, едва переставляя ноги. Оглушенная, села на стул.

– Ну? – поинтересовался Лайн.

– Он сказал, хорошо, что я еще не подписала бумаги, поскольку подобное соглашение требует длительного и серьезного анализа от обеих сторон.

– Сожалею, – тихо произнес Лайн.

Виктория уставилась на море. Она чувствовала, как к глазам подступают слезы.

– Ничего, – сдавленным голосом пробормотала она. На глазах показались слезы, и Виктория вытерла их салфеткой. – Я дура. Только и всего. А теперь, вероятно, я загубила свой бизнес.

– Да ну, ничего ты не загубила. Твой бизнес все еще у тебя.

– Все не так просто. Я только что поняла о себе нечто ужасное. С Пьером Бертеем я вела себя точно так же, как со всеми мужчинами, с которыми меня связывали какие-то отношения – деловые или личные. В какой-то момент я начинаю выкаблучиваться, а затем теряю человека. Я… как ты это называешь… задаю им жару. И они убегают. И разве можно их винить? То же самое я сделала с тобой и с Пьером… А ведь с ним я даже не спала…

19

Доброе утро, мадам (фр.).