Меч Владигора

Синегорцы не стали медлить. Со скал на дно ущелья упали концы прочных веревок, по которым заскользили вниз самые отчаянные из дружинников. В ход пошли мечи и кинжалы.

Теперь охотники поняли весь хитроумный и опасный замысел Владигора. Даньша, переглянувшись с товарищами, шагнул к князю:

— Чего мы здесь прохлаждаться будем? Дай и нам с недругом посчитаться!

— Ладно, — кивнул Владигор. — Идите. Но поосторожней там! Мне хорошие охотники еще понадобятся…

Сам князь в кровавую рубку вмешиваться не собирался. Он внимательно следил за ходом сражения, пытаясь выявить главаря чужеземцев. Но тут его внимание отвлекла крылатая тень, скользнувшая по карнизу. Владигор задрал голову вверх и увидел парящего прямо над ним большого серого филина.

— Филька?! — удивленно воскликнул князь. — Вот так встреча!

Словно только и дожидаясь, чтобы его заметили, филин сложил свои огромные крылья и ринулся вниз. В полуаршине от площадки он чуть замедлил падение, но все же весьма ощутимо ударился грудью о каменную твердь. Вспышка яркого света заставила Владигора на мгновение зажмуриться. Когда он вновь открыл глаза, перед ним стоял улыбающийся Филимон — птицечеловек, помощник чародея Белуна и верный друг Владигора.

Они крепко обнялись. Затем Филимон, кивнув в сторону близящейся к концу схватки, сказал:

— Ловко ты их провел! Откуда узнал, что борейцы за тобой охотятся?

— Недавно их лазутчика поймали. Выдавал себя за нищего-побирушку, да уж больно любопытен был и в еде привередлив… Когда понял, что ему плаха грозит, быстро все выложил. От него узнали, что какой-то молодой бореец собрал до полусотни воинов и горит желанием со мной разделаться.

— Это Азарг из клана Даргозенгов, — пояснил Филимон. — Два его брата в Ладоре костьми полегли.

— Сами виноваты, — пожал плечами Владигор. — Незачем было в наши дела влезать, наживаться на синегорских бедах. Вот и младший по той же дорожке пошел. Негодяй с тараканьим сердцем! В честной битве побоялся сразиться, понимал, что моя дружина его быстро одолеет. Поэтому надумал малыми отрядами грабить деревеньки, надеясь меня из Ладора выманить. Дескать, не поведет князь целое войско против дюжины разбойников, с небольшим отрядом сунется злодеев отлавливать. Так ведь и мы не лаптем щи хлебаем, на любого хитреца свою хитрость найдем. Пока я из себя охотника изображал, Ждан с полусотней дружинников в этом ущелье подготовил им хорошую встречу. Видишь, как с борейцев спесь-то послетала!

— И Ждан здесь? — обрадовался Филимон.

— А вон снизу нам рукой машет… Значит, пора спускаться, кончилось дело.

Короткая и беспощадная схватка завершилась полной победой синегорцев. Борейские громилы не успели даже толком осознать, откуда вдруг на их головы свалились дружинники. Почему из преследователей, загнавших в тупик легкую добычу, они сами превратились в жертвенных баранов?

Из трех десятков разбойников в живых осталось только пятеро, догадавшихся вовремя бросить свои мечи под ноги заведомым победителям. Убивать безоружных не в правилах синегорцев. Но те, кто все-таки надеялся отбиться, поплатились жизнью. Дружинники были наслышаны о кровавом насилии, учиненном борейцами в мирных деревушках, поэтому карали злодеев без всякого снисхождения.

Из синегорцев погибли в этом быстротечном бою только двое, несколько человек были ранены, к счастью не очень тяжело.

Ждан, еще не остывший после схватки, вложил меч в ножны и с радостными криками подбежал к Владигору и Филимону:

— Здорово, Филька! Какими судьбами? Видел, как мы с мерзавцами разделались, а?! Запомнят, гады, синегорскую удаль!

— Главаря нашли? — спросил его Владигор.

Ждан, сняв с головы шлем, смущенно почесал затылок.

— Вот с этим, князь, кажется, промашка вышла. Пленники говорят, что ни среди убитых, ни среди сдавшихся их командира нет. Ребята сейчас все щели обшаривают — не затаился ли где?

— Вряд ли, — сказал Филимон. — Я при дневном свете, конечно, плохо вижу, однако, сюда подлетая, приметил: трое или четверо всадников в ущелье не пошли, остались на входе. Думаю, это были молодой Азарг и его телохранители. Он умеет быть осторожным… Сейчас, наверное, уже в лесу укрылся.

— Эх, жаль! — расстроился Ждан. — Где теперь его сыщешь?

— Но отыскать надо, — твердо произнес Владигор. — Он жесток и опасен. В Борею не вернется, поскольку считает себя опозоренным. Будет мстить, убивая всякого, кто на пути встретится.

— Это верно, — согласился Филимон, — Надо что-то придумать, пока он еще не очень далеко ушел.

— Уже придумал, — ответил князь и подозвал Даньшу. — Ты все рвался крупного зверя для меня выследить? Есть такой зверь, и даже след еще не остыл. Возьми с собой ловчих, кого пожелаешь, и десяток дружинников повыносливей. Главарь злодеев с двумя или тремя охранниками сумели сбежать. Найди и убей, пока они новых бед не натворили.

— Будет сделано, князь.

— И учти, дружище, что эти двуногие хитрее и опаснее любых диких зверюг… Встретимся в Поскребе.

К полудню княжеский отряд походным строем двинулся на запад. Хоронить мертвых разбойников не стали: пусть пожиратели падали с ними по-свойски разбираются. Кровавые злодеи не заслуживают человеческого отношения к себе даже после смерти.

Филимону дали коня, и он ехал бок о бок с друзьями, искоса поглядывая на Владигора. Почти два года миновало со дня их последней встречи, и он пытался оценить, как это непростое время отразилось на характере князя.

Внешне Владигор мало изменился: все те же светло-русые, чуть вьющиеся волосы, пронзительные голубые глаза, широкий разлет бровей и волевой изгиб сомкнутых губ. Правда, теперь он предпочитает более длинные волосы — почти до плеч, но по-прежнему не дает разрастаться курчавой бородке. И еще больше стал походить на своего отца, Светозора: манерой вскакивать на коня, поправлять широкий ремень, особой — властной и естественной одновременно — сдержанностью в каждом жесте.

Однако, с удивлением отметил Филимон, главная-то перемена кроется во взгляде Владигора. Куда подевалась его былая открытость, граничащая с наивностью? Где всегдашние искорки молодого задора и готовность к веселью? Теперь совсем иное излучают его глаза. Какая-то странная грусть поселилась в них и не исчезает даже в те моменты, когда князь беззаботно хохочет или оживленно беседует с друзьями. Что ж, вероятно, каждодневные заботы о судьбе княжества — нынешней и грядущей — не легкая поклажа, а тяжкое бремя для того, кто решил править людьми по Совести и Правде…

— Что это приглядываешься, будто я тебе девка на выданье? — обернувшись к Филимону, спросил князь. — Или спросить о чем-то хочешь?

— Нет, Владигор, как раз наоборот: жду, когда ты выспрашивать начнешь. Поинтересуешься, например, почему я торопился тебя отыскать…

— Думаю, причина весьма серьезная. Иначе бы ты не стал среди белого дня над лесами и полями шастать, глаза ярким светом портить. Так зачем о ней спрашивать? Сам скажешь, когда посчитаешь нужным.

Птицечеловек громко расхохотался, заухал-загукал и руками, будто крыльями, себя по бокам похлопал.

— Ну надо же! И когда ты успел эдакой серьезности набраться? Прежний Владигор, помнится, терпеливостью не отличался, все вперед норовил забежать.

— Верно, Филька, — вздохнув, согласился с ним Владигор. — Но ведь прежний кем был? Сперва мальчишкой, учеником чародея, затем — предводителем мятежной ватаги, мечтавшим восстановить справедливость в любимой вотчине. А теперь… Теперь, дружище, мне словно пять пудов камней на руки-ноги навесили. Ведь заранее знал, что трудно будет княжеством править, — не знал только, что так трудно.

— Это понятно, — кивнул Филимон. — Но сдается мне, что не только княжеские заботы на тебя давят. Есть и другая тяжесть на сердце, не так ли? Впрочем, можешь не отвечать. Я за тебя скажу, в чем тут дело.

Владигор с нескрываемой иронией посмотрел на Фильку:

— Уж не научился ли чужие мысли читать? Белун говорил…