Страница 12 из 14
Начался спектакль, прошел отлично, первокурсник стоял, не шевелясь, как деревянный... А потом все ушли и конечно же его забыли. Вот он стоит в пустом зале привязанный к кресту и не знает что делать... Вдруг появляется какой-то рабочий сцены или, может, осветитель. Студент давай кричать: «Помогите! Отвяжите меня!»
Рабочий, надо отдать ему должное, не испугался, посмотрел, сразу все понял, подтащил стремянку, приставил сбоку и стал отвязывать парню руки, приговаривая: «Вот же что делают! Человека забыли!..»
И вот, наконец, руки он отвязал... И бедный первокурсник с криком: «А ноги?!!» повис вниз головой.
– Выходит, не всегда на воре и шапка горит. А со мной раз случай был, который показал, что бывает и наоборот – шапка горит и не на воре.
Пришел я как-то домой. Дело зимой было, ночью. В подъезде света нет. Ключ я в кармане нашел, а в замочную скважину попасть не могу. Зажег зажигалку, наклонился, посветил, скважину нашел, ключ вставил... Захожу в квартиру. Как-то странно в коридоре светло. Глаза, что ли, привыкли? Прохожу дальше, а в комноте большое зеркало на стене стоит. И в этом зеркале я вижу, что на мне горит шапка. Чернобурка. Прямо-таки полыхает...
Ну что тут делать, шапку-то уже не спасти было. Так я и стоял посреди комнаты, ждал, пока вся догорит. В конце концов, не каждый день такое увидишь...
– Вот мы тут сидим, пивко попиваем, кушаем... А я вдруг вспомнил, как мы один раз на гастролях зашли в столовую, спрашиваем: «Что у вас поесть можно?» «Манты», – говорят. «Ну, давайте».
Взяли мы эти манты, а они какие-то серые страшные на вид, не очень какие-то аппетитные... Мы стали в них ковыряться, и вдруг я слышу, как женщины, работницы этой столовой, на кухне переговариваются. «Люся! Сколько времени?» «Два часа!» «О! Уже обед! Пойду сбегаю в магазин, поесть нам что-нибудь куплю!..»
– По поводу хладнокровия и выдержки, мне северский телевизионщик Ринат Мифтахов рассказывал историю. Армейскую. Я перескажу ее так, как он сам мне ее поведал.
«Мы поехали на боевые учения в Бурятию. Развернулись. На природе, кайф. Офицеры сидят в тенечке в нарды играют, солдаты – загорают... А командующим учений был полковник Роминский – сволочь необыкновенная. Я его до сих пор ненавижу. Он просто болел, если за день никого не посадит на губу, никого не заставит какое-нибудь говно таскать... Ему доставляло удовольствие унижать людей – из любви к искусству. Ненавидели и боялись его все...
Так вот. Развернулись, отдыхаем, тащимся и вдруг – крик дневального: «Смирно!» Смотрим – газик Роминского катит. Все быстро рассосались по своим кунгам и палаткам, никому не охота с ним связываться... Мы с другом тоже спрятались в штабном кунге. И потому стали единственными свидетелями удивительной сцены.
Полковник Роминский прошелся по лагерю, в поисках кого-нибудь, кого можно было бы немедленно за что-нибудь трахнуть: за незастегнутый подворотничок, за нечищенные сапоги... Да, мало ли!.. Но все попрятались. И вот заглядывает он за наш кунг, а там, на травке, подставив лицо солнцу, стоит человек в офицерских штанах и в тельняшке. Босой. Во рту – травинка. Глаза закрыты.
Полковник Роминский сразу стал очень счастливым. Это тебе не подворотничок... Роста полковник был два метра с гаком. И вот мы видим, как он навис над несчастным, набрал в легкие воздуха и дико заорал:
– Кто такой?!! Звание?!! Должность?!!
Пауза. Человек лениво приоткрывает один глаз. Затем – второй. Спокойно говорит:
– Капитан Минаев...
Роминский становится еще счастливей: какой-то капитанишка! Наглец! Раздавить!!! Он снова набирает в легкие воздух...
Но после паузы капитан Минаев так же лениво, с расстановкой произносит:
– ... Оперуполномоченный Комитета Государственной Безопасности Союза Советских Социалистических Республик.
И Роминский застыл. Гебешник... Да если он до чего-нибудь докопается, он напрочь может ему все службу испортить.
А капитан Минаев, вновь выдержав паузу, тихо говорит:
– Пшел на х..., дурак.
И полковник Роминский тихо исчезает.
Мы были единственными свидетелями этой сцены и стали с удовольствием пересказывать ее товарищам, даже разыгрывать в лицах. Пошел слух. А Роминского, как я уже говорил, ненавидели все. И нас стали приглашать показать эту сценку сначала прапорщики, потом офицеры, и так – вплоть до командира полка...
«Говорят, вы, воины, были свидетелями некоего события... – издалека начал он, вызвав нас в кабинет. – А я всё-таки командир полка, я должен знать всё, что у меня происходит...
«Вы по поводу Роминского?» – «догадываюсь» я.
«Да-да!» – подтверждает командир полка.
«Дело было так...» – начинаю я, но он меня перебивает:
«Хотелось бы более точно, в лицах...» – смущается командир.
Что делать? Исполнили. Потом еще два раза «на бис».
Таким счастливым я нашего командира полка не видел никогда. А когда Минаев моими устами произносил заветное «Пшел на х..., дурак», полковник синхронно со мной шевелил губами, и взгляд его становился мечтательным...
– Говорят, это довольно известная история... Случилась она в университете.
Один преподаватель очень любил выпить. И студенты прекрасно об этом знали. И вот, как-то, придя на зачет, они, чтобы умаслить принимающего, в графин на преподавательском столе налили вместо воды – водки.
Сидят, ждут.
Преподаватель пришел, раздал билеты с заданием, сел, налил стакан «воды», глотнул... Студенты затаили дыхание.
Преподаватель оглядел аудиторию странным взглядом, молча поднялся и вышел.
«Ну всё! – решили студенты. – Пошел жаловаться в деканат...» Они быстренько выливают водку в какой-то подвернувшийся фикус, из под крана наполняют графин водой и замирают, затаив дыхание...
Преподаватель возвращается... с целой охапкой пирожков. Садится, наполняет стакан, залпом выпивает его... Затем поднимается и заявляет:
– Все – вон! Этот зачет вы у меня никогда не сдадите!..
Это не байка, а чистая правда. Один мой знакомый встречался с этим человеком, писал про него в газету...
Жил до войны в Одессе молодой парень – еврей, а соседка по площадке у него работала паспортисткой. Они с ней дружили, но часто ссорились, и почему-то она прозвала его «ЫврЭем». И когда он паспорт получал, она из озорства именно такую национальность ему и вывела: «ыврэй».
И тут – война. Он ушел на фронт. Попал в плен. Немцы смотрят в документ... не знают такой национальности. А он не растерялся (кому в крематорий охота?) и объяснил, что ыврэи – это малая, просто-таки вымирающая национальность, проживавшая раньше на территории Украины. Причина вымирания – изуверская национальная политика коммунистов...
И отправили его в специальный концлагерь, где содержали представителей малых национальностей. Там с ним работали немецкие ученые-антропологи, и он три года учил их «ыврэйскому» языку, который на ходу придумывал сам. При чем объяснил, что из-за притеснений русских, ыврэи свой язык почти забыли... Придумывал ыврэйский фольклор – почти все греческие мифы переложил...
А в сорок пятом его освободили советские войска. Он вернулся в Одессу и соседку на руках носил. А потом даже и женился на ней.
Раньше артистов местной филармонии нередко возили куда-нибудь в деревню концерты играть. Название программы – что-нибудь типа «Мастера культуры труженикам села». При чем, ни музыкантам, «ни труженикам села» это было не надо. Один музыкант знакомый рассказал мне историю, которая в такой ситуации приключилась.
Поехала однажды в село «бригада» – скрипка, альт, виолончель, арфистка. Приехали в поселковый клуб, расположились начали концерт. В зале сидят вялые молодые колхозники и ждут, в основном, когда начнется дискотека. Тем, кто на сцене, тоже хочется поскорее отсюда отвалить. Бодренько отыграли, уже готовы было собираться, как вдруг организаторша из совхозного партбюро говорит: