Капля огня

- Он предлагал вам и другие варианты.

- Орландо, откуда ты нахватался этих выражений? Просто маклер какой-то, а не...

Внезапно раздались шаркающие звуки, и в комнате появился третий персонаж - крупный белый какаду. Он неспешно прошагал по паркету, волоча встрепанные крылья, затем остановился и укоризненно посмотрел круглыми желтыми глазами на карлика.

- Сэр Родерик проснуться изволили, - прокомментировал Орландо. Попугай в ответ вздыбил хохолок и что-то буркнул. - Понял, понял, не дурак. Сей секунд, мон шер.

- Как же все это банально, - вздохнула старуха и придвинула к себе деревянную папиросницу. - Старая актриса, старый шут и старый попугай... Не надо было мне звонить Нике.

- Мадам, вы стали несносны, - проворчал карлик, - столько брюзжания я не слышал за всю свою жизнь.

- А, по-моему, мы стоим друг друга, - неожиданно развеселилась старуха. - Ты всю жизнь был педантом и занудой, борцом за порядок и чистоту. Что, согласись, обременительно для любой творческой натуры.

- Согласен, - поклонился Орландо. - И мы, несомненно, продолжим увлекательную беседу о моей несносности. Но только после того, как я налью сэру Родерику минеральной воды и вытру пепел, который вы опять насыпали мимо пепельницы.

- Ха! - вскричал какаду и тяжело взлетел на бюро, едва не сшибив стоящий там барометр. - Ха!

- Спасибо за моральную поддержку, друг мой, - вторично поклонился карлик, после чего независимой походкой удалился в сторону кухни.

Антония вновь закурила и, окутавшись клубами дыма, принялась размышлять. Страха перед смертью она давно не испытывала, в состоянии обреченности было нечто сладостное и томительное, сходное с угасанием дня за окном. Наверное, именно потому она и относилась к происходящему так философски-спокойно. Но вот Орландо было жалко. Да и сэр Родерик... Кому после её смерти будет нужен старый попугай, за всю жизнь выучившийся говорить единственное слово "ха"?

И это не говоря уж о том, что они не выполнили возложенную на них миссию, расслабились и забыли о бдительности. Что она скажет оставшимся членам ордена? И пусть от его могущества остались одни воспоминания, утрата одной из главных реликвий может окончательно стереть его с лица земли. Да что там "может быть"... сотрет - и точка!

Старуха досадливо поморщилась. Правильно говорил Магистр - женский ум не создан для предвидения. Но и сам он хорош - до сих пор не подал о себе никаких вестей.

Придется ждать.

Ночь в поезде прошла беспокойно. Гулко храпела на нижней полке пожилая соседка по купе, благоухал перегаром упитанный юноша, который поначалу пытался заигрывать с Никой, а затем плюнул на это занятие и отправился в вагон ресторан - заливать, как он выразился "горящие трубы". Четвертая полка оставалась пустой и на неё норовила переселиться разухабистая молодка из сопредельного купе. К счастью, вторжение удалось пресечь, и это была большая победа, поскольку за молодкой немедленно потянулся бы хвост из пьянствующийх ухажеров. Вся компания большую часть ночи гудела за тонкой стенкой, гоготала, повизгивала и звенела стеклом.

Поэтому сон был не сном, а сплошной мукой, усугубляемый жестким матрасом и непонятно чем набитой подушкой.

Наконец поезд остановился около небольшого двухэтажного здания вокзала, на котором белели огромный буквы "Репьевск". Почему Антония выбрала этот тихий захолустный город, можно было только догадываться. Но после завершения карьеры на подмостках столичных театров, она сразу же перебралась сюда и уже никогда не выезжала за пределы этого самого Репьевска.

Ника спрыгнула на перрон и осмотрелась. Конечно же, её никто не встречал, да и о времени своего приезда она Антонии сообщать не стала. Незачем утруждать немолодую уже даму - она вполне способна и сама добраться. На тихой площади за вокзалом отыскалась парочка мающихся от отсутствия клиентов частников. Один из них оказался проворнее, усадил девушку в свою "шестерку" и только тогда поинтересовался:

- Куда?

- На улицу Рублева.

По огорченному выражению лица водителя стало понятно, что указанная улица находится недалеко.

- А номер какой?

- Дом одиннадцать.

- Три шага пешком, - тоскливо сообщил частник.

- Я устала, так что везите, я заплачу.

Они проехали метров двести и свернули в тихий, заросший вязами и желтой акацией дворик.

Ника расплатилась, забрала сумку и залюбовалась каким-то старозаветным уютом: развешенное на веревках белье, голубятня с клюющими на её крыше зерно грудастыми птицами, два пацаненка, играющие в пристеночек.

Единственный подъезд старого трехэтажного дома, распахнутая настежь дверь... Ника достала бумажку с адресом. Квартира номер два наверняка на первом этаже. Наверное, вот эти два окна с кружевными занавесками.

Но оказалось, что в доме каждая квартира занимает ровно один этаж. Во всяком случае, и на первом, и на втором было по одной двери. Девушка в нерешительности уставилась на фасонистую металлическую створку - неужели она защищает квартиру престарелой актрисы, а не банкира или бизнесмена? Потом поискала глазами кнопку звонка и не обнаружила её. Дубасить кулаком в металл было как-то не слишком культурно, и она постучала подушечками пальцев, почти не надеясь на то, что её услышат. Но спустя буквально несколько секунд, дверь беззвучно и мягко распахнулась.

Вначале ей показалось, что в полумраке прихожей стоит ребенок. Во всяком случае, ростом человек был чуть выше Никиного пупка.

- Милости прошу, - послышался неожиданный, высокий и одновременно дребезжащий голосок. И только тогда Ника поняла, что перед ней карлик, лилипут. Облачен он был в джинсы и, несмотря на теплую погоду, пушистый исландский свитер. Светлые волосы аккуратно причесаны на пробор, а глаза смотрят с настороженным любопытством.

- Здравствуйте, - растерянно произнесла она. - Я к Антонии.

- Доброе утро, юная леди. Входите же скорее, Антония вас ждет.

Девушка вошла в прихожую, показавшуюся огромной, словно зал. Высокие потолки, древний гардероб, зеркало в бронзовой раме. Карлик взял у неё из рук дорожную сумку и, поклонившись, указал на распахнутую двустворчатую дверь. Заметив нерешительность гостьи, шепнул:

- Не бойтесь, я буду рядом.

От этого Нике стало ещё больше не по себе. Хотя чего ей бояться? Совершенно нечего.

И она вошла.

Комната, где она оказалась, тонула в оливковом полумраке. Жилище Антонии она представляла иначе - тут не было никаких старых афиш и фотографий роковых красавиц в гриме. И фарфоровых статуэток не было. С чего она вообще взяла, что Антония должна хранить всяких балерин и зверушек с клеймом Лениградского фарфорового завода? Бронза и только бронза! И то - минимум: фигурки Вакха и вакханки на бюро, да чаша- колокольчик, до краев наполненная стеклянными шариками.

Мебель была не просто антикварной, она была старой, потертой и утомленной временем. С потолка свисала потемневшая люстра венецианского стекла, а на стенах были развешены картины - Венецианов, Левитан и неожиданный для этой комнаты Лотрек. И не просто Лотрек, а "тот самый Лотрек" - на грани фола.

- Так вот ты какая, Никуша. Выросла.

Голос звучал все так же. Если бы Ника не видела сидящую в кресле с высокой спинкой старуху в темном платье и тупоносых туфлях с серебряными пряжками, она могла бы поклясться, что голос принадлежит молодой женщине. Женщине своенравной, капризной и привыкшей повелевать. А ещё - привыкшей к тому, что её должны без всяких микрофонов слышать в последнем ряду галерки.

- Здравствуйте... - тихо произнесла Ника.

- Зови меня просто Антония, терпеть не могу все эти церемонии. Ну что же, садись, девочка. Спасибо, что согласилась приехать.

Возникший за спиной карлик придвинул кресло, мягкое, округлое, словно котенок. Ника опустилась в него, не зная, куда девать руки и ноги, внезапно показавшиеся неуместно-длинными и обнаженными. Антония в своем драпирующем от подбородка до щиколоток одеянии выглядела аристократически, а она, Ника - в короткой юбчонке и легкомысленном топике - словно трудный подросток.