Хлеб с ветчиной

— Кому-нибудь скажешь, — пригрозил верзила, — и я тебя совсем прибью.

Малыш достал свой носовой платок и приложил ко рту. Я вернулся в класс. Учительница рассказывала нам о Джордже Вашингтоне и страданиях американской армии в Вэлли Фордж. Она носила великолепный парик и частенько шлепала нас своей указкой по рукам, когда ей казалось, что мы проявляем непослушание. Я уже не думал, ходит ли она в туалет, и что она там делает, я просто ненавидел ее.

Каждый день после занятий старшие ребята устраивали поединки. Происходили они на заднем дворе, где никто из учителей не мог их увидеть. Драки никогда не были равными: один боец всегда был больше и сильнее другого. Он отоваривал противника здоровенными кулаками, загнав его в угол двора. Меньший пытался сопротивляться, но это было бесполезно. Вскоре лицо его покрывалось кровью, капли которой скатывались на рубашку. Он сносил побои бессловесно, не моля о пощаде и не выпрашивая про1цения. В конце концов верзила отступался, и это означало, что поединок окончен. Зрители шли домой с победителем. Я тоже спешил домой, в одиночестве, из последних сил сдерживая говно, которое пронес с собой через все занятия и поединок. Но когда я добирался до дома, нужда в опорожнении отступала. Меня это очень беспокоило.

6

В школе у меня не было друзей, а я и не искал их. Одному мне было лучше. Я садился на скамейку и наблюдал, как другие играют. Все дети и их затеи казались мне глупыми. Но однажды, во время обеда, ко мне подошел незнакомый парень — косоглазый, косолапый и в бриджах. Он мне не понравился — слишком дурацкий вид. Но тот подошел и сел рядом.

— Привет. Я — Дэвид.

Я промолчал.

Он открыл свою сумку.

— У меня есть бутерброд с арахисовым маслом, — сказал Дэвид. — А у тебя что?

— Бутерброд с арахисовым маслом.

— А у меня еще есть банан и картофельные чипсы. Хочешь чипсы?

Что ж, я взял щепотку. У него их было много — соленые, хрустящие, солнечный свет проходил сквозь хрупкие картофельные лепестки. Объедение.

— Можно еще немного?

— Конечно.

Я захватил щепоть побольше. На его бутерброде поверх масла был еще слой желе. Желе стекало с бутерброда и капало ему на руки, но Дэвид, казалось, не замечал этого.

— А ты где живешь?

— Вирджиния Роуд.

— А я на Пикфорд. Мы можем вместе ходить домой. Бери еще чипсы. Как зовут твою учительницу?

— Миссис Колумбина.

— А мою миссис Рид. Я подожду тебя после занятий, и мы пойдем домой вместе.

Зачем он надевал эти дурацкие бриджи? Чего ему от меня было нужно? Он, правда, не нравился мне. Вот только… его чипсы. И я взял еще щепотку.

В тот день, после занятий, он нашел меня и увязался за мной.

— Ты не сказал мне своего имени, — начал он.

— Генри, — ответил я и замолчал.

Так мы шли, пока я не заметил, что нас преследует шайка старшеклассников.

Сначала они держались за полквартала позади нас, затем сократили разрыв до нескольких ярдов.

— Что им надо? — спросил я Дэвида.

Он не отвечал и продолжал идти.

— Эй, ты, бриджист-говночист! — заорали сзади. — Твоя мамаша снимает с тебя бриджи, когда ты идешь срать?

— Косолапый! Ху-ху, косолапый!

— Косоглазый! Тебе конец!

Они догнали и окружили нас.

— Это твой друг? Он целует тебя в жопу?

Один из налетчиков схватил Дэвида за воротник и швырнул на газон. Дэвид поднялся. Тогда другой подкрался сзади и присел, первый толкнул Дэвида в грудь, и тот полетел кувырком. Не успел мой новый знакомый подняться, как его оседлал третий и ткнул лицом в траву. Дэвид снова поднялся. С момента нападения странный парень не произнес ни звука, но слезы катились из его глаз. Самый крупный подошел к нему и сказал:

— Мы не хотим, чтобы ты учился в нашей школе, говнюк. Проваливай, урод!

И резко ударил под дых. Дэвид согнулся пополам. Следующим был удар коленом в лицо. Дэвид упал. Из носа потекла кровь.

Теперь они стали окружать меня.

— Очередь за тобой!

Они окружали, а я пытался увернуться. Некоторым почти удавалось оказаться позади меня, но я выкручивался. Я был переполнен говном, и мне предстояла битва. Ужасно, но я был спокоен. Я не понимал мотива их агрессии. Они окружали, я ускользал. Окружали, ускользал и т. д. Они орали что-то мне, но я ничего не слышал — я ускользал. В конце концов они отстали от меня и удалились. Дэвид поджидал меня. Мы пошли дальше.

И вот мы перед его домом на Пикфорд-стрит.

— Мне надо идти. До свидания.

— До свидания, Дэвид.

Он зашел в дом, и я услышал голос его матери:

— Дэвид! Посмотри на свои бриджи и рубашку! Они все изодраны и замазаны травой! И так почти каждый день! Скажи мне, зачем ты это делаешь?

Давид не отвечал.

— Я кого спрашиваю? Почему ты так поступаешь со своей одеждой!

— Я не виноват, мам…

— Ах, ты не виноват? Придурок!

И я услышал удары. Она била его. Дэвид закричал, она стала бить сильнее. Я стоял и слушал. Потом удары прекратились, крик оборвался, и я слушал, как Дэвид всхлипывает. Наконец, он совсем затих.

И снова раздался женский голос:

— А теперь иди и повтори свой урок на скрипке.

Я присел на лужайку и стал ждать. И вот я услышал скрипку. Это была очень печальная скрипка. Мне не понравилась игра Давида, но я сидел и слушал. Музыка не становилась лучше. Говно затвердело во мне, и я больше не хотел срать. Полуденный свет резал глаза. Мне хотелось сблевать. Я поднялся и пошел домой.

7

Драки проходили почти каждый день. Учителя не знали или делали вид, что ничего не знают об этом. Особенно часто дрались после дождя. Все дело в том, что когда шел дождь, некоторые ребята приходили в школу с зонтами или в дождевиках. Их-то и примечали для мордобоя. Большинство наших родителей были слишком бедны, чтобы покупать своим детям такие вещи. Поэтому тех, кто их все же имел, считали маменькиными сынками и нещадно избивали. Были и такие, которые прятали свои зонты и дождевики по кустам. Мать Дэвида вручала ему в руки зонт, как только на небе появлялось небольшое облачко.

Между уроками было два перерыва. Первые классы собирались на бейсбольной площадке и, рассчитавшись на первый-второй, разбивались на команды. Мы всегда стояли с Давидом рядом и поэтому каждый раз попадали в разные команды. Дэвид играл хуже меня. С его косоглазием он просто не мог видеть мяч. А мне нужна была практика. Я никогда до этого не играл в бейсбол. Я не знал, как ловить мяч, как бить по нему. Но я очень хотел научиться, мне нравилась эта игра. Дэвид боялся мяча, я — нет. Бил я отлично, лучше, чем кто-либо, но всегда мимо. Всегда мяч уходил в аут. Один раз я попал. Великолепное ощущение. Другой раз питчер промазал три подачи подряд, и я выиграл свободный проход на первую базу. Когда я перешел, их бейсмэн сказал мне:

— По-другому тебе никогда не выиграть.

Я стоял и смотрел на него. Он чавкал жвачкой, из ноздрей торчали длинные черные волосинки, голова набриолинена, и на лице вечная ухмылка.

— Ну, чего вылупился? — спросил он.

Я не знал, что ответить. Тогда я был не силен в разговорах.

— Ребята говорили, что ты ебанутый, — продолжал он. — Но я не боюсь тебя. Когда-нибудь схлестнемся после занятий.

Я продолжал таращиться на него. Он скорчил свирепую рожу. В это время питчер бросил мяч. На секунду я замешкался и рванул с места. Я мчался, как безумный, ворвался на вторую базу, упал, но коснулся тега (теш?) раньше, чем второй бейсмэн поймал мяч. Я выиграл.

— Ты вылетел! — заорал парень, который судил матч. Я встал, не веря своим ушам.

— Я сказал, ТЫ ВЫЛЕТЕЛ! — повторил судья.

Просто они не принимали меня в свои ряды. Ни меня, ни Дэвида. Они знали, что я вожусь с этим косоглазым маменькиным сынком. Все это было из-за Дэвида и его зонта. Когда я покидал игровое поле, то увидел Дэвида. Он стоял на третьей базе в своих бриджах. Его желто-зеленые чулки сползли с икр и обвисли на щиколотках. Почему он выбрал именно меня? Наверное, потому что я был слишком заметным. В тот день, после занятий, я быстро собрался и пошел домой один, не дожидаясь Дэвида. Я больше не хотел видеть, как его бьют ребята из нашей школы, а потом добивает мать. Я не хотел слышать его печальную скрипку. Но уже на следующий день во время обеда, когда он сел рядом со мной, я снова ел его чипсы.