Страница 200 из 201
Немедленно отправлена телеграмма Гитлера с просьбой об отсрочке явки до 5 февраля — и не в Линц, а в Зальцбург. В ответ на нее ему телеграфно посылается повторное требование явиться 20 января в Линц, но Гитлер получает эту телеграмму лишь 21 января — о чем составляется подтверждающий протокол в консульстве.
Снова повторяется телеграфная просьба о явке 5 февраля в Зальцбург. Вот уже на нее приходит положительный ответ из Линца.[1219]
Наконец, 5 февраля наступает хэппи энд: «Гитлер едет на призывную комиссию в Зальцбурге, где его признают негодным к военной службе»;[1220] «Настоящим подтверждается, — говорится в документе отдела статистики земельного правительства от 23.2.1932 г., — что Адольф Гитлер, родившийся 20 апреля 1889 г. в Браунау-на-Инне и постоянно прописанный в Линце, земля Верхняя Австрия, сын Алоиза и Клары, урожденной Пёльцль, проходящий по списку призывников 3-й возрастной категории, признан 5 февраля 1914 г. в Зальцбурге «негодным к строевой и вспомогательной службе ввиду слабого телосложения» и освобожден от военной службы».[1221]
Мы далеки от того, чтобы разделять впечатления Мазера о том, что Гитлер выбрался целым и свободным из данного столкновения с бюрократической машиной лишь потому, что скромно и униженно вел себя или одевался в подчеркнуто бедную одежду.
Что-то во всем этом не то: сначала Гитлера подчеркнуто унижают и оскорбляют, травят его немецкой полицией (у которой к нему нет никаких собственных претензий, но она всегда в таких случаях рада стараться!), а потом принимаются все его условия, и он фактически отпускается даже, как можно полагать, без медицинского осмотра! Что-то, повторяем, тут не так!
Обращаем внимание на то, что Гитлер, получив призывную повестку, упорно отказывается являться 20 января или 5 февраля в Линц, но готов явиться 5 февраля в Зальцбург. Понятно, что практически он мог явиться в Линц 20 января, если даже получил (как утверждает Мазер) повестку 18 января и даже если получил столь невежливое приглашение 19 января. Но что-то определенно должно было произойти за кулисами этой истории, что решительно поменяло не только декорации, но и принципиальное отношение австрийских властей.
Сначала решительный поиск, потом — бурный наскок, а на финише — ничего, кроме ласкового поглаживания по головке на прощание!
Но мы без труда поймем, что же случилось, если снова вернемся к истории полковника Редля, точнее — к тем ее фрагментам, которые относятся к Праге.
Разумеется, ни Урбанский, ни его помощники, производившие обыск на квартире уже покойного Редля, не могли допустить такой вопиющей некомпетентности, как не заметить заряженность фотоаппаратов, которые затем были проданы с аукциона, отснятыми фотоматериалами. Это, конечно, полный блеф, и инициатива в его провозглашении принадлежала вовсе не прессе.
Такое вот необычайное чудо произошло в биографии Гитлера, что не кто-нибудь, а именно он, оказался тем молодым человеком, который был одновременно возлюбленным и Альфреда Редля, и Михаила Занкевича. Любой другой сложил бы голову на такой истории. Сложил бы ее и Гитлер, если бы не был Гитлером.
Он прекрасно понял, что повестка о явке на медицинскую комиссию, подкрепленная столь выразительной полицейской демонстрацией, оказалась сигналом на его возвращение из мюнхенского чистилища к реальной жизни. И реальная жизнь, представшая в столь неприглядном виде, не сулила ничего иного, чем скорого расставания и с этой жизнью.
Но у Гитлера был свой взгляд на мир, и он это наглядным образом и продемонстрировал в январе 1914 года. А заготовки для этого небольшого чуда были сооружены и подготовлены еще задолго до того.
Когда попали к Гитлеру фотоматериалы, принадлежащие Редлю, мы в точности не знаем.
Если Гитлер их забрал 25 мая 1913 года (при заезде в Прагу на пути из Вены в Мюнхен, что вполне укладывается во временные расчеты), то это свидетельствует о нескольких важных принципиальных моментах.
Во-первых едва ли Гитлер мог себе это позволить, не имея санкции еще живого Редля; во-вторых, миссия Гитлера могла иметь в виду не только его личные интересы, но Редль мог распорядиться об изъятии каких-то особо важных документов, имея в виду и собственное будущее — и это подчеркивает ту степень доверия, которую испытывал Редль к Гитлеру; в-третьих, Гитлер был вполне своим человеком в доме Редля, если в этой миссии ему не помешали слуги (если они находились дома) и соседи; в-четвертых, тот факт что Урбанский вынужден был обратиться к услугам слесаря, свидетельствует о том, что ключей у Урбанского не было, а вот у Гитлера, похоже, были: от отпер все, что хотел, и запер это все за собой, уходя.
Все это свидетельствует о том, что Гитлер был своеобразным «двойным агентом» между Редлем и остальными контрразведчиками — и, вполне в соответствии с общими принципами гитлеровского манипулирования с людьми, обе стороны если не безраздельно, то сильно ему доверяли. Это доверие, очевидно, стоило Редлю жизни, но зато Гитлеру — спасения его жизни с помощью еще живого и уже покойного Редля.
Иные существенные моменты заключаются в особых отношениях Гитлера с Рудольфом Хойслером: если последний не помешал Гитлеру в выполнении его миссии 25 мая 1913 года, а теперь в Мюнхене не мешал Гитлеру доводить это дело до конца, то он уже тоже являлся «двойным агентом» между контрразведкой и Гитлером, которого последний также сумел переподчинить в свою пользу.
Разумеется, фотоматериалы, попавшие от Редля к Гитлеру, могли сменить владельца еще раньше — задолго до смерти Редля. Но нам представляется, что это было бы слишком большой неосторожностью со стороны профессионала Редля, а потому маловероятно.
Итак, с мая 1913 года в руках Гитлера какие-то секретные фотоматериалы. Что он должен был с ними сделать? На случай такой ситуации, какая произошла в январе 1914, он должен был их размножить.
Едва ли сам Гитлер был фотомастером. Едва ли таковым был и его напарник Хойслер. Едва ли вообще можно было заниматься фотоработами на квартире Поппа по секрету от последнего и его домашних.
Следовательно, Гитлеру уже в 1913–1914 году требовался фотомастер, которому можно было доверять работу с заведомо опасными и преступными материалами.
Найти такого было непросто, а найденного нужно было не терять.
Очевидцы относят начало дружбы Гитлера с упоминавшимся Генрихом Хоффманом к 1920 году.[1222] Нам же кажется, что их сдружила именно описываемая история: Хоффман жил в Мюнхене еще с 1908 года. Понятно, при посторонних они не должны были вспоминать об этих криминальных делах в двадцатые годы или позже.
Итак, фотоматериалы размножаются, рассылаются в пражские и венские газеты и прочим адресатам: в штаб 8-го корпуса, в контрразведку в Вене и т. д.
Одновременно тот же «ученик реального училища» (не случайно Гитлер назвал себя так в анонимных посланиях!) посылает ультиматум в контрразведку: если не будут приняты его условия, а именно, освидетельствование 5 февраля в Зальцбурге, освобождение от воинской службы, возвращение живым в Мюнхен и оставление в покое на оставшиеся времена, то будут опубликованы и другие документы — указано, какие именно.
Понятно, что условия Гитлера принимаются, и все происходит так, как он желает: у контрразведки выбора нет. Недаром даже только за осуществленную часть этой гитлеровской операции Урбанский расплачивается собственной карьерой!
Особым сигналом принятия его условий и является согласие на перевод освидетельствования в Зальцбург. Для Гитлера это, однако, означало и нечто иное: его явно не тянуло на место смерти матери, и он не желал даже случайных встреч со знакомыми.
1219
Там же, с. 116.
1220
Там же, с. 109.
1221
Там же, с. 116.
1222
К. Залесский. НСДАП, с. 173.