Страница 2 из 133
Начало легенде положили юный Герцен (которого по выражению Ленина «разбудили декабристы») и его друг Огарев, поклявшись на Воробьевых горах хранить вечную верность великому князю Константину Павловичу, жестоко пострадавшему, как они слышали, 14 декбря 1825 года. Когда они выросли и выяснили, что все было совсем не так, то их клятва и то самоощущения, которая она давала, оказались выше грубой прозы жизни — и стимулировали их создавать совершенно иную легенду, которая бы соответствовала высоте их душевного порыва. Этот энтузиазм подхватили затем сотни авторов, опубликовавших позднее многие сотни книг и тысячи статей, довершивших создание жития этих святых нашего времени, и многие миллионы читателей, счастливо приобщившихся к этой почти религии.
Легенда о декабристах, история ее возникновения и развития — гораздо масштабнее и интереснее тех событий, в которых участвовали подлинные декабристы. Эта легенда — самостоятельный объект для исследования, природа которого как следует не осознана и совершенно не изучена. Такое исследование — настолько грандиозная тема, от которой в смущении отступает автор этих строк, призывая других, более квалифицированных специалистов заняться изучением этого невероятного феномена.
Мы берем на себя лишь скромный труд дать обзор основного каркаса событий, происходивших в реальности, и подвергнуть некоторой критике и пересмотру трактовки хорошо известных фактов.
Это не первая публикация автора на данную тему, но она дополнена некоторыми результатами поисков, проведенных в самое последнее время.
Книга посвящена памяти друга — женщины, без помощи которой было бы невозможно осуществить первую самостоятельную публикацию на эту тему.
Все события в книге датированы по старому стилю, принятому в России до февраля 1918; события международной жизни датированы двойным образом.
Введение
Триста лет назад Петр I прорубил окно в Европу и покончил с многовековой самоизоляцией России от Запада.
Что бы ни утверждали впоследствии сторонники особого пути России, но эта самоизоляция имела крайне пагубные последствия — по крайней мере для для материальных основ российской цивилизации. Достаточно указать хотя бы на то, что первая домна в Европе была построена около 1443 года, а в России — не ранее 1636-го. Чистых двести лет отставания!
Кому это шло на пользу — прекрасно понимали тогдашние соседи и соперники России. Еще во времена Ливонской войны (1558–1583) Польский король пытался отговорить Елизавету Английскую от торговли с Московией: «Вашему величеству небезызвестны силы этого врага и власть, какою он пользуется над своими подданными. До сих пор мы могли побеждать его только потому, что он был чужд образованности, не знал искусств. Но если нарвская навигация будет продолжаться, что будет ему неизвестно?»
Швеция и Речь Посполита упорно блокировали связи России с Европой. На юге и вовсе перекрывала пути враждебная Турция, пытаясь в отношении Руси играть роль правоприемницы монгольских завоевателей. Торговля же через Архангельск, отрезанный почти бездорожными пространствами от российской метрополии, не могла иметь заметного практического значения. Да англичане и сами не стремились одаривать Россию западными техническими идеями.
У Петра I и его современников уже не было возможности сохранять невозмутимое самодовольство, основанное на уверенности в абсолютном превосходстве русского православия над любыми иными верами и идеями. Практика как критерий истины опровергла это сомнительное преимущество: хронические военные поражения от шведов стали совершенно безнадежными, и без овладения современной военной техникой, тактикой и системой материального обеспечения армии и флота, который тоже предстояло создавать с нуля, о победах не приходилось и мечтать! Третий Рим безнадежно шел ко дну — и в этом, увы, не было ни малейших сомнений!
Все реформы в России за последние триста лет происходили по абсолютно сходному сценарию: сначала — военное поражение, демонстрирующее глубину военно-технической отсталости России, затем — реформа, призванная ликвидировать эту отсталость.
Вот это-то и оказалось основным содержанием исторического процесса в России на протяжении трех столетий.
Реформы Петра, вполне заслуженно прозванного Великим, отличались глубиной и коварством замыслов, неуклонной волей и жестокой решимостью при исполнении. Начались они с неслыханных по масштабам акций промышленного шпионажа.
Самолично обшарив Западную Европу, организовав там эффективнейшую деятельность собственных эмиссаров и резидентов, завербовав множество перебежчиков и агентов влияния и используя взаимные противоречия западноевропейских правительств, Петр проник во все секреты западной технологии и обзавелся кадрами, способными внедрять их в России.
В конце жизни Петр I считал этот успех невероятной удачей и отказывался понимать вопиющую глупость европейцев, явно не оценивших, какого врага они взрастили на собственную голову. Притом Петр вовсе не считал необходимым полностью приобщаться к общеевропейской цивилизации: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом» — с гордостью цитирует его В.О. Ключевский!
Действительно, знакомство с такими достижениями западной цивилизации, как парламенты и коммерческие банки, не произвело на Петра ни малейшего впечатления.
Вот с той эпохи и пошел отсчет истории нашего своеобразного государства, ядовито окрещенного Маргарет Тэтчер Верхней Вольтой с ракетами!
Все разумное действительно, все действительное разумно — в этой мудрости Гегеля нет никакого смысла, если ее применять к статичным ситуациям, возникавшим в историческом прошлом: все практически имевшие место ситуации были действительны, но не признавать же их все разумными?! Иное дело — динамика исторического процесса: все неразумные ситуации в скорейшем времени утрачивали свою жизнеспособность и вынужденно сменялись совершенно иными.
Так получилось и с достижениями Петра I, которые, казалось бы, не вызывают никаких сомнений. Ведь действительно был пробит выход к Балтийскому морю, который до сих пор умудрилась сохранить Россия, и воздвигнут Санкт-Петербург, по сей день остающийся одним из красивейших городов мира. Эти достойные памятники Петру и позволили успешно скрывать до нашего времени, что вся деятельность Петра завершилась грандиозным и чудовищным крахом.
А все дело оказалось в цене, которою Петр заставил собственный народ оплатить эти баснословные успехи.
А.С.Пушкин писал про Петра I: «все состояния, скованные без разбора, были равны пред его дубинкою. Все дрожало, все безмолвно повиновалось».
«Не все ль неволею сделано?» — горделиво вопрошал сам Петр в одном из позднейших декретов. Действительно, все было сделано неволей — и притом самой страшной. Одной единственной дубинки, которой царь самолично лупил встречных и поперечных, было, конечно, недостаточно.
При Петре каждый государственный служащий был буквально рабом вышестоящего начальника, а представители низших слоев населения, вроде бы не имевшие никакого отношения к государственному аппарату, были в полной личной зависимости от любого представителя власти. Насильственной мобилизацией была собрана не только беспрецедентно огромная армия (ее численное превосходство стало решающим фактором в Полтавской битве), но и фабричный контингент уральских заводов и других многочисленных предприятий новейшей промышленности. Мало того, даже руководство этих фабрик было невольниками государства в гораздо большей степени, чем через два века их преемники — «красные директора».
Авангардом петровских преобразований стало дворянство, только в небольшой степени состоявшее из старой знати. Тогдашний служилый класс был плоть от плоти детищем прежнего режима: сами с рождения привычные к зуботычинам и унижениям, дворяне оставались корыстолюбивыми, беззастенчивыми и жестокими служаками, готовыми унижать и попирать налогоплательщиков, а ради сиюминутных благ лихо рисковать и собственными, и, главным образом, чужими жизнями.