Страница 126 из 133
Кстати, копия письма Ростовцева к Николаю, представленная им Оболенскому и Рылееву 13 декабря, и была, скорее всего, этим первоначальным черновиком — который тем более нужно было вернуть, продемонстрировав как неутраченный: ведь на нем могли сохраниться автографы не одного Ростовцева! После 14 декабря они уже не могли быть уликой, так как теоретически могли возникнуть на этой бумаге уже 13 декабря после ее возвращения к Рылееву и Оболенскому!
В квартире у Сапожникова, с которым Ростовцев счел нужным посоветоваться, последнему оставалось лишь переписать письмо начисто. Имел ли Сапожников по этому поводу специальные контакты с Рылеевым или и так достаточно хорошо знал и понимал своего служащего, но со стороны Сапожникова возражений не последовало.
Заметим, что приход к Сапожникову, возможно, имел несколько вынужденный характер: задерживаться у Оболенского было нельзя — того ждали совещания у Рылеева, а если верны сведения, что Ростовцев в это время жил на квартире Бистрома, то последний мог создать совершенно неожиданные и крайне нежелательные помехи.
Что же касается Сапожникова, то еще М.Н. Покровский, занимавшийся этим сюжетом в свое время, но не склонный возиться с криминальными историями, подчеркивал, что, с одной стороны — в программах декабристов не было противоречий со стремлениями русского купечества, а с другой — Сапожников и прочие крупные купцы скептически относились к перспективам захвата власти заговорщиками-декабристами; о последнем свидетельствовал, в частности, и Н.И. Греч. Для Покровского все это доказывало, прежде всего, предательскую сущность буржуазии!
Так или иначе, но миссия Ростовцева, подробно рассмотренная нами выше, ориентировалась на запугивание Николая с целью избавиться от необходимости восстания, ослабить возникшую политическую напряженность и дать возможность дальнейшему мирному продолжению интриг. «Магический четырехугольник» (Рылеев, Оболенский, Ростовцев и Сапожников) пришел в этом отношении к полному взаимопониманию.
Поскольку времени в междуцарствие хватало, а, начиная с 8 декабря, дальнейшие перспективы становились все яснее, то миссия Ростовцева, возможно, была продумана и согласована заранее — стартом для ее начала, а именно вызовом Ростовцева к Оболенскому и должна была стать команда на восстание, ожидавшаяся «четырехугольником» от Милорадовича.
Любой исход миссии, однако, требовал подробного отчета Ростовцева.
Кстати он, вероятно, ограничился визитом к Оболенскому: Штейнгель только думал, что Ростовцев был у Рылеева, показавшего Штейнгелю и остальным письмо Ростовцева. Ситуация стала неприятной, но гнев Рылеева в адрес Ростовцева должен был быть исключительно театральным — к этому, впрочем, мы еще вернемся!
Обратим внимание на упорное стремление троих (Ростовцева, Оболенского и Рылеева) иметь документы о визите Ростовцева в письменном виде и распространять их среди заговорщиков — только ли заикаинье Ростовцева было тому причиной? При этом Рылеевым повторялись какие-то слова о предательстве, но в то же время демонстрировалось содержание текста, которое мы приводили выше, а комментируем ниже — никаким особым предательством оно не было!
Характерно, однако, что желание Рылеева исправить положение вылилось в попытку подвигнуть Каховского на цареубийство! Согласимся, что исходя из логики заговорщиков, такое решение более чем эффективно компенсировало бы срыв восстания декабристов. И, однако, оно не было приведено в исполнение, хотя готовность к убийству Каховский проявил в полной мере!
Это трудно не связать с появлением у Рылеева в тот же день Глинки, принесшего распоряжения разгневанного Милорадовича.
Гнев последнего никак не мог быть театральным! А чем он, в сущности, должен был быть вызван?
Ответ очевиден: тем, что Николай изменил порядок проведения присяги и сорвал план восстания, ориентированный на захват Сената.
Но раньше мы неоднократно подчеркивали, что на руководящую идею восстания указывали и прежние угрозы самого Милорадовича. Что же, теперь он просто постарался переложить ответственность с больной головы на здоровую? В принципе не исключено, но обратим внимание на другое.
А откуда вообще взялась идея, что Ростовцев выдал Николаю план восстания? Ответ понятен: доказательством того, что случилось предательство, и стало изменение Николаем плана присяги! Большинство историков до недавних времен послушно следовало этой традиционной версии.
Но вернемся теперь к известным подробностям миссии Ростовцева, прежде всего — к тексту письма, которое было Николаем показано затем и Милорадовичу с Голицыным.
Что же в нем указывает на план восстания? Да ровным счетом ничего: там даже предполагается, что гвардия поддержит Николая — посмотрите еще раз!
Значит, Ростовцев не предатель?
Как раз наоборот: именно это и значит, что он самый настоящий предатель — и не он один!
Проследим теперь пути следования плана, разработанного Милорадовичем: сначала Милорадович передает его устно Глинке, затем Глинка также устно сообщает его Рылееву, затем Рылеев и Оболенский декларируют его собранию молодых офицеров. От них этот план никуда уже не должен следовать: они сами должны его исполнять и командовать солдатами, которым отдаются не планы, а приказы. Все это, повторим и подчеркнем, сугубо устно! Почему?
Потому что план прост, как все гениальное, а попадание его во враждебные руки сразу обесценивает весь замысел. Последнее и произошло.
Если бы Николай получил только информацию, соответствующую письму Ростовцева, то у него не было никаких оснований менять план присяги. Если он его все же поменял, то значит — догадался о плане Милорадовича или получил его в готовом виде. Но до сих пор он ни о чем не догадывался, а тут вдруг сразу догадался после той ахинеи, которую принес ему Ростовцев!
Разумеется, всякий человек, сначала не имевший идею, а затем к ней пришедший, совершил это в какой-то определенный момент. В какой-то момент и Николая могло осенить, и он сделал совершенно правильные выводы из предшествующих предупреждений Милорадовича. Беда в том, что произошло это сразу после визита Ростовцева, а содержание доноса, предупреждения или предостережения (оттенки разные, но смысл один!) Ростовцева вовсе не содержало плана восстания! Значит, либо Ростовцев никакого плана восстания не выдал (хотя даже в 1868 году Герцен продолжал настаивать на этом!), либо все-таки выдал — сугубо устно!
В пользу последнего свидетельствует как будто совершенно неоспоримое наблюдение, что никаких других событий, способных повлиять на озарение Николая, с вечера 12 декабря не происходило! А в этот самый вечер вдруг сразу были написаны письма Николая в Таганрог о неизбежной трагической опасности, причем проистекающей не от Кавказского корпуса или военных поселений, как предупреждал Ростовцев, а непосредственно в столице — послезавтра, 14 декабря! А ведь совсем недавно, например 3 декабря, Николай никакой особой опасности не ощущал, хоть его Милорадович и пугал! Больше он явно побаивался самого Милорадовича лично!
Но в чем же смысл того, чтобы Ростовцеву выдавать план восстания?
Вернемся снова к целям миссии Ростовцева.
Что было главным? Запугать Николая и сорвать восстание — это мы уже объясняли.
Но что из этого было главнее? А не второе ли?
Ведь очень не хотелось рисковать жизнью молодым людям, которых ждала служебная карьера, а если и не ждала (в результате письма Дибича и последующих кар), то ничем особо опасным и это не грозило: ну выгонят со службы — так опять же гостеприимно приютит родная Российско-Американская компания!
Предположение о том, что Рылеев с Оболенским могли заранее выдать план восстания, звучит совершенно чудовищно лишь исключительно в свете того, что позднее произошло 14 декабря, и того, как жестоко поплатились за это Рылеев и Оболенский!