Страница 10 из 133
Во времена Екатерины II это не выглядело утопией, хотя русские только-только укрепились на северных берегах Черного моря, веками до этого остававшегося вотчиной Турции, ее внутренним морем. Но соотношение сил было таково, что завоевание русскими Босфора, Дарданелл и Константинополя представлялось вопросом ближайших лет. В конце царствования Екатерины до этого, казалось, не хватило каких-то незначительных военных усилий. Но позднее все существенно изменилось.
Дело не в том, что Турция стала сильнее — она-то как раз становилась слабее год от году, будучи раздираема освободительной борьбой покоренных ею народов. Но с легкой руки Наполеона, обратившего особое внимание на Константинополь, он попал в зону постоянных забот европейских политиков, осознавших, что захват Россией Проливов грозит ее укреплением в бассейне Средиземного моря — с перспективой дальнейшего прочного выхода в Атлантический и Индийский океаны. Этого постарались не допустить — и не допустили!
Но во времена Екатерины столь неприглядные перспективы еще не просматривались. Поэтому она, жонглируя двумя коронами (российской и византийской) и тремя претендентами на них — сыном и двумя его сыновьями, могла устроить такой цирк, что у участников и у ближайших зрителей только дух захватывало!
Ее напряженные отношения с сыном ни для кого секретом не были, и, возбуждая у сына жуткую вражду и зависть, она подчеркнуто благоволила к старшему внуку — Александру. Второй же внук был ею же при рождении назван Константином — с явным намеком на возможное возведение на византийский престол. При этом она озаботилась женитьбой внуков — дабы придать им статус самостоятельных мужчин — глав семейств. Обоих она женила в невероятно юном возрасте, и обоим эти женитьбы впрок не пошли.
Старшего внука, Александра Павловича, родившегося 12 декабря 1877 года, женили уже в 1792 году на Баденской принцессе Луизе-Марии-Августе, принявшей в православии имя Елизаветы Алексеевны. Мужу не исполнилось пятнадцати лет, а жене было всего тринадцать. Напомним, что аксельратов тогда не было, и они были только детьми — им бы вместе еще в куклы играть. А вместо этого пришлось им быть куклами у его бабушки.
Константин Павлович, родившийся 27 апреля 1779 года, также был женат с 1896 года, когда ему, правда, уже исполнилось семнадцать лет, а невесте — почти пятнадцать. «Но семейная жизнь», точнее — семейная порча отношений началась у них еще раньше, поскольку невеста в числе прочих претенденток, в том числе родных сестер, принцесс Саксен-Заальфельд-Кобургских (одна из них стала позднее матерью великой королевы Виктории Английской), была привезена «на смотрины» в Петербург заранее, а будучи выбранной, осталась в российской столице в качестве невесты. Очевидцы рассказывали: «Страсть Константина Павловича ко всему военному отразилась на его отношении к своей невесте Юлии Кобургской. Зимой он являлся к ней завтракать в шесть часов утра, приносил с собой барабан и трубы и заставлял ее играть на клавесине военные марши, аккомпанируя ей принесенными с собою шумными инструментами. /…/ это было единственным выражением его любви к ней. Смесь ласки и неудержимого стремления причинить физические страдания проявлялась у Константина Павловича в отношениях к невесте.
Юная принцесса подвергалась одновременно и его грубостям, и его нежностям, которые одинаково были оскобительны. Он ломал ей иногда руки, кусал ее, но это было только предисловием к тому, что ожидало ее после замужества», — остается ли удивляться непрочности этого брака и его будущему распаду?
Некую дозу садизма (весьма индивидуальную) каждый человек получает от рождения. Но позднее то или иное воспитание усиливает или ослабляет ее. Константин по всеобщему мнению был изрядным подонком во всех отношениях, и это в значительной степени усиливалось бабушкиным влиянием, хотя иногда Екатерина, спохватившись, выражала опасения по поводу необузданного нрава второго внука. Тем не менее она, похоже, сознательно культивировала в нем ярко выраженные подлейшие черты.
Так Константин, почти что в одиночестве (в сопровождении всего одного офицера), имел привычку шататься по столице и примечать всяческие непорядки. Потом этот юный Гарун-аль-Рашид докладывал все замеченное внимательно выслушивавшей его бабушке, отдававшей этому занятию по часу ежедневно. Иногда она его поправляла и поучала, если находила, что он понимал увиденное не совсем так, как надо. После смерти бабушки он перестал быть стукачем — некому стало докладывать, но не перестал быть соглядатаем, хотя и тотальные гарун-аль-рашидские привычки также были оставлены.
Старший, Александр, был умнее следующего за ним брата (да и всех остальных!), не был и примитивным подонком и садистом, но вся его последующая жизнь наглядно демонстрирует, что подлейшие человеческие качества не были для него секретом, а свои собственные страсти он умело контролировал собственным умом и маскировал безукоризненным воспитанием. Считают, что по уму и двуличию он был подлинным наследником своей бабки!
В семейной же жизни повезти ему могло лишь чудом — слишком уж он с женой были детьми. Позднее у них родились две дочери (в 1799 и 1806 годах), но обе умерли во младенчестве — это тоже не могло способствовать устойчивой взаимной привязанности, да и сопровождалось это не лучшими обстоятельствами, о которых чуть ниже.
Пока же, с самого начала, это была как бы невинная парочка двух барашков, гулявших по зелени придворного луга. Но по лугу этому бродили и серые волки, защите от которых молодому барашку предстояло учиться и учиться. Рассказывают, например, что Павел Петрович испытывал к своей юной невестке Елизавете отнюдь не отцовские чувства — такая это уж была семейка! Легко себе представить и сыновние чувства Александра в этой ситуации!
К моменту смерти его бабушки, Екатерины II (6 ноября 1796 года), великому князю Александру Павловичу было около 19 лет. 16 сентября 1796 года Екатерина самолично пообещала любимому внуку передать престол непосредственно ему.
Относительно намерений самого Александра позже создалось изрядное число легенд. Так, М.А. Корф специально привел в своей книге о 14 декабря письмо Александра к В.П. Кочубею от 10 мая 1796 года. Корф хотел показать, что нежелание царствовать, действительно недвусмысленно высказанное в этом тексте, было давним стремлением Александра: «я сознаю, что не рожден для того высокого сана, который ношу теперь, и еще менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим образом. /…/ Мой план состоит в том, чтобы, по отречении от этого трудного поприща (я не могу еще положительно назначить срок сего отречения), поселиться с женою на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая мое счастье в обществе друзей и в изучении природы». Если эти слова принимать всерьез, то Александр стал и клятвопреступником — по крайней мере перед самим собой.
Но поначалу вроде бы не ему самому принадлежало решение вопроса быть или не быть. То ли Екатерина не успела юридически оформить соответствующее распоряжение, то ли достаточно оперативно подсуетились тогдашние сторонники Павла, но императором стал именно он.
Здесь напрашивается и другое объяснение, до какого не дошли историки за два прошедших столетия — недаром известный литератор Н.И. Греч писал об Александре: он «был задачею для современников: едва ли будет он разгадан и потомством». Но загадочность личности Александра в значительной степени определялась хотя и нестандартными, но вполне известными обстоятельствами его жизни.
Вполне вероятно, что восшествие Павла на трон решилось именно самим Александром. Не случайно сначала он письменно поблагодарил бабушку за оказанную честь, а чуть позже, еще до ее смерти, стал именовать отца вашим величеством. Ведь расчистить авгиевы конюшни, основательно загаженные за последнее десятилетие правления Екатерины, было невозможно, не вызвав при этом массы недовольства самых разнообразных влиятельных лиц и слоев общества. Важнейшие должности занимали уже состарившиеся или еще молодые фавориты любвеобильной императрицы, одинаково неспособные оживить государственную службу. Всех их нужно было беспощадно разогнать. Справился бы с этой задачей Александр лучше своего отца?