Срочно разыскивается герцог

Ее голубые глаза напоминали чистое прохладное озерцо, такое, в котором можно было смыть любой грех.

– Вы – повеса? – ее голос хрипло прозвучал в тишине, но слова громко зазвенели в его ушах.

Повеса.

Рейф слегка улыбнулся, несмотря на внезапное и постыдно учащенное сердцебиение. Повеса, надо же. На самом деле все обстояло значительно хуже. Он был ублюдком.

Внезапно у него возникло непреодолимое желание стать в точности тем, кем она его считает – благородным человеком только с самыми лучшим намерениями.

Но не теперь. Прямо сейчас он не хотел прерывать этот интригующий момент с мисс Милбери из Торнтона. Он подтянул ее ближе к себе, до тех пор, пока его бедра не прижались к ее ногам, и ее грудь не стала касаться его груди, когда девушка пыталась сделать вдох.

И Феба позволила ему это. В конце концов, это было не намного ближе, чем тогда, когда двое танцуют в паре. Она не обиделась.

И когда ты собираешься обижаться? Когда он овладеет тобой в саду?

Девушка отбросила эту мысль, потому что в ней слышался голос викария. К тому же, возможность того, что мужчина овладеет ею в саду, была слишком интересной, чтобы отказаться от нее.

– Хотя, вероятно, все это – лишь разговоры под влиянием шампанского, – проговорила она вслух. – Я начинаю понимать, почему молодые леди не должны пить спиртные напитки. Эти напитки вытворяют странные вещи с осторожностью.

А именно: убивают осторожность, обезглавливают ее и закапывают в вышеупомянутом саду. Но это неважно.

Рейф выгнул бровь, не теряя своей улыбки.

– Хотел бы я участвовать в этой беседе, но боюсь, что не имею понятия, о чем вы с шампанским разговариваете.

– О саде, – проинформировала его Феба, открыв глаза, чтобы снова взглянуть на него. Господи, разве ей может не понравиться, если этот мужчина растянется на цветах для ее изучения? Девушка глубоко вздохнула. Он не скрывал интереса к вырезу ее платья, но это был скорее только вежливый, восхищенный взгляд. Его глаза немедленно вернулись, чтобы снова встретиться с ее глазами.

– Понимаю. Это красивый сад или наоборот?

Веки ее глаз сделались тяжелыми, когда девушка позволила своему взгляду прогуляться по его губам, находящимся так близко от ее собственных.

– Очень красивый. Самый прекрасный.

– Он подходит вам, этот сад? – Его голос стал ниже, выдавая намек на… уязвимость? – Он нравится вам?

Ее сердце растаяло.

– Мне он нравится больше всех других. – Фебе захотелось обнять этого мужчину – нет, просочиться в него, как вода проникает в песок в пустыне. – Я хочу… – Она закусила губу. – Я хочу, чтобы он был моим.

Его взгляд устремился к ее губам и остался там.

– Вы на самом деле хотите, чтобы этот сад стал вашим?

О да, пожалуйста. Ее сердце одновременно и неслось вскачь и пребывало в покое. Это было так странно – найти того, кого ты так отчаянно искала, когда ты даже не знала, как этот кто-то выглядит.

Девушка пристально вглядывалась в мистера Марбрука, в его прекрасно сшитую одежду и темные волосы, в восхитительный рот, тень на мужественных щеках и подбородке… Его внешность была просто совершенна – включая вид сзади, который все еще маячил в ее сознании. Но что-то еще притягивало Фебу к нему, словно он тянул ее душу за ниточку.

Его глаза. Она смотрела в них, как в неподвижную гладь воды, только в их отражении она видела ту свою часть, которой ей не хватало каждый прожитый ранее день своей жизни.

Волшебство. Древняя магия, как в тех историях, которые постоянно читает ее кузина Софи.

– Полагаю, что я околдована, – хрипло произнесла она.

Его глаза знали это.

– В самом деле? – ответил Рейф.

Феба не могла отвести взгляд. Казалось, что мужчина также узнал ее, он словно видел девушку насквозь и делал это всегда.

Удивительная мысль, которая пришла Фебе в голову следующей, заключалась в том, что у нее возникло отчетливое ощущение, что ему нравилось то, что он видел. Что было невозможным.

Не так ли?

И все же, чем дольше он удерживал ее взгляд в плену своих глаз – чем дольше длилось молчание и окутывало их, на мгновение изолировав от времени – тем больше Феба начинала верить в невозможное.

В его глазах она видела себя прекрасной и не только. Девушка ощущала понимание, словно сама ее сущность была обнажена для его обозрения, и он не замечал ни порочности, ни врожденных недостатков, ни темного и ведущего к падению источника чувственности – или, по крайней мере, если и видел, то нисколько не возражал против этого.

На его лице было выражение острой заинтересованности. Как будто она была первой женщиной, которую он когда-либо видел – что было полной ерундой. Только… не было ощущения, что это ерунда. Он выглядел таким же околдованным ею, как и она – им.

Разве это не будет замечательно, если это – если он – будет настоящим?

Рейф не мог оторвать от нее глаз, что не имело смысла. Она, в самом деле, выглядела небрежно, в этом качественном, но не подходящем ей платье, с волосами, забранными в громоздкий узел…

Волосы были длинными, возможно, до ягодиц. Они обовьются вокруг его пальцев, если он решит запустить в них руки и перебросить вперед, чтобы расправить их по ее обнаженной груди…

Потребность в ней поразила мужчину с такой силой, что он едва мог сделать вдох. Не вожделение – хорошо, не просто вожделение, во всяком случае. Это была потребность, такая же необходимая, как нужда в воздухе или в воде. Она была нужна ему, во всей своей милой смелости, во всей проницательной благотворности, просто чтобы жить дальше.

Но все это было бессмыслицей. Не было такого понятия как «единственная». Не было недостатка в леди, желающих стать его любовницей. Женщины окружали его, сверкающие, элегантные создания, настолько идеально и сильно вылощенные, что казались засахаренными.

Феба была вовсе не похожа на них, эта провинциальная девушка с уязвимостью в глазах и решительным подбородком. Она была настолько лишена светского лоска, что его пальцы зудели от желания исследовать каждую округлость, которой та обладала.

До того, как Рейф понял, что он собирается сделать, до того, как смог остановить импульс – потребность – его голова наклонилась, чтобы поцеловать ее.

Это был не настоящий поцелуй – скорее, прикосновение дыхания, рта ко рту, сладкое, почти целомудренное прикосновение мягкости к твердости. Это был не настоящий поцелуй – за исключением того, что в нем заключался толчок, который навсегда перевернул весь мир Фебы.

Его большая рука обхватила затылок девушки, и их не-поцелуй продолжился. Они стояли, прижатые друг к другу, двигались только его и ее грудь, делающие вдохи и выдохи, под аккомпанемент биения их сердец.

Рейф застонал вслух, затем застыл, словно удивился, услышав самого себя. Он отодвинулся от нее, часто дыша.

– Господи!

Феба сама дышала с трудом. Она обняла себя руками, ощущая холод, когда его не было рядом.

– Викарий сказал бы, что Бог не имеет никакого отношения к этому… хотя я всегда задавалась вопросом, правда ли это на самом деле. Я имею в виду, если Бог создал нас и если мы…

Он странно смотрел на нее.

– Викарий?

Ой. Возможно, было рановато поднимать тему викария. Тогда, опять же, было слишком рано для того, чтобы целоваться на террасе, так что пусть остается все, как есть.

– Викарий – мой отец. Мистер Милбери, викарий Торнхолда, в Девоншире.

– Ах. – Он обнял ее и притянул к себе, защищая от холода, опустил подбородок на макушку ее головы, глубоко выдохнув. – Конечно, как же иначе. Твой отец – викарий. Как… подходяще.

Рейф сам удивлялся своим поступкам. Он всегда был дурным семенем, но хватать руками дочь викария в темноте? Это было слишком низко, даже для него.

Если даже не упоминать о той опасности, что в любой момент деревенский викарий мог выскочить из бального зала и потребовать помолвки под дулом своего мушкетона[6].

6

Мушкетон – короткоствольное ружьё с раструбом.