Драматург

Я потянулся за сигаретой. Теперь уже и моя рука дрожала.

— Ах, Джек, эти сигареты тебя убьют.

Пришлось прикусить язык, чтобы не сказать: «Скорее, такие парни, как твой муж».

Чтобы протянуть время, я отпил глоток кофеина, и мне слегка полегчало.

— Так он тебя бьет? — спросил я после паузы.

Этот стыд на ее лице, жуткий взгляд жертвы, которая считает, будто она заслуживает этого наказания, что усиливает ужас преступления.

Господи.

Энн ответила:

— На него очень давили, обвинили во взяточничестве. Тиму нравится быть полицейским. Если бы он им не был… он бы…

Тот Тим Коффи, которого я помнил, способен построить гнездо в вашем ухе и взять с вас же арендную плату. Тот еще тип придурка, самый большой человек в полиции, хотя вся правда в том, что он просто большой. Как все хулиганы от природы, Коффи способен выжить всюду. Я сказал:

— Что бы с ним тогда случилось? Он бы кончил, как я?

По ее лицу я понял, что она не это хотела сказать. Она, как говорят американцы, «не соединила точки» или «не просчитала». Я внезапно вздрогнул, сообразив, что Энн, скорее всего, вообще обо мне не думает.

Она взглянула на меня:

— Извини, Джек, я ничего такого не хотела сказать. Короче, я начала канючить: женщины обычно так делают, когда напуганы. Я пыталась перестать, но во мне как дьявол засел. У Тима плохой характер, и он не сдержался.

Последнее новшество для оправдания насилия. «Не сдержался» — вместо того чтобы назвать его злобной сволочью. Мужик убивает всю свою семью и говорит «Я не сдержался».

Я тоже готов был перестать сдерживаться. Спросил:

— Это первый раз?

Энн выставила все свои колючки:

— Прости?

— Он навалял тебе в первый раз?

— Да.

Она лгала, я мог это понять, может быть, даже посочувствовать немного. Тут ей пришла в голову мысль, и она встревоженно проговорила:

— Ты ведь ничего не будешь делать, Джек?

— Делать? Что я могу сделать? Он ведь полицейский.

Тут наступил самый тяжелый момент. Энн схватила меня за руку, и меня будто электричеством ударило. Черт, ты строишь стену вокруг своих чувств, настоящую крепость, чтобы изолировать свои нервные окончания, и какое-то легкое прикосновение — и вся крепость рассыпается. Блин. Она умоляла меня:

— Джек, я хочу, чтобы ты мне пообещал. Дай мне слово.

Я встал, почувствовав нечто вроде головокружения и уж определенно тошноту. Достал какие-то деньги, рассыпал их по столику и сказал:

— Этого я тебе обещать не могу.

Выйдя из кафе, я обнаружил, что льет дождь. Когда, твою мать, он успел начаться? Моя белая рубашка промокла, а проезжающая машина залила грязной водой мои брюки. Я вполне мог кого-нибудь убить. Свернул налево, бормоча себе под нос:

— Мне нужно провести расследование. Вот чем я займусь — расследованием.

Человек, показавшийся мне знакомым, проходя мимо, заметил:

— Это плохой признак — говорить самому с собой.

Еще бы мне не знать!

Зло рождается из нашего нежелания

признать собственные грехи.

Скот Пек. «Люди лжи»

Когда я вошел в парк Ньюкасл и направился к дому, где жила Сара Брэдли, мне приходилось подталкивать себя и убеждать. Мой внутренний голос изрекал: «Какая пустая трата времени, не говоря уже о безрассудстве».

Я постучал, и дверь мне открыла на редкость уродливая девица в комбинезоне и с босыми ногами. Кстати, грязными.

Она рявкнула:

— Что надо?

Вот так, не больше и не меньше.

Очень хотелось сказать: «Ноги бы сначала помыла».

Начав действовать, я первым делом взмахнул перед ее носом своим бумажником, где были просроченные водительские права и пропуск в библиотеку.

— Извините, что беспокою. Я из страхового общества, у нас есть страховка на вашу бывшую соседку, Сару Брэдли. Мне необходимо кое-что уточнить.

Девица крикнула через плечо:

— Пег, тут мужик из страхового общества, ты в пристойном виде? О… я Мэри.

Я не расслышал, что ответила вторая девушка, но приветливости в ее ответе я не уловил. Мэри жестом разрешила мне войти и пошла впереди меня через холл. В нос ударила студенческая смесь запахов карри, грязных носков, пива, пота и дружеских вечеринок. Пег в смысле внешности тоже оставляла желать много лучшего, но ее это не волновало. Она спустилась по лестнице в ночной рубашке с глубоким разрезом, широко зевая. По ее движениям легко было догадаться, что она знает, как использовать свое тело.

Она сказала с акцентом Бивиса/Батхеда:

— Черт, мне бы кофе поскорее.

Возможно, она не изучала «Клюлесс», но явно брала уроки у «Попьюлар».

Я смотрел на последние ступеньки лестницы, где умерла Сара.

Пег предложила:

— Давайте обоснуемся на кухне.

Теперь она уже превратилась в Сьюзан Сарандон. В кухню как будто попала случайная бомба. Шмотки, книги, диски, пустые картонки из-под китайской еды (во всяком случае, я надеялся, что они пустые), колготки, лифчики, бутылки из-под вина с огарками свечей, рваные газеты.

Мэри принялась варить кофе и спросила:

— Вам надо?

— Нет, спасибо.

Я пристроился на жестком стуле, достал блокнот.

— Всего несколько вопросов и… меня как ветром сдует.

Пег не придала значения моим словам и кокетливо взглянула на меня поверх чашки:

— Вы похожи на полицейского.

Я одарил ее своей робкой улыбкой, как будто девушка мне польстила. Я плохо себе представлял, как должен улыбаться страховой агент, и решил, что улыбка должна быть хищной. Я спросил:

— Сара была неуклюжей? Я хочу сказать, вам не показалось странным, что она вот так упала?

Пег взглянула на Мэри, я попытался расшифровать ее взгляд, но мне это не удалось. Пег порылась в груде смятых сигаретных пачек, нашла одну сигарету, закурила и повернулась к Мэри:

— Он спрашивает, не ширялась ли она, не пила ли. Я верно вас поняла? Затем он напишет это в отчете — и большой привет деньгам.

Я изменил свое мнение о Пег, ее жестком взгляде, языке тела, на котором она посылала всех куда подальше, и решил, что могу вступить с ней в игру.

— Так была или не была? — гнул я свое. — Любила ли оттянуться? Она ведь была студенткой, это считается в порядке вещей, лучшие годы и все такое.

Пег бросила сигарету в чашку, покрутила ее, прислушиваясь к шипению гаснущего окурка. Сказала:

— Вы ведь козел, вы это знаете?

Мне все больше нравилась эта девушка, вне всякого сомнения. Мэри взяла книгу, решив, что на меня можно больше не обращать внимания, и спросила у Пег.

— Тебе еще нужно это читать?

Я разглядел заглавие: «Одинокие кости», Элис Сиболд. Книга начиналась так:

Меня звали Сэлмон, как рыбу. Первое имя Сюзи. Когда меня убили, мне было четырнадцать лет.

Пег театрально пожала плечами и произнесла:

— Ненавижу все эти слащавости.

Мэри повернулась ко мне и пояснила:

— Эта Сюзи, которая в книге, ее убили. Наша Сара умерла в результате случайного падения, так что платите эти гребаные деньги и отваливайте.

Я не успел среагировать, как вмешалась Пег:

— Разве я не читала в «Гардиан» интервью с Элис Сиболд?

Мэри улыбнулась со злобным удовлетворением. Для этого выступления ей требовалась мужская аудитория.

И тут появился я.

Она не потерла руки от ликования, но оно находилось рядом, по соседству. Мэри начала:

— Элис было восемнадцать, она была студенткой, и по дороге домой ее изнасиловали. Преступник насиловал ее кулаком и пенисом, потом он ее избил и помочился ей на лицо. Когда она в тот вечер вернулась домой, отец спросил у нее, не хочет ли она поесть.

Мэри помолчала, и я понял, что дальше будет еще круче. Она продолжила:

— Элис ответила: «Было бы неплохо, если учесть, что за последние сутки у меня во рту были всего один крекер и один пенис».

Впервые за всю свою идиотскую жизнь я поступил мудро: я не сделал ничего. Они уставились на меня в ожидании, я смотрел на них.