Драматург

Я уловил запах creme de menthe. Разумеется, напиток сладкий, но в основе его крепкий алкоголь. У меня возникло непреодолимое желание перепрыгнуть через стойку, подставить рот под дуло и сосать до судного дня. Я вздрогнул, а миссис Бейли положила свою руку поверх моей руки, легко так, и проговорила:

— Замерзли, a mhic?

A mhic! По-ирландски это значило «сынок». В мои юные годы это слово приходилось слышать постоянно. В Кладе пожилые люди всё еще употребляют его. В нем есть симпатия и нежность, иногда звучит выговор, но злость — никогда. Я улыбнулся:

— Видно, дождь пойдет.

Миссис Бейли оглянулась. Уж не знаю, каких призраков она видела. У меня была своя собственная команда. Она сказала:

— Разумеется, они снесут дом, построят на его месте какое-нибудь чудище, но Бог милостив, я к тому времени уже упокоюсь. Вы ведь знаете, мистер Тейлор, можно пережить свое время, и это очень печально.

Я подумал о Синге, его «Дейдре — дочери печалей». Почему-то я постоянно вспоминал эту пьесу, тот отрывок из нее, который я отметил красным и выучил наизусть. В пьесе Дейдре причитает, согнувшись и раскачиваясь. Она говорит с умершими людьми напрямую, вспоминая те радости, которые она пережила вместе с ними при их жизни, и впадая в отчаяние, потому что их у нее больше нет. Это трогало меня так, как я и не ожидал. Странное ощущение, нелепое по существу, что драматург говорит со мной… возможно, пытаясь меня чему-то научить.

Вот этот отрывок:

Это вы трое не увидите, как наступает старость и придет смерть; вы, которые составляли мне компанию, когда огни на холмах были загашены и звезды были только нашими друзьями. Я верну свои мысли назад от той ночи — это так прискорбно за неимением жалости — ко времени, когда ваши палки и плащи служили для меня маленькой палаткой под сенью березы, на сухом камне; хотя с того дня мои собственные пальцы будут строить для меня палатку, распрямляя волосы, спутанные дождем.

Я невольно начинал ценить Синга. Его язык задевал первобытные струны моих предков в моей душе, доставал до самого центра того, что делало меня ирландцем. Хотя, возможно, все потому, что я слишком давно не напивался. Вслух я сказал:

— Это так прискорбно за неимением жалости.

Миссис Бейли вскинула брови:

— Разве это не прекрасная мысль? Печальная, но истинная.

Пузырьки в моем стакане с водой умирали. Я произнес:

— Это Синг.

Она кивнула:

— Когда его пьесу ставили в аббатстве, случился большой скандал.

— Вы знакомы с Сингом?

— Я знакома со скандалами.

В дверь просунула голову Джанет, горничная:

— Миссис Бейли, вас к телефону.

— Я вернусь через минуту. Мне приятно побыть с вами.

Она с трудом поднялась со стула под хруст костей. Я полистал «Голуэй Эдвенчюрер» и начал читать статью о предстоящем литературном фестивале. Перевернул страницу, не сосредоточивая внимание на фотографиях, и даже не сразу заметил, что Джанет заглядывает мне через плечо, пока она не воскликнула:

— Вот ваш друг!

Я почти подскочил:

— Что?

Она наклонилась, показала пальцем на снимок и объяснила:

— Вот этот, я его встретила у вашей комнаты, он нес большой пластиковый пакет. Очень обходительный мужчина.

Я посмотрел на фотографию грузного человека, обладавшего примечательной внешностью и густой гривой седых волос, который вручал студенту премию. Внизу стояла подпись: «Профессор О'Ши с английского факультета университета передает приз за лучший очерк своему студенту, Корнору Смиту».

О'Ши… эта фамилия мне что-то напоминала. Сначала я пристал к Джанет:

— Расскажите мне… о моем друге. Ничего не упускайте.

Горничная заметно забеспокоилась, сморщила свое и без того до невозможности морщинистое лицо:

— Я что-то сделала не так?

— Нет, нет, он хотел устроить мне сюрприз.

Вот это уж точно.

Джанет нахмурилась и наконец сообщила:

— Это было некоторое время назад. Я убиралась на верхнем этаже, хотела помыть урны и увидела его у вашей двери. Он спросил, ваша ли это комната, сказал, что вы старые друзья, что он немного подождет — может быть, вы вернетесь. Он так почтительно разговаривал, сразу можно было догадаться, что он человек ученый, и одеколон у него великолепный.

Я мог себе его представить.

— А пакет… вы видели, что в нем?

Глаза горничной прояснились.

— Вот тут я удивилась. Мне показалось, что в пакете цветок или растение. Он держал его, прижав к груди, как будто пытался спрятать. Это были цветы?

— Да, вроде того.

Создавалось впечатление, что миссис Бейли в ближайшее время не вернется, так что я взял ее стакан и протянул Джанет:

— Ваше здоровье.

— Ой, не знаю, стоит ли. У меня голова будет кружиться.

Я одарил ее своей лучшей улыбкой, фальшивой насквозь, и сказал:

— Это неплохо, если покружится.

В ту ночь я долго ворочался, пытаясь вспомнить. Затем сел: в тот раз, когда я был в магазине Чарли Бирна, Винни представил меня профессору, специалисту по Сингу. Этот профессор и был изображен на фотографии.

Я позвонил Винни в книжный магазин Чарли Бирна. Он спросил:

— Как продвигается изучение Синга?

— Прекрасно. Слушай, ты помнишь профессора О'Ши?

— Разумеется. Я тебя с ним здесь познакомил, он эксперт по Сингу. Тебе стоит пойти к нему и поговорить, если хочешь по-настоящему разобраться.

— Именно это я и собираюсь сделать. Винни поколебался, потом попросил:

— Постарайся проявить как можно больше такта, Джек.

— Что?

— Его жена умерла несколько лет назад, детей не было. Я думаю, он страдает от одиночества.

— Я знаю, что это такое.

— Мы получили новые книги: Даниель Бакмен, К.Т. Маккаффри, Джон Старли, Деклан Бёрк и много другого.

— Отложи для меня.

— А как же!

— За мной пинта.

— За тобой целый эшелон пинт.

Клик.

В телефонной книге нашелся адрес профессора:

Креснт, 29

Голуэй

Старый Голуэй, возможно, старые деньги.

Я собирался это выяснить в ближайшее время.

Из глубины зеркала на меня смотрел

мертвец. Его взгляд, направленный

мне в глаза, я так и не смог забыть.

Эли Визель.

«Ночь, рассвет и несчастный случай»

Рано утром я послушал новости. Жестокие бои на окраине Багдада. Американцы захватили аэропорт и переименовали его в «Багдад Интернешнл».

Какое значение имеет название?

Я позвонил в университет и спросил, могу ли я поговорить с профессором, может быть, договориться о встрече. Оказалось, что это сложно, поскольку у него плотное расписание — лекции, семинары, встречи. Он освободится где-то около половины пятого. Я повесил трубку.

У меня впереди был целый свободный день.

Я надел черные джинсы, черную футболку и свою всепогодную полицейскую шинель. По карманам разложил отвертки, фотографии убитых девушек и книгу Синга «Дейдре — дочь печалей». Стоял замечательный весенний денек, так что мне пришлось снять шинель, пока я шел по Доменик-стрит. Я явно стал меньше хромать. Я вспомнил Тима Коффи, который сказал, что дети будут дразнить меня Джонни-хромоножкой. Выходило, что он ошибся.

Креснт-стрит выглядела впечатляюще: старые дома с большими садами. По большей части здесь жили врачи и консультанты. Я не сразу нашел номер двадцать девять. Большой темный дом со следами запустения, окруженный густым кустарником, так что с соседями не поболтаешь. По фасаду дома вьется плющ, который не мешало бы подстричь. Это не была развалина, но лучшие деньки постройки явно остались в прошлом. Я открыл калитку и смело зашагал по дорожке. На одном из соседних домов я еще раньше заметил объявление: «Соседи наблюдают».

Самая лакомая приманка для жуликов. Если они тебя не предупреждают, вот тогда стоит беспокоиться.