Драматург

Моя мать кричала из разверстой могилы: «Джек, я не могу двинуться. Помоги мне!» У меня в руке лопата, и я поспешно сыплю на мать глину. Потом Джефф, с книгой Синга в руке, шептал: «Почему ты не слушал?» И бросил книгу. Как всегда бывает во сне, логика отсутствовала. Книга упала рядом с могилой, и я закричал: «Я не могу это похоронить. Я не понимаю, что происходит!» Потом я хромал вдоль побережья без трости, а Маргарет и Ридж бежали впереди и дразнили: «Эй, догони!»

Я не смог.

Когда я утром проснулся, постель выглядела так, будто в нее попала бомба. Я был весь в поту. Испытывал то, что стали называть эмоциональным похмельем. При этом почти так же погано, как и во время настоящего похмелья. Заставив себя пойти в ванную, я рискнул взглянуть в зеркало.

Милостивый Боже.

Каким же старым я становлюсь? Я мог четко видеть новые морщины на своем лице, глубокие, вечные. Принял обжигающий душ и стал, по крайней мере, чистым, если не обращать внимания на остальное. За кофе решил поохотиться на «Драматурга». Оделся буднично, для работы: выцветшие брюки, теплая рубашка и полицейская шинель. Не могу сказать, что, когда я выходил из комнаты, меня переполняло желание что-либо сделать или я видел перед собой цель. Нет, я просто устал. Миссис Бейли, погруженная в «Айриш Индепендент», сказала:

— Полицейские, полицейские, полицейские.

— Что?

— В Донеголе разразился скандал по поводу взяточничества, унижения, сокрытия фактов, так что после демонстрации общественности в Дублине от работы отстранили семнадцать полицейских. В мое время полицейский мог закрыть глаза на самогон, но сегодня их занесло.

Целая потерянная эпоха заключается в этой фразе: «их занесло». С точки зрения ирландцев, бахвалиться своим общественным положением, считать себя выше общего стада — тяжкое преступление. Это почти то же самое что и «зазнаваться», а это уже последняя ступенька на лестнице тщеславия. Моя собственная тяжелая история службы в полиции совсем не способствовала желанию защищать бывших коллег. Я сказал:

— Других у нас нет.

Миссис Бейли даже перекрестилась:

— Во имя Отца…

Затем добавила:

— Да поможет нам всем Господь.

На этом дело защиты было закрыто. Я оставил миссис Бейли наедине с газетой и положением в стране, спустился к церкви Святого Августина и подумал, не поставить ли несколько свечей. Количество людей, нуждающихся в помощи, явно превышало число свечей, которые я мог зажечь. Я прошел мимо. Рядом с церковью располагался французский ресторан, затем крутая каменная лестница, заканчивающаяся каменной же площадкой. Я встал справа от ступенек и представил себе, как могла упасть та девушка. Сомневаться не приходилось, такое падение могло привести к смерти. Напротив, через дорогу, находится маленький магазин, где продают изделия из серебра. Похоже, они пользовались популярностью. Из магазина вышла женщина, посмотрела на меня, я беспечно махнул ей рукой. Это придало ей уверенности, и она перешла через улицу.

Женщина напоминала цыганку: темные волосы до плеч, темные глаза, худое лицо. На ней была длинная, широкая юбка из тех, что не идут никому. Такие юбки как бы провозглашают: «У меня кривые ноги». Я бы дал женщине лет сорок, если бы не морщины вокруг глаз и в уголках рта. Скорее, больше. Одно можно было сказать точно — она была привлекательна. Женщина сказала:

— Quel dommage, какая жалость.

Французский? Или просто поднахваталась?

Я спросил:

— Вы знали девочку?

— Да, она жила в маленькой квартире на самом верху лестницы.

Я взглянул и удивился:

— Там живут люди?

— Она жила. В этом городе сегодня можно обнаружить квартиры в самых неподходящих местах.

Ее английский был идеальным, хотя акцент слегка слышался. И еще некоторая толика ирландской интонации, которую приобретают люди, изучавшие английский язык в Ирландии. Небольшое смягчение гласных и легкая напевность. Я решил сделать вид, что ничего не знаю, и послушать, что женщина расскажет.

— Я вообще-то не знаю, что случилось.

Она обрадовалась возможности рассказать и начала:

— Ее звали Карен, Карен Лоу, она жила вон там около года, иногда заглядывала в магазинчик. В тот вечер, когда это случилось, она встречалась с друзьями и рассталась с ними около десяти вечера. А без четверти одиннадцать кто-то нашел ее лежащей там, вызвал «скорую помощь» и полицию.

Я постарался сформулировать следующий вопрос как можно более тактично:

— Может быть, она выпила лишнего?

Женщина энергично тряхнула головой:

— Нет, я ее знаю… О, mon dieu, я ее знала. Она иногда ходила в паб, но всегда ограничивалась стаканом лимонада…

Тут она воззрилась на меня:

— Вы не из полиции?

— Нет, нет… Я… из страховой компании.

Женщина чуть не сплюнула и сказала:

— Merde! Они обожают, когда люди платят им деньги, но от них вы никогда ничего не дождетесь. Вы знаете, сколько мне заплатят за магазин?

Я не хотел рекламировать никакую страховую компанию, но решился предположить:

— Много?

Она яростно затрясла головой, в уголке рта скопилась слюна. Я изменил свое мнения насчет ее привлекательности. Теперь я считал, что у нее не все дома. Она сказала:

— Скажите этим мудакам…

Пауза.

Женщина взглянула на меня:

— Это правильное слово?

Кто я такой, чтобы спорить? Хотя подобного выражения от француженки не ожидал. Я бы скорее рассчитывал на что-то более классное, оскорбительное, но элегантное, как положено французам по праву рождения. Но я лишь кивнул, правда без энтузиазма, и она продолжила:

— Скажите им, пусть платят.

— Обязательно.

И я быстро ретировался. Мгновение назад я подумывал, не пригласить ли женщину куда-нибудь, теперь я считал, что ее следует засадить в психушку. Дойдя до магазина подержанной одежды, я рискнул оглянуться. Она все еще стояла у подножия лестницы, уперев руки в бедра, и кипела от ярости. Я свернул направо и направился к центральному магазину на Эйр-сквер. Интересно, не тот ли это «молл», о котором болтала американская девчонка? Там на первом этаже открытое кафе. Я подошел к прилавку, взял кофе и тут заметил блондина, который давно ходил за мной хвостом. Он помахал рукой, показывая на свободный столик, и сел.

Я заплатил за кофе, и девушка сказала:

— Приятного вам дня.

От неожиданности я сумел только что-то проворчать. Непросто нести чашку с кофе и опираться на трость, так что я не слишком быстро добрался до столика.

Блондин поднялся:

— Позвольте вам помочь.

Взял чашку, поставил ее на столик и снова сел. Вблизи он оказался моложе, не дать больше восемнадцати. Я сел и посмотрел ему прямо в лицо. Что-то было не так с его левым глазом. Парень улыбнулся и сказал:

— Джек Тейлор?

Как будто мы были старыми друзьями. Я возмутился:

— А вы кто, черт возьми?

Улыбка сползла с его лица, как будто он не мог поверить, что я его не узнал. Спросил:

— Вы меня не помните?

— Нет, не помню.

Блондин нахмурился, что подчеркнуло странность его левого глаза. Все его поведение определенно было рассчитано на то, что я его узнаю. С ноткой отчаяния он заявил:

— Я Ронан Уолл.

Я вынул из кармана сигареты очень медленно, потом еще неспешнее достал зажигалку. Его терзало нетерпение. Когда я наконец закурил и выдохнул дым, я сказал:

— Ты так это говоришь, будто это должно что-то значить. Ни хрена это для меня не значит, парень.

Слово «парень» ему не понравилось. Он начал стучать пальцами по столу, затем неохотно произнес:

— Лебеди.

Вот теперь я вспомнил. Несколько лет назад кто-то взялся отрубать головы лебедям в провинции Клада. Общество защиты лебедей наняло меня, чтобы разобраться. Не самый лучший период в моей жизни. Я глубоко завяз в разных неприятных событиях, так что не смог сразу сосредоточиться. Мне пришлось ночью сидеть, согнувшись, у стены, отгоняя лебедей и внутренних демонов. Я поймал преступника. Им оказался шестнадцатилетний парнишка, у которого явно съехала крыша. Он потерял левый глаз во время этих событий. Я припомнил, что он был из состоятельной семьи с влиянием, поэтому дело замяли. Кроме глаза, у блондина не было ничего общего с тем психом, которого я видел раньше. Я заметил: