Страница 16 из 34
— Славно произносишь.
— Тренируюсь.
— Чувствуется.
— Будет тебе, Джек. Это можно напеть?
— Ну, среди того, что было сказано про U2, а Джордж Пеликанос сказал почти все, я не помню упоминания о возможности напевать.
— Кто такой Пе…ли…канос?
— Один из лучших авторов детективных романов.
— А, дерьмо. Ты что, забыл про Эда Макбейна?
Он отпил большой глоток пива, почти полкружки за раз. Даже у бармена отвалилась челюсть. Киган подождал, рыгнул и сказал:
— Воспоминания о «черном пудинге».
— Ты это ел?
— Ну да. Джюри приготовила мне настоящую еду по-ирландски, всякие там колбаски, жареные помидоры, два яйца, бекон…
— Ломтики?
— Что?
— В Ирландии бекон называют ломтиками.
— Почему?
— Нам так нравится.
— Я подумываю, не сделать ли мне татуировку.
— Что?
— Написать Eire и изобразить трилистник. Как ты думаешь?
— Господи, Киган, куда это тебя заносит?
— Ты пей. Вот, молодчага.
Мы нашли себе столик, и он спросил:
— Как ты провел время с этой цыпкой?
— Да ладно, никто их уже так не называет, кроме Терри Уогена.
— И?
— Все было отменно. Просто дивно.
— У меня тоже. Полночи трахался.
Он говорил громко, с лондонским акцентом, так что насчет «траханья» теперь вся пивнушка была в курсе. Он казался такой свиньей, что никто не рискнул его задирать. Он спросил:
— Ты ходил к этому социальному работнику?
— Брайсону.
— Что-то знакомое.
— Есть еще Билл Брайсон, он пишет о путешествиях.
— Я читаю только Макбейна. Так как все прошло?
Я пересказал. Когда я закончил, он спросил:
— И что говорит твой инстинкт?
— Он их убил.
— Ну, парниша, ты не торопишься?
— Это он.
— И что теперь?
— Надо разузнать о нем все, что возможно.
Он вытащил ручку. К моему удивлению, на вид — золотой «Паркер». Он сказал:
— Мне ее подарила Ансворт.
— Ансворт?
— Черная женщина-полицейский с моего участка.
Я удивился и спросил:
— Ты дружил с темнокожей, с черной женщиной?
Он поднял голову и сказал:
— Во мне многое уживается. Я не совсем такой, каким стараюсь казаться. Как и ты, Джек.
— Я за это выпью.
Мы выпили. Я рассказал все, что знал о Брайсоне. Он сказал:
— Я позвоню по поводу этого клоуна в свою контору. Если эта мартышка из Лондона, мы все на него раскопаем.
— Был бы очень признателен.
— Ну да, только как это выходит, что ты до сих пор не выпил?
Позднее он спросил:
— Каковы планы на ближайшее будущее?
— Как только вызнаю, где он живет, навещу его.
— Я с тобой.
— Уверен?
— Взламывать чужие двери — моя основная специальность, понял? Пока сделаю татуировку… видел такую во «Вдали от дома».
— Ты это смотришь?
— А разве все не смотрят?
В этот момент, сам не знаю почему, я почувствовал к нему глубокую симпатию. Он стоял там, вроде гребаного Попи Дойла, потел и тяжело дышал. К счастью, он исчез, прежде чем я успел что-то сказать. Бармен заметил:
— Джек.
— Ага.
— «Спайс герлз» в девятый раз на верхней строчке.
— Черт, зачем ты мне это говоришь?
— Разве ты не хочешь быть в курсе?
— Господи.
Когда я в последний раз видел «Спайс герлз», я был в таком улете, что плохо соображал. Пош до странности смахивала на молодого Клиффа Ричарда. Я до сих пор не знаю, кому это не нравилось, определенно — Бэкхэму.
Когда я добрался до Хидден Вэлли, я с трудом стоял на ногах. Наконец-то вытащил шмотки из сушки. Они не столько высохли, сколько запеклись. Кожаное пальто могло стоять без посторонней помощи, чего определенно нельзя было сказать обо мне. Я его погладил. Это категорически не рекомендовалось, этикетка грозно предупреждала, черт бы ее побрал: «Никогда не гладьте кожу».
Да пошли они.
Накануне Дня усопших я поехал навестить своих мертвых. Трубочист одолжил мне фургон. Он появился рано утром и поинтересовался моими планами на день. Я объяснил:
— На кладбище Рахун лежат те, кого я больше всего любил и к кому хуже всего относился. Уж больше года я не читал кадиш.
— Ка… что?
— Дань уважения.
Он строго кивнул, такое ему было понятно. Что братья понимали лучше, чем мы, так это печаль. Видит Бог, им было на чем практиковаться. Он спросил:
— Хотите, чтобы я составил вам компанию?
— Нет, мне лучше это сделать одному
— Я дам вам фургон.
— Вы заплатили за него налог?
Он широко улыбнулся:
— Джек, это в вас говорит полицейский. Поговаривают, вы были справедливым.
— Это надо воспринимать с поправочным коэффициентом.
Через час фургон уже стоял на дорожке, ведущей к дому. С цветами. Как и Киган, Трубочист имел свои положительные черты. Я надел костюм, купленный в «Винсент де Поль». Он сидел так себе. Иными словами, его точно шили не на меня. Трубочист выслушал мой отчет о визите к Брайсону и спросил:
— Вы думаете, что это он?
— Да.
— Тогда я его убью.
— Трубочист, попридержите лошадей, надо еще все как следует проверить.
— Тогда я его убью.
— Трубочист, ради бога, перестаньте повторять одно и то же. Вы просили меня помочь, вы должны мне доверять.
— Я вам доверяю.
Сказано без особого энтузиазма.
— Так что пока никого убивать не надо.
— Я подожду.
— Договорились.
Я доехал в фургоне до ворот кладбища, взял охапку цветов. Около входа двое парнишек гоняли мяч. Один спросил:
— Мистер, вы тинкер?
— Какое твое дело?
— Это фургон тинкеров.
— Откуда ты знаешь?
— Нет отметки о налоге.
— Ну… а разве вам стоит тут играть?
Второй парень большим пальцем показал в сторону могил и сказал:
— А им плевать.
Я взглянул ему прямо в глаза и спросил:
— Ты уверен?
Они убежали.
Сначала я поздоровался с отцом. Могу сказать положа руку на сердце, что он был настоящим джентльменом. В старом смысле этого слова. Одна женщина сказала мне однажды:
— Твой папа такой галантный.
Какое замечательное слово. Он его заслуживал.
Затем я разыскал могилу Падрига. Одно короткое время он был королем пьяниц. Он правил своими людьми легко, с юмором. Его сбил автобус, идущий в Солтхилл. Я вылил немного виски на землю. Эта молитва пришлась бы ему по душе.
Затем я навестил Шона, бывшего владельца паба «У Грогана». Мне слишком больно было вспоминать его восторг по поводу краткого периода трезвости в моей жизни. Его убили из-за меня. Этот груз вины я буду нести вечно. Я молча положил розы на его могилу. Пока я пью, он не захочет меня слушать. Да и что я мог ему сказать?
Гадостный признак алкоголика — мне так хотелось выпить, что я ощущал вкус виски на языке.
Четвертая, последняя могила: Сара Хендерсон. Девочка-подросток. Могила аккуратно прибрана, трава выполота, кругом расставлены стихи в рамочках и мягкие игрушки. Все, начиная от Бритни до Барби и куклы Барни. Ее мать пришла ко мне, умоляя доказать, что дочь не покончила жизнь самоубийством. Несколько девушек якобы покончили с собой. Дело было раскрыто. Те девушки были убиты. Но самое ужасное заключалось в том, что Сара действительно покончила с собой. Разумеется, я так и не сказал об этом матери. В то время я был в нее безумно влюблен. Я все сам испортил к чертям собачьим.
Вдруг раздался голос:
— Джек.
На мгновение мне показалось, что заговорила Сара. Затем на меня упала тень. Энн Хендерсон. Лицо сияет, ее незабываемые глаза смотрят на меня. Я собрался с силами и сказал:
— Энн.
Она взглянула на могилу дочери и заметила:
— Ты принес шесть белых роз.
— Ну.
— Ты помнишь, это замечательно.
Я понятия не имел, что мне делать. Попытался собраться с мыслями. Но разве это поможет? Как бы не так. Она внимательно разглядывала меня. Сказала:
— Тебе опять сломали нос. Ох, Джек, что нам с тобой делать?
Нам!