Страница 117 из 122
Многочисленные свидетельства творцов научно-технического прогресса об этом таинственном, малоизученном процессе обновления мысли фантазией, ориентированной в будущее, рассеянные в архивах и малодоступных изданиях, могли бы составить поразительную книгу об активнейшем участии художественной литературы в революционных изобретениях и открытиях — в постановке задачи, в зарождении оригинального замысла, в осмыслении предстоящих путей науки и техники. И когда в статьях на тему «Литература и научно-техническая революция» кровное детище этой самой революции даже не упоминается, вряд ли нужны другие доказательства обветшалого взгляда на эстетические отношения искусства к действительности. «Болты и гайки» научно-технического прогресса, мол, не предмет для художественной литературы. В статьях речь идет, о каких угодно — социальных, психологических, философских, нравственных, бытовых — последствиях научно-технической революции, только не о той интеллектуальной деятельности, что составляет источник научно-технической революции, хотя это тематика также произведений биографического жанра об учёных или, например, таких известных романов, как «Скутаревский» Л.Леонова, «Иду на грозу» Д.Гранина и т.п.
Читатель, неплохо знакомый с научной фантастикой, судит о ней не по тем девяти десятым книг, о которых американский коллега Ефремова Т.Старджон отозвался в духе чёрного юмора, что, мол, всё это макулатура: «А почему бы и нет? Девять десятых чего угодно являет собой макулатуру. Включая и обыкновенную литературу, естественно»[575]. Но даже самые лучшие реалистические произведения не ставят задачей предвосхищать творческие возможности разума, тогда как самые поэтические романы жюль-верновской традиции не конкурируют с реалистическими в разностороннем изображении человека. Настало время разобраться, обладает ли, в самом деле, какой-нибудь литературный жанр безраздельной монополией на художественное человековедение? И, далее, разве искусство гуманистично только лишь человечными чувствами, как получатся согласно многим литературно-критическим работам, когда речь захоит о «машиноведении» научной фантастики?
Определённая часть читающей публики и литературной критики по сию пору не подозревает о том, насколько многогранным обязано быть художественное человековедение в нашу эпоху, чтобы примерно хотя бы охватить нераздельно слитые в нашем биологическом естестве человечное чувство и творческую мысль. Можно ли говорить о целостном отражении внутреннего мира, не беря в расчёт того самого проективного свойства интеллектуальной деятельности, в исследовании которого как раз и сильна научная фантастика!
Литературоведению и критике предстоит обобщить суждения учёных, каким же конкретно образом питала и стимулировала живая ветвь художественной литературы их профессиональное творчество. Свидетельства тех, через чьё воображение пролегают творческие связи фантастики с прогрессом, могли бы раскрыть и обосновать «еретическое» суждение великого В.Вернадского о том, что наука не является логическим аппаратом, единственно имеющим привилегию на поиск истины, что истину можно познать только всей жизнью и что диалектика действительности, запёчатлённая искусством, с глубокой древности во многом определила становление знания, посредством полнокровного моделирования жизни.
Один из последователей В.Вернадского, палеонтолог и писатель-фантаст И.А.Ефремов, выделял среди прочих функций этой литературы общекультурную миссию в генерализации картины познания. В предисловии к одной из научно-фантастических книг он писал: «Научная фантастика несёт ступень за ступенью эстафету науки от первичной популяризаторской функции, ныне отданной научно-художественной литературе, до уже гораздо более серьёзной натурфилософской мысли, объединяющей разошедшиеся в современной специализации отрасли разных наук. Научное познание становится настолько многосторонним, что требует чрезвычайно дорогих и сложных экспериментов и всё более узкой специализации. Информация, нагромождаясь в непомерных количествах, уже не объединяет, а разобщает учёных, делает непосильным индивидуально-цельное представление о мире и замедляет продвижение фронта науки. В этих стеснённых обстоятельствах наука не может изучать, а тем более разрешать в нужном темпе все сложности и противоречия социальной жизни человечества и психологии отдельных людей. Возникает необходимость в научной мечте — фантазии, обгоняющей собственно не науку, так как она исходит из неё же, но возможности конкретного применения её передовых достижений»[576].
Академик И.Петрянов-Соколов, главный редактор журнала Академии наук «Химия и жизнь» (журналу присуждена премия Калинги — высшая международная награда за популяризацию науки), писал в своё время, что в обозримом будущем научно-популярные издания станут «важнейшим средством общения учёных разных специальностей. Любое научное достижение только тогда может быть признано завершённым, когда оно становится всеобщим достоянием… научная публикация будущего должна быть популярна, по сути, — понятна и, что не менее важно, интересна многим»[577].
Нетрудно заметить, что научно-фантастическая литература удовлетворяет всем этим требованиям, междисциплинарности, перспективности, общепонятности, интересности. Исключая, конечно, строгую научность. Но зато в научной фантастике выше выход драгоценного металла новаторских идей. В отличие от обычной популяризации, фантастическая литература участвует в генерализации знания ещё и целостным характером своих художественных моделей. В космическом романе, в социальной утопии можно найти интересные попытки представить пути взаимодействия, нарисовать перспективу сращивания многих наук и разных отраслей человеческой деятельности. В художественном мире будущего давно уже просматривается идея междисциплинарных связей естественных и технических наук (скажем, в фантастических проектах глобального, космического масштаба) и ещё более важная мысль об интеграции естествознания с обществоведением.
Добавим, что научно-фантастическая литература участвует в научно-техническом прогрессе не каким-то одним, пусть и важнейшим свойством (Ефремов, например, только упоминает об «установке вперёд» — самой характерной черте её творческого метода), но всей совокупностью своих многоразличных функций.
Ещё не оценённую роль сыграла она в научно-техническом прогрессе эстетикой машин, механизмов, лабораторий, более чем на столетие, опередив дизайн как художественный принцип конструирования. «Наутилус» капитана Немо всё ещё совершенен для нас (даже по меркам будущего), может быть, потому, что построен красиво. Научная фантастика открыла красоту «приключений» творческой мысли — ту внутреннюю красоту потаённых процессов познания, которая теперь получает признание как критерий научной истины.
Жюль-верновская традиция современной фантастики не перестает быть художественным творчеством во всех своих функциях, в том числе и в информационной. Научная фантастика не фотографирует готовой красоты науки, но выступает её соавтором — участвует в её открытии, выдвигает красивые идеи, воздействует на их разработку и реализацию, то есть эстетически направляет процесс созидания будущего.
В частности, научная фантастика готовит нас к неколичественному преодолению мегабитового взрыва, который ещё называют информациионным кризисом, когда беспричинно растёт Эверест невостребованной информации. Научная фантастика своими «безумными» идеями напоминает о том, что прорывы к новым свершениям всё больше осуществляются не количеством бит, не объёмом знаний, а качеством их осмысления, продуктивностью оригинальных идей.
Здесь с научной фантастикой не конкурирует и самая талантливая популяризация. Одарённый писатель-фантаст никогда не копирует даже самых передовых идей, а нередко сам привносит в науку замыслы, подсказанные практикой жизни, которую он пропускает через художественное сознание. Известный биолог академик В.Парин напомнил как-то, что проблема искусственного анабиоза была впервые разработана не в научной литературе, а в рассказе А.Беляева «Ни жизнь, ни смерть». Замедление жизненных процессов при понижении температуры организма вплоть до почти полного замерзания, имеющее место в природе во время зимней спячки животных, может быть искусственно усилено для исцеления смертельных ныне недугов, для «замораживания» космонавтов при сверхдальних полётах и т.д. Научно-фантастический рассказ А.Беляева явился как бы заданием медикам и биологам.
575
Цит. по: А.Азимов - Фантастика - живая ветвь искусства. // Техника - молодёжи, 1973, №2. с.25-26.
576
В кн.: О.Ларионова - Остров мужества. // Л.: 1971. с.6.
577
И.Петрянов-Соколов - Хранилища знаний. // Правда, 1985, 27 мая.