Ты - настоящая

Нет! Сама выкарабкаюсь. Дура малодушная. Господи, прости мне мою слабость...

Однако после этой не до конца сформулированной мысли, страшного желания Виктория поняла, что первый пункт не сработает.

И не сработал.

Виктории уже не было так страшно лететь. Пришлось «заставлять» себя бояться за Клер.

Пик безумия...

Перелет прошел нормально. Повторила песню – текст, вспомнила, как пела ее раньше. Времени и сил петь дома Виктория не нашла. Клер утешала ее всеми силами, а та и сама не слишком-то волновалась по поводу того, как будет звучать ее голос.

Она хотела вырваться из Лондона – ей это удалось. Остальное не так уж важно.

Поезда Виктория все-таки не миновала, но поездка длилась, слава богу, всего-то минут сорок. А Клер, очевидно, опираясь на свою абсолютную интуицию, говорила без умолку и заставляла говорить Викторию, не давая ей погрузиться в темный туман своих мыслей.

Моя сестричка, ты такая умница! Спасибо, Клер!

Теперь Виктория сидела на кровати со сложенными на коленях руками. Бледная женщина с плотно сомкнутыми губами и расширенными глазами. Виктория почти ненавидела себя – за слабость.

У нее было ощущение, будто все, что происходит сейчас, происходит не с ней, а с какой-то куклой из плоти и крови, которую окружающие со странным упорством называют Викторией Маклин, будто не видят, что это совсем не Виктория. У куклы те же лицо и тело, голос, память, что и у настоящей Виктории... Но от этого она не перестает быть куклой.

А сама Виктория осталась в другом времени и в другом месте. Как ни горько и ни унизительно это осознавать, но жизнь Виктории Маклин закончилась той ночью, что она провела вместе с мужчиной, которого полюбила.

И который не полюбил, да и не смог бы никогда полюбить ее.

И что дальше? Сегодня вечером – открытие фестиваля, которого она ждала не один год, на который ее наконец-то пригласили... Она мечтала об этом вечере, об этой песне, как о билетике в прошлое, в то время, когда Виктория Маклин была студенткой колледжа, некрасивой девушкой, которая больше всего на свете любила рисовать и пела песни так, что казалась всем странным полусказочным существом с чарующим голосом, который, как это ни фантастично и ни странно, ослеплял... И никто не видел того, что нос Виктории немного длиннее, чем следовало бы, губы слишком пухлые и яркие для ее бледного лица, руки тонки, а плечи угловаты.

Виктория не выходила на сцену очень давно.

А ей все еще не было страшно.

Куколка споет. Виктории Маклин здесь нет.

И внезапно волна ярости и чего-то похожего на отвращение к себе затопила ее.

Хватит! Хватит, черт побери, жалеть себя!

Виктория вскочила и метнулась в ванную.

Не разбудить бы Клер.

Закрыла дверь. Едва-едва удержалась от того, чтобы не захлопнуть ее.

Звон пощечины. Виктория и не знала, как это возможно – бить себя по лицу. Теперь ощутила. Обожженная щека ныла. Злость остывала.

А Виктория вновь начинала ощущать в себе жизнь.

Сломалась? Один раз ударили – а ты сломалась?! Нет. Тогда это не ты, Виктория. Я тебя знаю. Ты не можешь сдохнуть вот так – просто лечь и умереть!

Черт.

И вообще, сегодня отличный вечер, чтобы начать жизнь заново. Забинтовать раны и...

К черту Катлера! К черту любовь! Если она причиняет столько боли – к черту! Он... мужчина. Всего лишь мужчина, который никогда не станет моим. И он не стоит того, чтобы выбросить свою жизнь на помойку!

Рывком – чудом кран удержался на месте – включила воду. Тугая ледяная струя с шумом разбивалась о керамическую раковину.

Виктория наклонилась и подставила лицо под струю. Обжигающе-холодная жидкость ударяла по щеке...

Отлично, не будет отека. Еще не хватало!

Слепила глаза, стекала по разгоряченной шее, превращала волосы в мокрые холодные сосульки...

Хорошо!..

Виктория оскалилась в какой-то яростной улыбке. Холод ударил по зубам.

Живая! Все равно – живая! Я была живой до него. Я была счастлива с ним...Уже не буду, ну так что ж? Что мне терять? То, чего никогда не могло быть...

Это моя жизнь. Моя душа. Я никому не отдам ее.

Виктория смеялась. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой свободной, как сейчас, на мокром кафельном полу, с разметавшимися по плечам волосами, с которых стекала холодная вода – прямо на халат.

Ничего страшного, он ведь уже вымок до нитки...

Джон Катлер бежал по залу аэропорта. Гулкого звука его бегущих ног не было слышно в человеческом шуме.

Кассирша Элен Хант растерялась. Ей показалось смутно знакомым лицо человека с лихорадочно блестящими темными глазами, который потребовал:

– Немедленно. Билет. Нужно в Ронту.

Таких рейсов не было.

В другой раз она, может быть, и разозлилась бы, но сейчас что-то во взгляде странного пассажира подсказало ей, что самый мудрый выход – это посмотреть карту.

Через две минуты Джон Катлер держал в руках билет на рейс Лондон – Кардифф, посадка на который начиналась через восемнадцать минут. Он уже знал, что из Кардиффа поезда на Ронту ходят каждый час.

Джону приходилось опаздывать. Опаздывать по-крупному. На важные совещания, на заключения сделок, которые, естественно, откладывались, а то и вовсе оставались неосуществленными проектами.

Но никогда прежде его сердце не стучало в таком бешеном темпе, и никогда этот темп не зависел так от какого-то там самолетного рейса.

Я успею, обязательно. Все будет в порядке.

Джон не мог сидеть. Он стоял рядом с колонной, точнее, ему казалось, что он стоял, а на самом деле, не отдавая себе отчета в своих действиях, он ходил кругами вокруг этой квадратной опоры, отмечая ритм шагов ударами ладони по холодной мраморной поверхности.

Он не сразу осознал, какие слова повторяет громкий сладкий голос невидимой девушки:

– Лондон – Кардифф откладывается на тридцать минут. Повторяю... Приносим пассажирам свои...

Взорву! Куплю и взорву весь этот чертов аэропорт!

У Элен Хант была отличная выдержка. Все-таки разговаривать с такими психами, как этот, может не каждый. Элен подумала, что она все-таки смелая женщина. И сильная. Ведь обошлось без жертв. Хотя обидно, что он наорал на нее. Ну разве она виновата в задержке рейса?! Мало ли что там с самолетом. Спасибо, Стив, охранник, вмешался.

Джон чувствовал себя очень странно. Если бы ему кто-то сказал еще пару недель назад, что он будет устраивать скандал в аэропорту, что ему будут выписывать штраф за нарушение порядка в общественном месте и что дело по сути будет в риске опоздать на какой-то никому не известный фестиваль любительской песни... Да. Не поздоровилось бы тому человеку. Джон Катлер был хотя и не молод, но очень, очень горяч!

Клер долго лежала, приходя в себя после разговора с Джоном и изо всех сил изображая сон. Но потом и вправду заснула. А проснулась – даже не от самого звука, а скорее от неожиданности его. Из ванной доносился смех Виктории.

Первой мыслью девушки было, что с сестрой истерика, нужно срочно вызывать врача и искать успокоительное.

Клер метнулась к ванной. Забарабанила в дверь. Потом подумала, что может напугать сестру, и дрожащим от волнения, но очень ласковым голосом стала уговаривать ее открыть дверь:

– Тори, милая, пожалуйста, открой.

Девушка даже не ожидала, что ее просьбы будут услышаны так скоро. Дверь распахнулась, и перед ней предстала Виктория. Глаза Клер расширились. Картина была поистине гротескной.

Ее сильная, серьезная во всех смыслах старшая сестра Виктория стола посреди ванной, точнее даже посреди лужи в этой ванной, в абсолютно мокром халате, с мокрыми же волосами и немного безумными, но вообще-то сияющими глазами и яркой улыбкой на губах.

– Что с тобой? – Клер хватило только на этот вопрос.

Виктория порывисто обняла сестру. Клер ойкнула. Она ни в коем случае не ожидала того, что халат оказался не просто мокрым, но и удивительно холодным. В общем, несказанно приятным на ощупь.