Страница 48 из 68
— Нет, господин, — спокойно отозвалась Аксум. — Я готова продолжать, сколько тебе будет угодно.
— Ах, — господин Церинген устроился поудобнее и уронил на пол подушку. — А я что-то чувствую себя утомленным… Покажи мне, как ты переписала вчерашнее.
Аксум поднялась на ноги одним гибким движением, взяла листы, украшенные по полям причудливыми виньетками — здесь были цветы, листья, вазы, сплетающийся невероятным узором дымок, исходящий из курильницы (сама курильница в виде полуптицы-полуженщины с приоткрытым ртом была изображена в самом низу листа).
— О, это превосходно, превосходно, — забормотал господин Церинген, разглядывая работу Аксум. — Ты настоящий клад, дитя мое. Настоящий… э… колодезь… И когда работа будет закончена, я… э-э… позабочусь о тебе.
Аксум слегка приподняла бровь. Господин Церинген рассмеялся, похлопал ее по руке:
— Такая девушка, как ты, стоит очень дорого, поверь мне. Я отдам тебя в хорошие руки.
— Я вполне счастлива жизнью в этом доме, господин, — равнодушно произнесла Аксум.
— В этом доме, увы, оставаться слишком опасно. Ты — краденая собственность, не забывай об этом. Рано или поздно прежний владелец сумеет выследить тебя, и тогда… — Он невольно содрогнулся при одной только мысли об этом. — Тогда… э-э… нам несдобровать. Обоим, понимаешь?
Он многозначительно улыбнулся.
— Не думаю, чтобы такую ценную рабыню, как я, подвергли суровому наказанию за чужой проступок, — ледяным тоном произнесла Аксум. — Впрочем, мое дело — угождать тебе, господин.
— Хочешь фруктов? — спросил Церинген. — Или чаю?
— Я бы выпила немного чаю, — согласилась Аксум.
— Тогда налей себе сама. — Церинген слабо махнул рукой в сторону толстостенного чайника, где напиток долгое время сохранялся горячим.
Аксум так и поступила. С маленькой тонкой чашкой в руке она уселась на прежнее свое место. Церинген еще раз пересмотрел переписанные ею листы, с особенным вниманием вглядываясь в рисунки.
Девочка тем временем спокойно прихлебывала свой чай и отдыхала. Ей было немного жарко в этой комнате, где все, казалось, задыхалось от покрывал, ширмочек, подушечек, пряностей, благовоний, цветов…
Неожиданно господин Церинген спросил:
— Скажи мне, дитя, приходилось ли тебе изображать… э-э… живых людей?
— Случалось, — тотчас ответила Аксум с полной искренностью.
Она знала, какое впечатление производит ее детская честность на хозяев…
Разумеется, Аксум было известно, что изображения человеческих лиц в Хоарезме, мягко говоря, не приветствуется, однако лгать Церингену в подобных мелочах она вовсе не собиралась. Пусть он кастрат, как болтают слуги, но высечь лживую рабыню вполне под силу и кастрату. А это было последнее, чего хотелось бы Аксум. Напротив, она желала установить с хозяином возможно более дружеские отношения.
— Превосходно… э… превосходно, — пробормотал Церинген. Он решительно отложил листы в сторону и спросил напрямик: — Не могла бы ты нарисовать для меня изображение женщины, о которой я тебе сейчас расскажу?
— Для своего благодетеля я готова сделать что угодно, — бестрепетно ответила Аксум.
К ее удивлению, глаза Церингена увлажнились.
— Я не ошибся в тебе, дитя! Ты не только одарена богатым… э-э… талантом, у тебя еще и доброе сердце!
«У меня злое, лживое сердце рабыни, — подумала девочка, — только ты об этом знать не должен.»
На ее лице не дрогнул ни единый мускул.
— Благодарю за добрые слова, господин.
— Слушай… Эта женщина — невероятной красоты. Представь себе, перо Павлина…
— Перо?
— Да, Павлина, — нетерпеливо махнул рукой господин Церинген. — Не перебивай! Мировой, Вселенский Павлин — понимаешь? Он раскрывает свой хвост на все небо, глазки на его перьях — это звезды, которые обозревают все происходящее на земле…
Тут он прикусил язык, сообразив, что разболтал девчонке одну из первых тайн, открываемых Сокровенному Адепту Ордена Павлина.
Но Аксум глядела на него так внимательно и спокойно, что Церинген внезапно ощутил в душе странную тишину. В самом деле, чего он боится? Это дитя знает столько секретов своих прежних заказчиков — и ни одной, кажется, не выдало. Ей можно доверять, подумал он. И объяснил:
— То, что я рассказываю тебе теперь, — величайшая тайна.
— Я поняла, — сказала Аксум.
— Милое дитя! — Церинген сунул себе в рот виноградину и с умильным видом пососал ее. — Слушай же меня. Одно перо Павлина упало на землю — ты должна понять, сколь красиво это перо было!
Аксум кивнула.
— О, это прекрасное перо! Оно превратилось в женщину. В удивительную женщину, чье тело исполнено глаз. Везде, где выступ или сгиб — например, локоть или сосок груди — там глаз, ясно тебе?
— Как день, — сказала Аксум. Церинген обтер влажные губы платком.
— Женщина должна быть женщиной и в то же самое время напоминать птичье перо, понимаешь? Нарисуй мне ее! С тех пор, как я узнал о ее существовании, она не дает мне покоя! Мне теперь довольно будет одного лишь созерцания красоты. Я даже не стремлюсь ею обладать!
— Скромность, воздержанность и изящный вкус — вот что всегда отличало моего господина, — подтвердила Аксум, тщательно скрывая издевку за бесстрастной миной. — Это стоит за каждой строкой твоих сочинений, господин, за каждым твоим жестом и распоряжением.
— Ты действительно так считаешь? — Церинген разволновался и обрадовался, как ребенок.
Аксум едва не рассмеялась ему в лицо. Однако усилием воли она сумела сохранить серьезный вид и только кивнула.
— Создай для меня этот рисунок, дитя! — жарко попросил господин Церинген. Он откинулся на подушки, чувствуя себя совершенно обессиленным. — А теперь оставь меня, я утомлен.
— Беседа была волнительной, — согласилась девочка, собирая свои чернильницы и перья.
Ватар покрывался холодным потом при мысли о том, что скажет Арифин, когда узнает о пропаже. Лучший каллиграф школы, девчонка, которая знала слишком много и которую должны были убрать через несколько дней! Боги, это почти провал…
Разумеется, Инаэро может и не знать, где прячется Аксум. Насколько Ватар знал юную мастерицу, она всегда держалась особняком и ни с кем не заводила тесных отношений, хотя в детском возрасте это выглядело противоестественным. Впрочем, она была единственной девочкой среди мальчишек — возможно, этим отчасти объясняется ее нелюдимость.
Кроме того, Аксум всегда была высокомерной и очень хорошо знала себе цену. Даже слишком хорошо.
Да, не исключено, что Инаэро не лжет и действительно ничего о ней не знает.
Теперь предстояло решить проблему с Арифином. В отличие от Церингена, Ватар очень хорошо знал, что Павлин далеко не так всеведущ, как того хотелось бы главе Тайного Ордена. В истинное существование всевидящего божества Ватар, в принципе, не верил. Хорошо поставленная слежка, сбор данных, шпионаж — это да, это реально. Божество? Возможно…
Но не исключено, что как раз в сторону школы каллиграфов ни одно перо этого Павлина обращено не было. И не исключено также, что Арифин и не узнает о бегстве Аксум.
И тогда…
Тогда можно рискнуть и не сообщать об этом. Ведь девчонка, что вероятнее всего, попросту удрала из Хоарезма, прихватив с собой все свои драгоценные умения. Беглая рабыня не станет оставаться там, где ее могут узнать и схватить. Небось, спешит сейчас по дороге вдоль побережья, направляясь куда-нибудь в сторону Аграпура. Там она найдет себе работу, за пару лет скопит достаточно денег, чтобы приобрести дом и открыть собственное дело.
И пусть себе уходит. Лишь бы держала язык за зубами и не проговорилась о планах господина Арифина. Да и то — вряд ли хоарезмийские дела будут волновать владык Аграпура или какого-нибудь другого города, где осядет Аксум.
Да, стоит рискнуть и скрыть случившееся. Иначе Арифин вполне может убрать самого Ватара. Просто в качестве наказания за ужасную оплошность.