КОНУНГ

Гендальф рассказал, что именно с русской земли пришел в Скандию первый конунг и бог Один и с ним многие асы. Один правил там первым Асгардом, который сам, еще без хитрости, построил в Мидгарде перед тем, как прийти сюда и подняться с Бьеорк–горы в само небо на вершину Иггдрассиля. Рюрик слушал и мотал себе на ус. А память у него была такая, что впоследствии все поражались, как только мог он сохранить множество всяких историй в своей голове. Так что он с детства был непрост, этот сынок Олафа Удачливого.

Весной ярл привез большую добычу. В Бьеорк–фьорд пришли все пятнадцать его драконов, хотя многие из них во время того похода сильно пострадали, — у многих была течь и борта расщеплены ударами топоров и секир. Из похода не вернулись Сигурд Прекраснолазый, Эсмиральд и Сванельд Костедробитель, а с ними еще десять воинов — кто погиб, кто умер от болезней и ран. Добычи же оказалось столь много и дружина была так довольна, что те, кто остались, очень завидовали вернувшимся. Привезли рабынь — Олаф намеревался их с выгодой продать — а также вино, до которого все здешние мужчины были большими охотниками. Бонды[17] не сомневались, что Олаф закатит настоящее пиршество.

Рюрик встречал своего отца не у пристани, а у ворот дома, мать приказала ему стоять рядом, что очень не нравилось будущему ярлу. Сам он был в крашеной одежде, на ногах у него поскрипывали новые сапожки, мать расчесала и уложила ему волосы — и как ни хотелось ему раньше времени сбежать к кораблям, Астрид не дала своему сыну сделать этого: с детства учила она его степенности, которая отличает благородного от простолюдина. Вот только не удавалось мальчишке быть степенным, потому что от рождения он был беспокоен и горяч. Когда Олаф взял своего сына на руки и понес в дом, любопытный Рюрик сразу начал расспрашивать его об Асгарде — это весьма позабавило ярла.

Стали готовиться к пиру. Во время приготовлений кормчий Визард вот что сказал своему вождю:

- Корабли твои уже не новы, и те из них, которые дали течь, нужно бы подновить. Кроме того, неплохо построить хотя бы один новый дракон.

Ярл отвечал раздраженно — он–то знал, к чему клонит кормчий:

- Успокойся. И хотя бы на время позабудь о заботах…

Визард упрямо сказал:

- Надобно пригласить Рунга Корабельщика.

Как ни был против этого Олаф, Визард стоял на своем — с Рунгом нужно серьезно еще раз переговорить, может быть, вся эта блажь выйдет у него из головы, и он согласится построить корабли, какие еще строил Сигурду, — а уж то были славные корабли.

- Не знаю, придет ли он, — сказал тогда Олаф.

- А уж это я беру на себя, — ответил кормчий и отправился прямо к хижине Корабельщика, которая стояла у входа в фьорд, вдали от всех поселений и хуторов. О чем они там говорили, никто не узнал, но Рунг пришел к ярлу на пир, и вроде бы прежние обиды позабылись. Во время того пира за столами сидело еще больше воинов, чем во время первой ссоры. За Корабельщиком ухаживали, как за родичем. Ему первому налили вина и посадили недалеко от Олафа, он молчал, хотя от винца не отказался. В самом начале пира, пока еще не заплелись языки и головы собравшихся все слышали и запоминали, Олаф поднялся с места и сказал, повернувшись к мастеру:

- Нужны мне новые драконы. Старые поистрепались, расщеплены их борта. Нужен мне хотя бы один летящий по волнам легкий дракон. Неплохо бы добиться, чтобы подобно призраку возникал он из тумана и подобно призраку ускользал… Чтобы даже корабли Сутра[18] не догнали его. Между прочим, того, кто сотворит мне подобное, одарю серебром более щедро, чем одаривал мой отец!

Рунг Фергюнсон по–прежнему молчал и потягивал себе вино, будто бы не к нему обращались. Ярл же начал терять терпение, встал из–за стола и подошел к Рунгу (то, что ярл Олаф пересилил свою гордость и обратился к мастеру примирительно, все те, кто сидел на том пиру, поняли и оценили). Визард благосклонно кивал, видя, как достойно ведет себя господин.

Молвил Олаф:

— Не твое ли жилище прохудилось настолько, Рунг, что звезды смотрятся в него, а снег падает на твой очаг? Барсук лапой может открыть твою дверь, а мыши повалят стены. Ты сам одинок, летом страдаешь от дождей, зимой от холода. Не обижайся, но даже твои родичи — племянник Торир Косолапый и его семейство — стараются с тобой не водить дело, даром, что давно перебрались из этих мест и нет от них ни слуху ни духу. И во многом я тебя не пойму — отчего не возьмешь топор даже хотя бы для того, чтобы построить себе приличный дом. А было — строил ты и корабли! Славные создавал драконы. Веселые над ними распахивались паруса. Отец мой утверждал, что никому не удавалось угнаться за ними, и кормчие легко управляли рулями, что были тобой сделаны… Кроме того, ты вырезал руны на бортах, и они были заклятиями от многих напастей. А теперь не то дело: мои драконы идут тяжело, уже третий поход не могу я заполнить корабли добычей, и приходится ее оставлять, а это недостойно настоящего хозяина и господина.

Рунг сидел как ни в чем не бывало. Олаф же славился красноречием: недаром шла о нем слава как, ко всему прочему, и о хорошем скальде, сочинял он сам многие удачные висы. Поэтому он продолжал приплетать и Одина и Тора, и говорил весьма искусно. Он пел, да так, что воины и бонды восхитились:

- Все для походов имеют люди Бьеорк–фьорда. Кузнец Свард из рода Тугвансонов кует нам мечи, о которых многие знают в Упланде, а также на острове Барка и в Ирландии. Искусны его секиры… Фрида, дочь Стурлы Черноголового, ткет нам рубахи, да такие, что, прилегая к ранам, их лен затягивает те раны, в бурю и в дождь тепло их согревает гребцов и кормчих… Если бы иметь людям Бьеорк–фьорда еще и чудесные корабли, подобные тем, которые бывали у моего отца.

Олаф не стеснялся льстить мастеру; впрочем, все знали — что касается признанного мастерства Рунга, как бы ни старался ярл, все равно он не переборщил бы. Вот Олаф и признался:

- Нет больше по всем землям свободных ярлов, а также в земле Хальфдана Черного такого мастера, который есть в Бьеорк–фьорде. И на островах Запада хорошо наслышаны об этом. Кто же не знает тебя, Рунг? Кто не пытался за эти годы склонить тебя к строи–тельству?.. Но ты не притрагиваешься к топору. И напрасно! Визард постоянно хвалит тебя, и многие мои викинги будут готовы помочь тебе, стоит тебе только согласиться.

Рунг Корабельщик был упрям, как старый конь, и гнул свое по–прежнему. Он заявил:

- Не я ли говорил тебе, ярл Олаф, что отошел от своего дела, потому что нет среди людей фьорда истинно свободных? Но и в том случае, если таких в дальнейшем не сыщется, я готов построить корабль — правда, только тому, кто хотя бы отважится заглянуть за конец океана. Клянусь, я построю самую быструю птицу тому, кто отойдет от этих берегов не для разбоя!

Действительно, с головой Рунга Корабельщика, видно, было не все в порядке. Сидевшие на том пиру Хальдор, сын Торейра, Харальд Железное Кольцо, Торстейн — славный берсерк — а также остальные воины и весьма почтенные бонды помрачнели. Многие зашептались, что нечего взять с человека, который давно уже не в себе, и напрасно Олаф все это затеял.

Маленький Рюрик, бывший на том пиру, прислушивался к отцу и сурово смотрел на Рунга. А тот, между прочим, твердил как ни в чем не бывало:

Истинная свобода в настоящем бесстрашии, тот, которого зовут Удачливым. Ты, дошедший до самого Миклагарда, если хочешь быть истинно свободным и заполучить корабль, — заберись–ка на вершину горы Бьеорк! Иначе не будет тебе корабля, хоть ты и уважаемый человек и большой викинг, что правда то правда.

Здесь даже сдержанная мать Рюрика, Астрид, привстала со своего места. Не стоило Рунгу говорить таких слов, ибо сказано уже было больше чем достаточно. Олаф даже задохнулся — вот в какое пришел негодование. Рунг сидел как ни в чем не бывало и бровью не повел, только бороду свою поглаживал. Он словно задался целью вывести всех из себя, и хорошо еще, что вино не загуляло во многих головах, потому что вряд ли бы это тогда снесли такие берсерки, как Торстейн.

17

Бонды — владельцы крепких крестьянских хозяйств.

18

Сутр — мифическое существо, повелевающее огненными мертвецами.