Страница 26 из 52
Однако с двумя другими, Рубеллием Плавтом и Фаустусом Суллой, дела обстояли по-иному. Рубеллий мог похвастать происхождением от Августа, что было почти сравнимым с происхождением самого Нерона, а Сулла, потомок великого диктатора, носившего то же имя, и Помпея, был женат на одной из дочерей Клавдия. Как и двое министров, умерших в том же году, они сошли с римской сцены за несколько лет до этого. Ведь Рубеллий и Сулла жили в изгнании. Но, как мы уже могли убедиться, ни одному частному лицу, имеющему отношение к императорскому дому, не позволялось продлить свое существование на долгие годы, и люди в ссылке обычно жили недолго, поскольку было довольно легко передать приписываемые им высказывания подозрительному Нерону. Решение предать их смерти, по словам Тацита (что усиливает их трагедийность), было принято из-за смерти другого человека, которая послужила жестоким прецедентом и в общем оказала большое и далеко идущее влияние на правительственную политику. Имеется в виду смерть Бурра. Предполагалось, что снова подействовал яд императора, хотя Бурр, по-видимому, почил вследствие естественной причины – абсцесса или рака шеи или горла.
Нерон решил заменить его, как командира преторианской гвардии, не одним офицером, а двумя, – решение, которому отдавалось предпочтение в ранние дни правления Августа. Количество административной, юридической и консультативной работы, предусматриваемой этой должностью, помимо чисто военных обязанностей и членства в императорском совете, оправдывало разделение должности на двоих, что также помогало предотвратить опасность того, что командир охраны может обрести слишком большую власть. Но это разделение ни в коей мере не означало, что один из коллег станет ближе императору, чем другой. Так было и сейчас. Одним из двух новых командиров стал Фений Руф, любимый караульными стражами и пользующийся всеобщей популярностью, поскольку прежде отвечал за поставки в Рим зерна и справлялся со своими обязанностями без какой бы то ни было выгоды для себя. Но он не был слишком впечатляющей личностью, и его быстро затмил другой командир, разделявший с ним пост, – Гай Офроний Тигеллин.
Карьера Тигеллина была необычной. Он доводился сыном сицилийцу из Агригента, который счел благоразумным покинуть остров. Юноша воспитывался среди домашней челяди Агриппины и ее сестры и был изгнан Калигулой по подозрению в прелюбодеянии сразу с двумя этими высокими матронами. Пожив некоторое время в Греции, занимаясь рыбной ловлей, он снова появился в Южной Италии. Здесь он сделал себе состояние, став землевладельцем и заводчиком скаковых лошадей для цирка, и именно этим он привлек расположение Нерона, который сделал его начальником караула. Теперь, в 62 году, он разделял с Фением Руфом пост командира преторианской гвардии.
Тацит приписывает Тигеллину отталкивающий характер, обвиняя его в разврате, вероломстве, жестокости, жадности и циничной торговле человеческими жизнями.
«…Тигеллин, человек темного происхождения, провел молодость в грязи, а старость – в бесстыдстве» (Тацит. История, 1, 72).
Был ли он, следовательно, назначен на этот высокий пост потому, что был любителем лошадей, как Нерон, или же потому, что они питали страсть к одинаковым развлечениям? Это не могло быть решающим доводом для назначения на столь высокий пост, если бы правление проявляло высокую степень ответственности. Мы, конечно, не знаем ничего хорошего о Тигеллине. Но ненависть к нему Тацита внушает нам подозрения, что новый командир должен был быть человеком, обладающим гораздо большими способностями, чем об этом пишет Тацит, хотя, возможно, и не лучшими качествами. Историк был снобом, который не одобрял людей скромного происхождения, обретших власть, и он особо обвиняет Тигеллина не только в порочном детстве и беспутной юности, но и в низком происхождении. К тому же Тацит видел в нем перевоплощение и повторение пугала Сеяна, чье пребывание на том же самом посту при Тиберии, по его мнению, сделало это правление решающей эпохой римского вырождения. Вдобавок Тигеллин занял место Сенеки, чью сторону, по-видимому, поддерживает Тацит.
Действительно, назначение Тигеллина сразу после смерти Бурра подтолкнуло Сенеку к решению удалиться в отставку. Волны критики, направленной против него, всегда значительные, теперь, по-видимому, стали гораздо сильнее, чем он мог с ними справиться. Сенека занимал слишком изолированное положение, чтобы быть в силах продолжать полезную карьеру советника императора. Очевидно, критика была нацелена на его огромное состояние, но гораздо более серьезным был тот факт, что император больше не желал его видеть.
Очевидно, разнообразные философские высказывания Сенеки могли быть, и несомненно были, истолкованы как порицание вкусов императора, к примеру его страсти к гонкам на колесницах, пению и атлетике, а также к ношению эксцентричных нарядов. И вне всякого сомнения, всегда находились люди, готовые донести Нерону, что написанное или сказанное Сенекой можно счесть за критические замечания в адрес принцепса. Когда Сенека пошел к нему, чтобы объявить о своей отставке под тактичным предлогом необходимости управления своими обширными владениями, Тацит блестяще воспроизводит обмен неискренними любезностями между ними. Нерон, по его словам, убеждает его не уходить в отставку. Но Сенеку было не уговорить.
«И Сенека в заключение их беседы, как это неизменно происходит при встречах с властителями, изъявляет ему благодарность, но вместе с тем немедленно порывает со сложившимся во времена его былого могущества образом жизни: перестает принимать приходящих с приветствиями, избегает появляться в общественных местах в сопровождении многих и редко оказывается в городе, ссылаясь на то, что его удерживают дома нездоровье или философские занятия» (Тацит. Анналы, XIV, 56).
С тех пор произведения Сенеки резко увеличились в объеме. Новые работы включали трактат «О досуге», «Естественные вопросы» и изящные нравственные письма к Луцилию Младшему. Когда-то их было больше ста двадцати четырех, из числа дошедших до нас, хотя Луцилий не просил столь многочисленных советов, вылившихся в тома.
Удаление Сенеки и Бурра привело к тому, что Нерон потерял осторожность и набрался храбрости, чтобы развестись с Октавией. Их брак был полной катастрофой: она совершенно не привлекала его. И похоже, у Октавии не было перспектив заиметь ребенка – либо потому, что ей не удавалось забеременеть, либо потому, что ее муж не мог заставить себя выполнять супружеские обязанности. Но римские правители, как зачастую показывают отчеканенные ими монеты, были сильно озабочены тем, чтобы иметь детей и наследников, чтобы защитить свое положение от возможных претендентов.
Кроме того, Нерон оставил Акте и влюбился в другую женщину, Поппею. Ранее отмечалось, что древняя традиция относить ее большое влияние к 59 году, вероятно, фальсифицирована, поскольку еще до 62 года император сменил ее на другую. Это был решительный и, возможно, рискованный шаг, заключавшийся в унижении молодой жены из императорского рода, чей отец был предшественником самого Нерона. Сенека и Бурр не могли бы одобрить этого развода, но теперь их уже не было рядом. И сразу через год после расставания Нерона с Акте Поппея забеременела. Теперь наконец у Нерона появился шанс получить наследника вместе с женой, которую он находил определенно более привлекательной, чем Октавия. И он сделал решительный шаг.
Инсценировка предположительной виновности Октавии, казалось, была невыразимо грязной.
Для того чтобы примирить Сенат, народ и армию с устранением женщины столь высокого происхождения, необходимо было основательно запятнать ее репутацию грязью. Для этого был подкуплен кто-то из ее домашней челяди и принужден был сообщить, что у его хозяйки была преступная любовная связь с александрийским рабом, игравшим на флейте. Ее слуги подвергались допросам и пыткам, но многие из них остались неколебимо преданными ей. Тигеллин лично руководил допросами, и, когда он допрашивал одну из ее служанок, Пифию, та плюнула ему в лицо и воскликнула, что «женские органы Октавии чище, чем его рот».