Страница 61 из 97
Однако те военные предприятия, которые проводились с соблюдением необходимых мер предосторожности, кончались благополучно. В июне Галиб б. Абдаллах успешно совершил набег на бану ал-мулаввах (бакр б. абдманат) в ал-Кадиде, а сразу по возвращении возглавил карательный поход в район Фадака на бану мурра, уничтоживших полгода назад отряд Башира б. Са'да. В июле Шуджа' б. Вахб с 24 воинами проник до ас-Сийй [+43], напал на одно из племен хавазин и вернулся с большой добычей.
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ШАГИ МУХАММАДА
В военных действиях после Худайбии заметно усиленное внимание Мухаммада к району Вади-л-Кура — Хайбар, обеспечивавшему контроль над северным отрезком важнейшего торгового пути Аравии из Йемена в Сирию. Распространяя свое влияние за Вади-л-Кура, Мухаммад неминуемо должен был столкнуться с необходимостью установления дипломатических отношений с Гассанидами и непосредственно с Византией. Мы уже упоминали одну из попыток контакта с властями Сирии, которую мусульманские историки относят к середине 627 г. Если даже, как мы покажем ниже, она относится к более позднему времени, то все равно неоднократно упоминаемое участие сподвижников Мухаммада в торговле с Сирией требовало установления каких-то официальных контактов с местными властями.
После договора в Худайбии, признавшего права Мухаммада на власть в определенной зоне (пределы которой хорошо были известны обеим сторонам), внешние контакты должны были приобрести и политический характер. Естественно ожидать, что Мухаммад должен был заявить о себе правителям соседних областей и государств.
Все ранние историки и биографы Мухаммада считают, что сразу после Худайбии, в конце 6-го или в самом начале 7 г. х. Мухаммад направил письма с призывом принять ислам Ираклию, Хосрову II, негусу, гассанидскому эмиру, наместнику Египта ал-Мукаукису, «царю» Омана, «царю» Йемена, правителям Бахрейна и Йамамы [+44]. Только Ибн Исхак осторожно определяет период отправки этих посланий временем между Худайбией и смертью Мухаммада [+45].
Действительно, датировка этих посланий концом 6-го — самым началом 7 г. х. вызывает возражения чисто хронологического характера. Так, послом к Ираклию все авторы называют Дахийу б. Халифу, которого ограбили на обратном пути джузамиты. Но это событие датируется осенью 627 г., т. е. за 9 месяцев до Худайбии, и не может быть перенесено на более позднее время, так как хорошо увязывается с последующими, а до Худайбии положение Мухаммада, которого мы знаем как осторожного политика, не позволяло ему писать дерзкие послания императору или сасанидскому царю. На более позднее время указывают и воспоминания Абу Суфйана, торговавшего в Сирии во время прибытия послания Мухаммада, что оно совпало с водружением креста на иерусалимском храме [+46], т. е. приходилось на осень 629 г. Принятие этой даты послания к Ираклию без дополнительных подтверждений пока было бы неосторожно, повлекло бы за собой пересмотр датировки многих важных событий, пока не вызывавших сомнения. Но в любом случае послание Мухаммада Ираклию следует датировать временем после Худайбии.
Явную хронологическую несообразность встречаем мы и в сведениях о послании негусу. Согласно всем сведениям, послом к нему был Амр б. Умаййа ад-Дамри [+47]. Но в тексте послания мы читаем: «…посылаю к тебе сына моего дяди, Джа'фара, и с ним одного из мусульман» [+48]. Допустим, что «один из мусульман» — Амр б. Умаййа, но почему тогда в письме не названо имя посла? И наконец, Джа'фар не мог быть в это время послан Мухаммадом к негусу, так как еще не уезжал из Эфиопии. Точно так же Амр б. ал-Ас не мог в 7 г. х. доставить письмо Мухаммада правителю Омана, поскольку в то время еще не был мусульманином (принял ислам в сафаре 8/3I.V-28.V1 629 г.) [+49].
К этим объективно обоснованным сомнениям в отправлении всех посланий сразу после Худайбии можно добавить и чисто логическое соображение; человек, которого не пропустили в Мекку совершить паломничество, вряд ли чувствовал себя вправе в почти приказном тоне обращаться к Ираклию или Хосрову II с письмом такого содержания:
«Во имя Аллаха милостивого, милосердного!
От Мухаммада, посланника Аллаха, Хосрову, государю ('азим) Фарса. Мир тому, кто следует правильным путем и верует в Аллаха и его посланника и свидетельствует, что нет божества, кроме Аллаха, единственного, не имеющего сотоварищей, и что Мухаммад — раб его и посланник. Призываю тебя молиться Аллаху, ведь я посланник Аллаха ко всем людям, чтобы я увещевал тех, кто жив, и доказывал правоту этих слов неверующим. Прими ислам, и будешь спасен, а если откажешься, то, воистину, будет на тебе грех [веры] магов» [+50].
Как пишут средневековые авторы, Хосров II, услышав содержание письма, разгневался и разорвал его. Этому можно поверить, если подобное послание когда-нибудь приходило к кому-то из последних Сасанидов.
Современные мусульманские историки подтверждают достоверность изложенного события и самого текста письма указанием на существование подлинника этого послания, написанного на коже со следом надрыва его Хосровом [+51]. Кроме того, имеются в разное время обнаруженные и опубликованные тексты писем на коже Ираклию, ал-Мукаукису, негусу и правителю Бахрейна, вокруг которых более столетия идет дискуссия. Наиболее рьяный защитник их подлинности М. Хамидуллах приводит в доказательство совпадение их текстов с текстами, фигурирующими в исторических сочинениях, характер почерка и надпись на приложенной к ним печати, соответствующую тому, что сообщают историки и хадисоведы о печати Мухаммада [+52].
К сожалению, до сих пор отсутствует исследование материала этих документов современными физическими методами, если не считать того, что эксперты Британского музея, знакомившиеся с письмом негусу в конце 30-х годов, высказали сомнение в степени его древности [+53].
Наиболее красноречивым опровержением подлинности этих пяти «документов» является как раз то, что они дошли до нас в таком количестве. Даже сохранение одного из них было бы чудом (как чудом можно назвать сохранение любого документа подобной древности), но сохранение пяти документов, разосланных в разные концы света, выходит за пределы вероятного. С чисто текстологической точки зрения совпадение текстов этих документов с приводимыми в источниках является не доказательством их подлинности, а аргументом против, так как во всех других случаях, когда представляется возможность проверки, оказывается, что исходный текст (даже если он первоначально был точно скопирован) при переписках неминуемо искажается.
Невозможно поверить, чтобы тексты всех пяти документов были без искажений сохранены в исторических сочинениях, гораздо вероятнее, что именно тексты посланий, воспроизведенные в исторических сочинениях, были скопированы древними фальсификаторами. Остается еще вероятность, что мы имеем дело с древними копиями вторых экземпляров посланий (так называемых отпусков), сохранявшихся в государственном архиве первых халифов, но тогда надрыв на «письме Хосрову» говорит о том, что перед нами явная фальсификация.
Наконец, древний облик почерка, на который ссылается Хамидуллах, воспроизводит не рукописный почерк, а арабские граффити и простейшие надписи на камнях VII–VIII вв. [+54].
Итак, приходится смириться с тем, что в нашем распоряжении имеется лишь приблизительная передача содержания писем, направленных Мухаммадом в разные годы. И все же, как бы скептически мы ни относились к достоверности сообщений средневековых историков, приходится признать по крайней мере один случай несомненного серьезного контакта с правителем страны за пределами Аравии — с «ал-Мукаукисом», наместником Египта Георгием, который в начале 7 г. х. (май-июнь 628 г.) прислал Мухаммеду подарки: двух сестер-невольниц с евнухом, мула и одежды из коптских тканей [+55]. Одну из невольниц, Марию, Мухаммад взял себе в наложницы, а другую подарил Хассану б. Сабиту. Различные обстоятельства, связанные с этими историческими личностями, не оставляют никаких сомнений в реальности этого подарка. Иное дело, что мы не знаем, что получил от Мухаммада Георгий, о чем шли переговоры с посланцем Мухаммада. Во всяком случае, до конца 629 г., когда была завоевана Мекка, Мухаммад вряд ли обращался к кому-то, кроме ближайших соседей, с предложением принять ислам. Насколько можно судить по имеющимся сведениям, он отличался трезвым взглядом на ситуацию и, несмотря на убеждение в своей особой миссии, не ставил перед собой нереальных целей. Тем более, что до конца жизни считал, что его миссия касается вразумления одних только арабов.