Страница 20 из 97
Все функции, связанные с религиозно-политическим руководством Меккой, примерно до середины VI в. оставались в роду одного из сыновей Кусаййа, Абдаддара. Бану абдаддар были хранителями ключа от Ка'бы, пользовались привилегией поить и кормить паломников, председательствовать в Дар ан-надва и нести знамя курайшитов. Это вызвало недовольство разросшегося и экономически могущественного рода Абдманафа, заявившего свои права на эти функции. Мекканцы раскололись: бану абдманаф поддержали близкий им род асад, а также зухра, тайм и ал-харис; вокруг абдаддар образовалась коалиция из сахм, джумах, махзум и ади [+36]. После каких-то столкновений, видимо без жертв, стороны пришли к компромиссу: абдманаф получили право поить паломников, асад — кормить их, а за абдаддар сохранились руководство советом, право нести знамя и хранить ключ от Ка'бы. Впоследствии, видимо, происходили новые перераспределения почетных функций [+37].
Несмотря на их почти жреческую причастность к мекканским святыням, курайшиты поклонялись также другим святыням и другим божествам, особенно трем богиням — ал-Лат, ал-Уззе и Манат, хотя, казалось бы, культ белого камня в Таифе, в котором воплощалась ал-Лат, должен был уже просто из политико-экономического соперничества быть неприемлемым для курайшитов. Однако характерное для язычества признание всех богов, отличавшее религиозную жизнь Средиземноморья до христианства, было характерно и для арабов. Любому мало-мальски критически мыслящему курайшиту должен был прийти в голову вопрос: если наша святыня самая важная и ей приходят поклоняться издалека, то почему же мы должны признавать другие божества и святыни? Но такой естественный для нас вопрос мог родиться в ту пору только в незаурядной голове, а они появляются нечасто.
Нормальное отправление культа требовало соблюдения определенных календарных сроков. В мекканском культовом кругу наблюдение за календарем было прерогативой племени фу-кайм из группы кинана. Их обязанностью было приведение года из 12 лунных месяцев (354 суток) в соответствие с солнечным годом из 365,25 суток. Как часто производились временные вставки (нисй) и какой они были величины — мы не знаем. Мусульманская историческая традиция не сохранила ничего, кроме их осуждения. Даже само существо этих вставок в IX–X вв. было непонятно [+38].
Судя по названиям месяцев, начало года приблизительно совпадало с современным календарем, так как третий и четвертый месяцы назывались раби' («весна»), разделяясь на «первый» и «второй». Естественно думать, что конец одного и начало другого года определялись зимним солнцеворотом. Если оказывалось, что по окончании «месяца паломничества» (зу-л-хиджжа) солнцеворот не произошел, то время от времени вставлялся дополнительный месяц. Об этом событии объявляли паломникам, собравшимся на хаджж.
Кроме двух священных месяцев в конце года (зу-л-ка'да, зу-л-хиджжа) священными считались первый месяц года, мухаррам, и седьмой, раджаб — месяц «малого паломничества», жертвоприношений и поста [+39]. Как соотносился лунный календарь с солнечным в начале VII в., мы не знаем. Возможно, что многие наши даты, устанавливаемые по синхронистическим таблицам, расходятся с действительностью не на один месяц [+40]. Единственным подспорьем в датировке являются указания на события вне узкого круга мекканской истории. Но их мало, и они не всегда надежны.
Так, в конце третьей четверти VI в. произошло событие, которое в памяти мекканцев стало границей между неопределенным во времени прошлым и реальной, датируемой историей, — поход эфиопского царя Абрахи, владевшего в то время Йеменом, на Мекку. Его войско сопровождал боевой слон, поразивший воображение мекканцев, назвавших этот поход «годом слона» и датировавших затем события «до слона» или «после слона». Согласно мусульманской исторической традиции, этот поход произошел около 570 г. и в этот же год родился Мухаммад. Единственный поход Абрахи на север, описываемый в надписи Ry 506, достиг лишь Турбана и датирован 547 г. н. э. Но эта дата настолько расходится с мусульманской исторической традицией, что среди исследователей до сих пор нет единства мнений: можно ли этот поход Абрахи отождествить с «походом слона» [+41]? Туманность рассказов об этом необычном для тихой Мекки событии (появление войска со слоном, бегство жителей в горы, гибель вражеского войска, трофеи, доставшиеся наиболее смелым из мекканцев) свидетельствует скорее в пользу более ранней датировки похода, чем 570 г., тем более что Мухаммад, будучи взрослым, кажется, уже не застал очевидцев.
Ясно одно — не позже 570 г. один из эфиопских правителей Йемена, желая подчинить своему влиянию Западную Аравию [+42], в союзе с рядом южноарабских племен приблизился к Мекке. Население Мекки разбежалось, остались Абдалмутталиб б. Хашим и несколько других видных мекканцев, вероятно, для переговоров с эфиопами. Судьба Мекки была решена тем, что часть племен, принявших участие в походе, отказалась вступать на священную территорию с оружием в руках, а в эфиопском отряде началась эпидемия, которую мусульманская легенда связывает с тем, что он был побит камнями, которые бросали сверху птицы, насланные Аллахом, чтобы защитить святыню.
Следует ли здесь видеть легендарное преображение какой-то природной реальности, например крупного града, или переосмысление какого-то мифа — неясно. Вообще поиски реальностей, лежащих в основе легенд, рождающихся иногда почти на глазах людей, как правило, малоплодотворны. Человеческое сознание способно успешно трансформировать собственные представления о минувшем в подобия реальности. Вряд ли нужно в легенде о потонувшем граде Китеже искать увязку с конкретным эпизодом борьбы Руси с монголами, а в сказке о золотой рыбке— биологический прообраз.
Традиционная датировка этого события мусульманской историографией 570 годом (путем синхронизации с годами правления персидских царей и Лахмидов), судя по привязкам к нему времени рождения Мухаммада и ряда его родственников, близка к истине, так как явных противоречий не наблюдается. Более ранняя датировка похода, предлагаемая на основе южноарабских надписей, не согласуется со всей системой внутренней хронологии мусульманских источников.
Бесславный исход эфиопского нападения на Мекку способствовал еще большему укреплению престижа Мекки как богоспасаемого города, а с ним — и престижа курайшитов, которые получили почетный эпитет ал илахи — «божье племя». Некоторые мусульманские авторы связывали с этим образование группы хумс, что все же сомнительно. Более вероятно расширение круга почитателей Ка'бы и появление у курайшитов дополнительных претензий на исключительность в отправлении отдельных обрядов.
Исход этого грозного для Мекки события способствовал также выдвижению и обогащению Абдалмутталиба. О деятельности его в этот опасный момент арабские источники говорят неопределенно. Ясно, во всяком случае, что он вел переговоры с командующим эфиопской армией (царем?) или каким-то высокопоставленным лицом. Действительно ли Абдалмутталиб, как говорят некоторые информаторы, явился к нему, чтобы добиться возвращения угнанных вражескими воинами верблюдов, или только использовал этот случай как повод для прощупывания ситуации — для своих соплеменников он выглядел спасителем города. Паническое бегство армии, оставившей много всякого имущества, пополнило богатство главы Хашимитов, он устраивал щедрые угощения соплеменникам, покупал недвижимость за пределами Мекки [+43]. Признанием авторитета Абдалмутталиба можно считать включение его в состав делегации курайшитов, ездившей в Сан'а к Сайфу б. Зу-Йазану с поздравлением по случаю изгнания эфиопов и воцарения его в Йемене. Вместе с ним в делегации был глава абдшамс Умаййа б. Абдшамс и глава тайм Абдаллах б. Джуд'ан [+44]. Произошло это в промежутке между воцарением Сайфа в 576–577 гг. и смертью Абдалмутталиба, последовавшей в правление Хормузда (578–590), когда Мухаммаду шел восьмой год, т. е. между 576 и 579 гг.