Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 23 из 30



— С чем со всем? Мне, между прочим, мой зам Суриков предложение сделал! — ответила я.

— Опа! Офигеть! Ну ты, Дашка, даешь! Кстати, ничего удивительного, ты женщина в соку, персик просто… м-м-м… А как же футболист?

— Сурикову мой сок не нужен, он капиталы хочет объединить.

— Тоже неплохо! А как же футболист? У него нет капиталу?

— А мне какое дело до его капиталов? — возмутилась я и зачем-то добавила: — Думаю, нет. А ты знаешь, что он — новый тренер твоего Васьки!

— Ага… — глубокомысленно сказала Кристина, с весьма довольным видом потирая ладони, — раскололась все-таки… Дорогая, я справки уже с утра навела, Васька мне вчера все уши прожужжал про нового тренера Романа Петровича, хромого, с которым тетя Даша разговаривала.

— Тебе бы на улицу разбитых фонарей…

— Даш…

Я махнула рукой, покрутилась в кресле, ища удобное положение, которое никак не находилось. Кристина вопросительно смотрела на меня.

— Слушай, подруга, — сказала я. — Вчера тебе визитку давала… футбольного клуба.

— Сейчас! — Кристина сползла с дивана, заохала.

— Лежи! Скажи, где искать, — остановила ее я.

— На столике возле кровати, кажется, лежит.

Итак, я дошла до какой-то критической точки. Я сжимала в руке мобильник и смотрела на гладкий кусок картона, на котором под отпечатанными адресом и телефонными номерами было от руки написано: «Лудовин Р.П. 89017537712». И что же я собираюсь ему сказать?

Я держала телефон в руке, заворожено глядя на черные цифры, выстроившиеся на светящемся дисплее. Зеленая кнопка, скромная маленькая кнопочка, притулившаяся слева, казалась ключом для входа в бездну. Именно так, патетично, но точно, можно было описать мои ощущения от созерцания этих одиннадцати цифр. Что за дурацкий порыв? Ведь он отдал визитку не мне, он передал ее Васькиным родителям, чтобы быть с ними на связи в каких-то экстренных случаях. Ничего другого он в виду не имел. С какого перепугу я вдруг ринулась звонить ему? Решила назначить свидание? Он будет несказанно удивлен или страшно развеселится, наслаждаясь, что гордая генеральная директорша позвонила с шитой белыми нитками целью. Или пошлет меня подальше. Пусть только попробует! Даже повод искать не буду, возьму и позвоню, и спрошу в лоб, какого черта он наговорил мне все, что наговорил! Кажется, в последнее время, в моих рассужденьях больше бывает светлых промежутков, чем в моем разуме. Я вздрогнула оттого, что телефон в руке дернулся и разразился веселенькой мелодией… одиннадцать цифр поблекли под вырвавшимися на дисплей пятью буквами ФЕДОР. Как вовремя… Я кликнула зеленую кнопку.

— Даша, прости, не звонил сегодня, но ты тоже не удосужилась без пяти минут мужу звякнуть. Ты сходила в салон насчет платья? Беседовал с твоей мамой, она жаловалась, что ты обещала…



О, черт! Платье, салон, мама, я обещала… что я обещала? Я слушала Федора, поддакивала, даже оправдывалась, и меня накрывало противное чувство стыдливого раскаяния, в компанию к которому пристроились раздражение и злость на саму себя.

Что я делаю, зачем и почему? Более-менее устоявшаяся жизнь дает трещину из-за мужика, который зачем-то завладел моими мыслями, и глупой девицы, что навела меня на этого мужика. Кое-как распрощавшись с Федором и договорившись с ним встретиться завтра, я отключила телефон и несколько минут сидела, совершенно выпав из действительности. Из ступора меня вывели звук открывающейся двери и Кристинин вопрос:

— Позвонила?

— Нет, — вяло протянула я. — Да и зачем? И неудобно… у него там Рита, наверное, или еще кто… да и вообще, это тупо… Федор вот звонил…

— А, понятно… порыв остыл. Нет, я тебе советовать не могу, это дела личные, но ведь с тебя никак не убудет. Придумай что-нибудь, скажи какую-нибудь глупость и посмотри на реакцию: если обрадуется…

— Кристина, ты соображаешь, что говоришь? Я, взрослая женщина, звоню мужику, чтобы проверить его реакцию на себя? Да еще и говорю какую-то глупость? Да я в жизни такого не делала и не собираюсь! И зачем он мне, ответь! Зачем?

— Я тебе уже говорила, зачем, — отрезала подруга. — Ладно, отдыхай, спок ночи!

Кристина удалилась, оставив меня в состоянии полного раздрая. Как мне могла прийти в голову подобная мысль: позвонить Лудовину в десятом часу вечера? Сдурела совсем. Хорошо, хоть Федор вовремя появился в эфире, а то я уподобилась бы влюбленной по уши сестренке Рите. Сопернице. Мне вдруг стало смешно. До чего же я докатилась, позволив втянуть себя в нелепый любовный треугольник! Я швырнула телефон на кровать и отправилась в ванную смывать дневные заботы, раздрай и дурь. Будет день, будет и песня. Завтра или успокоюсь и забуду о Лудовине навсегда, или приму меры, чтобы поставить точку в этой нелепой истории.

Глава 11

С утра загрузились с главным инженером в служебную машину и отправились в область, в поселок Сунжа, в районе которого через одноименную реку наша компания строила мост. Поездка Сударева была запланированной, а я, отложив текущие дела, присоединилась к нему с целью взглянуть на объект собственными глазами, а кроме того, мне просто не сиделось в кабинете, словно там рассыпали жгучий перец вперемешку с киндзой. Я переоделась из офисного костюма в дежурные куртку, джинсы, свитер и кроссовки. Эту одежду я всегда держала под рукой на случай неожиданных выездов на объекты, требующие детальных осмотров, которые предполагали передвижение по распаханной земле и проникновение внутрь всяческих железобетонных и прочих конструкций.

В Сунжу мы прибыли в полдень. Шофер Дима вырулил на стройплощадку, я выбралась из машины вслед за Сударевым, натянула капюшон — с мутно-серых небес опять моросил противный октябрьский дождь. Обойдя стройплощадку и получив дозу положительно-отрицательной энергии от беседы с прорабом — умудренным опытом мостовиком еще советской закалки, я оставила Сударева и строителей, чтобы не мешать им обсуждать открытым текстом животрепещущие подробности и проблемы строительства, и спустилась по деревянной, временной брошенной с берегового откоса лестнице к реке. Серая тягучая вода неторопливо текла, мутно отражая неприглядно скучный берег, пейзаж был скомкан, перечеркнут грохочущим над рекой драглайном, в общем, картина ждала кисти художника-соцреалиста и явилась отличным фоном к моему смутному настроению. Поставить задачу, оградить ее, как котлован шпунтом, продумать детали, выгрести и отбросить все ненужное, забетонировать и забыть. Все было бы просто, если бы я могла выгрести, выбросить и забетонировать.

Вчера днем мне вновь посчастливилось столкнуться с Ритой, которая процедила мне сквозь зубы холодное «Здрасте» и удалилась в свой кабинет, стуча каблуками и гордо неся кудрявую голову. Я попыталась заняться аутотренингом, внушая себе, что нет ничего глупее, чем обращать внимание на выходки недалекой девицы, но это мало чем помогло. До обеда образ подлеца Лудовина преследовал меня с неприятным постоянством.

Вечером же я, как пионерка, отправилась мотаться по салонам в поисках свадебного платья, причем — в гордом одиночестве, Кристина была нетранспортабельна, а никого другого мне брать в компанию не захотелось. Платье я, естественно, не купила и удовольствия, само собой, не получила. На Троицкой меня подрезала нахальная «Лада Калина» и удрала в сторону Кронверкского, а мне пришлось приходить в себя после основательного выброса адреналина. В результате, плюнув на платье, я отправилась домой, где меня настиг явившийся навестить невесту Федор. Я встретила его столь радушно, что после его ухода Кристина объявила мне, что ей искренне жаль несчастного, который женится на такой стервозе, как я. Я не стала реагировать на выпад подруги, и на этой торжественной ноте мы разошлись по своим углам.

С откоса замахал руками Сударев, призывая возвращаться, и я резво двинулась на подъем, задохнувшись на верхних ступеньках.

На обратном пути, видимо, надышавшись свежим воздухом и напрыгавшись по стройплощадке, я даже задремала и очнулась, когда машина катила по Светлановскому. «Кажется, еще квартал, и будет Васькина спортшкола», — вдруг накатила мысль, когда я, стряхнув дрему, повернулась к окну, за которым тянулись монотонные стены многоэтажек проспекта. «А что, если…», — мелькнула вторая, крамольная, мысль. Я взглянула на часы. «Но зачем ставить себя в дурацкое унизительное положение?» — накрыла первые две третья, разумная, но было уже поздно.