Страница 98 из 104
Ужас овладел Иваном Алексеевичем. Ведь и он, если поживет еще в этой Москве, очутится на иждивении вот у такого любителя тонных турманов и партесного пения.
Он собрался уходить. Литератор (Пирожков так и не вспомнил его фамилии) удерживал его, обнимал, потом начал ругать его "дрянью, ученой важнючкой, аристократишкой". Компания гоготала; купчик пустил ему вдогонку:
— Прощайте-с, без вас веселей!
Иван Алексеевич на улице выбранил себя энергически. И поделом ему! Зачем идет в трактир с первым попавшимся проходимцем? Но «купец» делался просто каким-то кошмаром. Никуда не уйдешь от него… И на сатирический журнал дает он деньги; не будет сам бояться попасть в карикатуру: у него в услужении голодные мелкие литераторы. Они ему и пасквиль напишут, и карикатуру нарисуют на своего брата или из думских на кого нужно, и до «господ» доберутся.
— Вон! вон! — повторил Пирожков, спускаясь по Рождественскому бульвару.
День разгулялся на славу. Всю линию бульваров проделал Иван Алексеевич и только на Никитском бульваре немного отдохнул. Но пошел и дальше.
XXX
Пречистенский бульвар пестрел гуляющими.
Говорили про дело Палтусова, про сумасшествие Нетова, про развод Станицыной. Толки эти шли больше между коммерсантами. Дворянские семьи держались особо. Бульвар уже несколько лет как сделался модным. Высыпала публика симфонических концертов.
Пирожков столкнулся с парой: маленькая фигурка в черном и блондин с курчавой головой в длинном темно-сером "дипломате".
— Иван Алексеевич! — окликнули его.
Ему улыбалась Тася. Ее вел под руку Рубцов.
— Вот мой жених, — представила она его. Рубцов молча протянул ему руку. Его лицо понравилось Ивану Алексеевичу.
Он повеселел.
— Вот как! — вскричал он. — А сцена?
— Сцена впереди, — выговорила с уверенностью Тася. — Я с этим условием и шла…
Рубцов тихо улыбнулся.
— Вас это не пугает? — спросил его Пирожков.
— Авось пройдет, — сказал с усмешкой Рубцов, — а не пройдет, так и слава Богу!
"Купец, — подумал Пирожков, — так и есть… И тут без него не обошлось".
Тася немного потупилась.
— Андрея Дмитрича давно не видали?.. Я хотела к нему поехать, но он передавал (она промолчала, через кого), что не надо…
Ей было совестно. Пирожков продолжал глядеть на нее добродушно.
— Он надеется…
— Выгорит его дело? — купеческим тоном спросил Рубцов.
Звук этого вопроса покоробил Пирожкова.
— Он говорит, — продолжал уже барскими нотами Пирожков, — что его незаконно арестовали.
— Будто-с? — переспросил с усмешкой Рубцов.
— Хорошо, кабы!.. — вырвалось у Таси. — А вы знаете… бабушка здесь… вон там, через три скамейки направо.
— Пойду раскланяться… очень рад повидать Катерину Петровну… А вы еще погуляете?
— Да, еще немножко, — ответила Тася и поглядела на Пирожкова.
В ее взгляде было: "Вы не думайте, что я стыжусь своего жениха, я очень счастлива".
"И славу Богу", — подумал Иван Алексеевич, приподнимая шляпу.
Он чувствовал все приливающее раздражение.
Старушки сидели одни на скамейке.
Катерина Петровна держалась еще прямо, в старушечьей кацавейке и в шляпе с длинным вуалем. На Фифине было светлое пальто, служившее ей уже больше пяти лет.
Иван Алексеевич подошел к руке Катерины Петровны. Она усадила его рядом.
— Видел сейчас вашу внучку, — заговорил он, — и поздравил ее…
— Ах, вы знаете, милый мой… И слава Богу!
Катерина Петровна оглянулась на обе стороны и продолжала:
— Такое время, mon cher monsieur, такое время. La noblesse s'en va…[168] Посмотрите вот, какие туалеты… все ведь это купчихи… Куда бы она делась?.. А он — директор фабрики. Немного мужиковат, но умный… В Америке был… Что делать… Нам надо потише.
Она понизила голос. Фифина приниженно улыбалась.
— С нами почтителен, — добавила Катерина Петровна.
"И кормить вас будет", — подумал Пирожков.
Он бы с охотой посидел еще. Старушка всегда ему нравилась. Но Ивана Алексеевича защемило дворянское чувство. Он должен был сознаться в этом. Ему стало тяжело за Катерину Петровну: Засекина — и на хлебах у купчика, жениха ее внучки!..
Посмотрел он через бульвар, и взгляд его уперся в богатые хоромы с башней, с галереей, настоящий замок. И это — купеческий дом! А дальше и еще, и еще… Начал он стыдить себя: из-за чего же ему-то убиваться, что его сословие беднеет и глохнет? Он — любитель наук, мыслящий человек, свободен от всяких предрассудков, демократ…
А на сердце все щемило да щемило.
— У нас не побываете? — спросила его глупенькая Фифина.
— Где же, mon ange… оне заняты, — сказала Катерина Петровна.
"Оне! — чуть не с ужасом повторил про себя Пирожков. — Точно мещанка или купчиха… Бедность-то что значит".
Ему положительно не сиделось. Он простился с старушками и скорыми шажками пошел к выходу в сторону храма Спасителя. По обеим сторонам бульвара проносились коляски. Одна коляска заставила его поглядеть вслед… Показалась ему знакомой фигура мужчины. Цветное перо на шляпе дамы мелькнуло красной полосой.
"Точно Палтусов", — подумал он и перестал глядеть по сторонам.
— Вот и опять встретились, — остановил его голос Таси.
Пришлось еще раз остановиться.
— Как нашли бабушку?.. — спросила Тася.
— Бодра.
— Старушки у нас будут жить, — сказала с ударением Тася и поглядела на Пирожкова.
Этот взгляд значил: "Ты не думай, мой будущий муж все сделает, что я желаю".
— А генерал как поживает? — спросил Пирожков.
— Он — при месте… Жалуется… Можно будет его иначе пристроить.
"На купеческие хлеба", — прибавил мысленно Пирожков.
В эту минуту прогремела коляска. Они стояли почти у перил бульвара и разом обернулись.
— Анна Серафимовна! — вскрикнула Тася. — С кем это?
— Да это Палтусов! — вскрикнул и Пирожков.
— Ваш приятель-с? — спросил его с улыбкой Рубцов.
— Да-с, — ответил ему в тон Иван Алексеевич.
— Стало, его выпустили! — искренне воскликнула Тася. — Ну вот видите, — обратилась она к Рубцову. — Разумеется, он не виновен!
Тот только выпустил воздух под нос, скосив губу.
— Третьего дня он еще сидел, — сказал Пирожков, — но для него это не сюрприз… Все доказывал, что статья тысяча семьсот одиннадцатая к нему не применима.
— Какая-с? — полюбопытствовал Рубцов.
— Тысяча семьсот одиннадцатая, — повторил Пирожков и раскланялся.
— Все устроится!.. — крикнула ему вслед Тася.
"Все устроится, — думал Иван Алексеевич. — И Палтусов на свободе катается с купчихой: она его и спасет, и женит на себе… Теперь он, Пирожков, никому не нужен… Пора в деревню — скопить деньжонок — и надолго-надолго за границу… работать".
Вдруг у него заныло под ложечкой. Он опять голоден… И вспомнил он сейчас же, что сегодня надо ехать в "Московский".
XXXI
Против Воскресенских ворот справлялось торжество — «Московский» трактир праздновал открытие своей новой залы. На том месте, где еще три года назад доживало свой век "заведение Гурина" — длинное замшаренное двухэтажное здание, где неподалеку процветала "Печкинская кофейная", повитая воспоминаниями о Мочалове и Щепкине, — половые-общники, составивши компанию, заняли четырехэтажную громадину.
Эта глыба кирпича, еще не получившая штукатурки, высилась пестрой стеной, тяжелая, лишенная стиля, построенная для еды и попоек, бесконечного питья чаю, трескотни органа и для «нумерных» помещений с кроватями, занимающих верхний этаж. Над третьим этажом левой половины дома блестела синяя вывеска с аршинными буквами: "Ресторан".
Вот его-то и открывали. Залы — в два света, под белый мрамор, с темно-красными диванами. Уже отслужили молебен. Половые и мальчишки в туго выглаженных рубашках с малиновыми кушаками празднично суетились и справляли торжество открытия. На столах лежали только что отпечатанные карточки «горячих» и разных «новостей» — с огромными ценами. Из залы ряд комнат ведет от большой машины к другой — поменьше. Длинный коридор с кабинетами заканчивался отделением под свадьбы и вечеринки, с нишей для музыкантов. Чугунная лестница, устланная коврами, поднимается наверх в «нумера», ожидавшие уже своей особой публики. Вешалки обширной швейцарской — со служителями в сибирках и высоких сапогах — покрывались верхним платьем. Стоящий при входе малый то и дело дергал за ручки. Шел все больше купец. А потом стали подъезжать и господа… У всех лица сияли… Справлялось чисто московское торжество.
168
Дворянство уходит… (фр.).