Страница 28 из 104
Жена Лещова смотрела дамой лет под тридцать. Она, как-то не под стать комнате при смерти больного была старательно причесана и одета, точно для выезда, в шелковое платье, в браслете и медальоне. Ее белокурое, довольно полное и красивое лицо совсем не оживлялось глазами неопределенного цвета, немного заспанными. Она улыбнулась Нетову улыбкой женщины, не желающей никого раздражать и способной все выслушать и перенести.
— Евлампий Григорьевич, — тихо сказала жена, наклоняясь над ним.
— А? что?.. — раздраженно окликнул он.
Она повторила и, обернувшись к гостю, показала лицом, как она хорошо переносит последние дни своих мучений. Нетов подошел к кровати на цыпочках.
— А! приехал!.. Спасибо!
И Лещов говорил ему «ты». А он ему — "вы".
— Как? — спросил Нетов больного.
— Видишь… Душит… Скоты у нас доктора… Разбойники!.. Вот хочу Маттеи попробовать… А всех этих жидов гнать вон!.. Сотенных-то!
Лещов схватился за грудь и злобно вскинул головой на жену.
— Ну, что торчишь?.. Что торчишь? Господи ты Боже мой!.. Ну, сложи все это с табуретки!.. И уходи! Не мозоль ты мне глаза!
Жена взяла карты и грифельную доску и вышла молча, сохраняя все ту же улыбку.
XIII
— А дядя что? Алексей Тимофеевич? Ты ему передавал мою просьбу?
— Передавал-с, Константин Глебович.
— И что же?
— Они свидетелем — с полным удовольствием…
— Стало, в душеприказчики не хочет?
— Изволите видеть…
— А-а! — перебил больной, и глаза его сверкнули… — Пятится?.. И ты тоже?
— Я, Константин Глебович, с полным моим удовольствием… только позвольте вам доложить…
— Ну да, ну да!.. Ах вы, христопродавцы!..
Он откинулся на подушку. В горле у него захрипело. Но в таком положении он оставался недолго. Снова приподнял он голову и подался вперед, так что его голова почти ткнулась в лицо Нетову.
— Вот вы все таковы! Пока человек жив, на ногах, нужен вам, глупость-то вашу отчищает, как коросту какую, — вы ему всякое уважение. А тут в пустяках — отказ, трусость поганая, моя хата с краю… Славно!.. Чудесно!.. И не надо!..
— Константин Глебович, вы изволите знать дядюшку! У них делов собственных по горло. И с судом они опасаются всяких столкновениев.
— Делов… Столкновениев!.. Вот они у нас как выражаются, господа коммерсанты…
Больной приподнялся и выпрямился. Правую руку он вытянул, а левой открыл еще больше ворот рубашки.
— И в вас-то я двадцать пять лет самых лучших всадил, в вас? Срам вспомнить!.. Меня с вами начали смешивать… в одну кучу валить… Такой же кулак, говорят, как и все они, воротило, выжига, выкормок купеческий. А я магистерский диплом имею… Ты это забыл?..
— Помилуйте, Константин Глебович…
— А я забыл!.. За чечевичную похлебку, как Исав, продал свое первородство. Стал с вашим братом якшаться!.. И благодарности захотел…
Рот больного сводило. Он заметался на постели. Нетову сделалось очень жутко. Сам он готов был сейчас пойти в душеприказчики, но за дядю отвечать не мог.
— Христа ради, Константин Глебович, — заговорил он, — не извольте так расстраиваться-с. Я, с своей стороны, готов.
— Не хочу!.. — крикнул гневно Лещов. — Не хочу!.. Убирайтесь!.. Найду и других. Дворника позову, кучера, вон Андрея своего… не хуже вас будут… и в безграмотстве не уступят… Вот… умирать как пришлось…
— Я за честь почту-с, — продолжал Нетов, — быть свидетелем, коли ваше на то желание, Константин Глебович.
— Не надо!.. Не нуждаюсь… Я вас насквозь вижу… Вы уж и теперь подыскиваете человека на мою ваканцию. Чего глаза-то опускаешь, Евлампий Григорьевич?.. Ваше степенство! Вон и щеки у тебя пятнами пошли…
— Помилуйте-с!.. — прошептал Нетов. Ему ужасно захотелось съежиться.
— Ха, ха! — разразился Лещов, и его смех перешел в новые раскаты кашля.
Нетов переполошился, вскочил, схватил стакан с питьем. Из полуотворенной двери показалось лицо жены.
— Микстура белая, — шепотом подсказала она Нетову и скрылась.
— Прикажете лекарства? — спросил тот больного.
Лещов ничего не ответил. Он с усилием откашливался. Жилы налились у него на лбу и висках. Лицо посинело. Надо было поддерживать ему голову. После припадка он упал пластом на подушки и с минуту лежал, не раскрывая глаз. В спальне слышалось его дыхание.
На цыпочках отошел Нетов к двери.
Вдруг больной схватился за колокольчик и позвонил. Дверь отворила жена.
— Качеев здесь? — чуть слышно спросил он.
— Нет еще!
— Разбойник!.. Селадон проклятый!..
Он уже не обращал никакого внимания на гостя.
— Не угодно ли мой экипаж? — предложил Нетов, обращаясь к жене.
— Не хочу! — крикнул Лещов. — Не надо!.. Благоприятели удружили! Оставьте меня! Все, все!..
И он замахал рукой.
XIV
Нетов вышел за двери с Лещовой. Она улыбнулась ему, сложила руки, как на картинах складывают, становясь перед образом, и подняла глаза.
— Ради Бога, — заговорила она, уводя его в гостиную, — не раздражайте его. Простите. Он вне себя.
— Да, я понимаю-с, — заторопился Нетов, — совершенно верно изволите говорить. Вне себя.
— Пожалуйста, прошу вас… согласитесь…
Она опустилась на диван и приложила к глазам батистовый платок с разноцветной монограммой.
— Да я с полной готовностью. И дядюшка Алексей Тимофеевич согласны в свидетели.
— Какие свидетели? — вдруг спросила она наивным тоном и отняла платок от покрасневших глаз.
— По духовной…
Евлампий Григорьевич прикусил себе язык. Он, быть может, проврался. Ведь этих вещей не говорят женам. Кто ее знает? Живут они, кажется, не очень-то ладно.
— По завещанию? — томно переспросила она и склонила голову на плечо.
— Собственно… я полагаю так, — начал путаться Евлампий Григорьевич.
— Ах, monsieur Нетов… я далека от всего этого… я ничего не знаю… мой муж никогда меня не посвящал в дела… Никогда… Он смотрит на меня, как на дурочку… И вот теперь поймите мое положение… в такие минуты… я как в лесу… Волю свою он не передает мне на словах! О нет!.. Я недостойна… Я не ропщу… вы понимаете, Евлампий Григорьевич… какая будет воля моего мужа — я не знаю… Но выбор исполнителей… так важен… ваше участие…
— Да я всей душой… Только Константин Глебович разгневались… Они не пожелают меня без дядюшки; а Алексей Тимофеевич раз что скажет, решения своего не изменит.
— Кто же будет? — всхлипнула Лещова и опять закрыла глаза платком.
Евлампий Григорьевич увидал себя в эту минуту на постели, обложенного подушками, больного, при смерти… Какое-то он будет составлять завещание? А его Марья Орестовна что станет выделывать? Она и этак, пожалуй, не прослезится. Но на нее он не посмеет так кричать, как Лещов. Все они на один лад. Вбежал лакей.
— Пожалуйте… — позвал он барыню. — Гневаются… Опять Аполлона Федоровича требуют.
— Меня зовет? — спросила Лещова с видом жертвы.
— Да-с! Приказали вас звать. Звонок в передней. Должно быть, Аполлон Федорович.
Лакей убежал.
— Вы не побудете? — спросила Лещова, вставая, и протянула Нетову белую круглую руку, всю в кольцах.
— Да ведь теперь что же-с, бумаги еще не готовы. Константин Глебович разгневались… Пожалуй, и в свидетели не пожелают… что же их беспокоить? Вы сами изволите видеть… А если что нужно… дайте знать.
— Ах, Евлампий Григорьевич, — она оперлась об его руку и поникла головой, — разве я что значу?
— Ну вот, быть может, доверие имеют к адвокату.
— К Качееву?
— Да-с.
— Не думаю… Я в стороне… И хочу… чтобы потом никто не имел права…
— Однако все-таки-с… Доверенный человек и закон знает… Да и сам Константин Глебыч рассудят, когда поспокойнее будут, кого им лучше выбрать… Я с своей стороны…
А сам думал: "Еще впутаешься с тобой. Почнешь ты оттягивать имущество, если тебе мала покажется твоя доля…"
Он торопливо стал раскланиваться.