Зеркало грядущего

– Братья! – проревел Тауранский Вепрь, выпячивая грудь. На глянцевитой поверхности его бритого черепа заплясали отблески факелов. Троцеро, питавший давнюю неприязнь к этому напыщенному, багроволицему здоровяку, поморщился, точно от зубной боли. Он никогда бы не поверил, что этого борова король мог приблизить к себе. Даже замаливая старые грешки. Впрочем, в последние годы мало какие поступки короля были ему по вкусу.

– Братья! – рокотал бас Фельона. – Я счастлив приветствовать вас – лучших, преданнейших сынов Аквилонии! Наконец мы все вместе, в этот решающий день, к которому готовились так долго. Мы преодолели бесчисленные препоны на своем пути, неодолимые преграды, неслыханные опасности. И наконец собрались здесь, дабы скрепить решением своим судьбу Аквилонии. Ибо возлюбленный край наш стонет под игом деспота и взывает о помощи к сынам своим. Мы истинные хозяева державы! И мы должны управлять ею! Мы – а не этот слюнтяй Вилер! Да, я помню, что именно ему я обязан тем, что в моих жилах течет королевская кровь… – Троцеро поморщился. Хоть бы придумал что поновее! – …Но, несмотря на это, готов собственными руками помочь очистить Рубиновый Трон от скверны! От немощного короля и тех стай презренных псов, что лают у трона. Как только протрубит рог, мои тауранские туры ринутся в бой! Кто не с нами, тот против нас!

Фельон продолжал грохотать бочонками слов, и Троцеро, вдосталь за свою жизнь наслушавшийся подобных бессмысленных излияний, возненавидел этого молодчика, как никогда прежде. Интересно, кто составлял ему этот пламенный панегирик? Сам Фельон мог с трудом связать два слова…

Однако пальцы графа начали уставать, для ног не было достаточной опоры, и он боялся, что не сможет продержаться на этой проклятой стене достаточно долго, чтобы услышать хоть что-то стоящее. А Тауранский Вепрь все ревел.

Скорее всего, речь ему готовил Публий, догадался Троцеро. Не может он сам в самых ярких и трагических красках так складно живописать беды Аквилонии, опозоренной и поруганной, презираемой врагами и былыми союзниками, погрязшей в распутстве и лености. С последним доводом Троцеро мог бы согласиться. Стоило только вспомнить любовь самого оратора к десятилетним девочкам, обжорство владетеля Туны, ставшее притчей во языцах, или более чем сомнительные наклонности немедийского посланника… Но наконец Фельон принялся перечислять собравшихся, представляя их друг другу, называя силы, которые каждый из них готов выставить в поддержку общего дела, и Троцеро, превозмогая боль в занемевших пальцах и усталость, вновь обратился в слух.

Сперва последовало перечисление провинций, и граф был потрясен, когда, произведя простейшие подсчеты, осознал, что сторону заговорщиков уже приняли более половины аквилонских баронов – именно те, что испокон века держали самую большую дружину и славились своим боевым искусством. Самые воинственные из всех… Разумеется, они не могли не откликнуться на призыв, когда им так щедро сулили победоносные баталии, богатую добычу и обширные земли! Все это звучало в словах тауранца куда как отчетливо. Он – а точнее, тот, кто стоял за его спиной, – отлично знал, на какую наживку ловить этих глупцов.

Взор графа невольно обратился к немедийскому посланнику. Он, по-прежнему кутаясь в плащ, негромко переговаривался о чем-то со своим спутником, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Троцеро напряг зрение в тщетной попытке разглядеть под капюшоном черты лица приятеля барона… но в тот же миг Амальрик Торский, точно ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, вскинул голову и хищно огляделся по сторонам, словно кречет, высматривающий добычу. Граф едва успел пригнуться и спрятать голову за выступом стены.

– Но не только доблестные сыны Аквилонии сегодня собрались здесь! Рад сообщить вам, что к нам примкнул чужестранец, человек, от которого будет зависеть немало! – торжественно провозгласил слегка охрипший от собственного красноречия бородач. При этих словах вельможи и воины, окружавшие полукругом помост, прекратили перешептываться. Троцеро мог видеть, как их спины напряглись в ожидании. Послышались их негромкие голоса «Кто это?», «Покажите нам его, герцог?» Фельон, довольный произведенным эффектом, цокнул языком и, развернувшись вполоборота, кивнул на высокую фигуру в плаще.

– Барон Торский, дуайен Немедии!

Слова его зазвенели в мгновенно наступившей тишине, словно кто-то бросил с размаху на каменный пол хрустальную вазу и она разлетелась вдребезги!

Троцеро аж крякнул. Да, немедийский выкормыш играл далеко не последнюю роль в зреющем заговоре. Однако лишь теперь пуантенскому нобилю стало ясно – этот лис оказался еще хитрее, чем ему казалось: действуя за спиной недалекого тауранца, он руководил его действиями, не привлекая излишнего внимания к своей персоне, дабы не отпугнуть возможных союзников. Но если теперь он решился открыться, то это значит… Это значит, негодяи намерены приступить к решительным действиям! Проклятье Зандры на их головы! Троцеро в ярости заскрежетал зубами. Его сапог выскользнул из трещины, в которую он упирался, и граф едва не обрушился с грохотом из своего укрытия. Только чудом ему удалось удержаться.

Болван! Старый болван! Зачем было медлить, пытаться выяснить что-то у Валерия. Чего, собственно, он ждал от шамарца? Что тот сломя голову кинется на защиту Аквилонии? Кинется, как же… Нашел с кем советоваться! С юнцом, мальчишкой! Нужно было действовать, а не болтать! И почаще появляться в Тарантии, а не сидеть сиднем в своем фамильном замке. Тогда знал бы о заговоре много раньше. Ему бы наверняка предложили… Граф похолодел. А если его вассалы тоже принимают в этом участие?! Правда, здесь он никого не заметил из Пуантена, но это еще ни о чем не говорит. Они могли затаиться на время. Слава Митре, что аквилонцы ненавидят его соотечественников и те платят им той же монетой. Сейчас эти распри ему на руку. Как только он вернется в Тулушу, то закует в железо любого, на кого падет хоть малейшее подозрение! Хоть у себя в Пуантене он очистит воздух от этой чумы!

Амальрик Торский вышел на середину, резким движением головы отбросил капюшон и поклонился собравшимся. Троцеро показалось, что на губах немедийца мелькнула презрительная усмешка… но, возможно, то была лишь игра света и тени.

– Я рад приветствовать великих сынов великой державы, – произнес барон сдержанно и сделал паузу, точно ожидая чего-то. Реакция не заставила себя ждать.

– Зато мы не рады видеть среди нас немедийского пса! Что ты забыл среди честных аквилонцев, предатель? – Это подал голос Альвий, капитан Черных Драконов. Прямолинейность старого вояки, похоже, многих шокировала, однако Троцеро был уверен, что в душе большинство согласилось с ним. Хотя скорее все это заранее отрепетировано самим Амальриком.

Однако барон, казалось, ничуть не смутился, услышав грубость. Лишь улыбка на поджатых губах сделалась заметнее.

– Напрасно ждать от воина мудрости… хотя, признаться, я был лучшего мнения о манерах столичных жителей, – произнес он ровным голосом. – Что ж, гвардеец, я готов забыть твои слова! Понимаю, что они продиктованы искренней тревогой за судьбы отечества…

Троцеро окончательно убедился, что перед ним заранее приготовленный спектакль. Альвий был известен своим горячим нравом, да и немедиец, говорят, тоже никому не давал спуску. Будь все это действительно случайно, давно бы уже был слышен звон мечей. Что ж, мудро, ничего не скажешь, одобрил он поведение Амальрика. Лучше иметь в толпе подсадную утку с фальшивыми оскорблениями, чем рисковать, что в ком-то из нобилей взбурлит кровь и придется отвечать на настоящие.

– … И, уверен, среди вас есть истинные государственные мужи, способные понять, что на войне нет друзей и недругов, а есть лишь союзники и противники. Да, петух не доверится лисе, а агнец – волку. Но аквилонец должен верить немедийцу, если это может послужить на благо его державы!

Альвий насупился, побагровел и встал поодаль.

– И в чем же вы видите это благо, барон? – Троцеро не узнал говорившего, но, судя по выговору, то был один из оссарских нобилей. – Признаться, мы несколько обескуражены вашим появлением здесь! Его Высочество герцог Фельон не предупредил нас… И кто, скажите на милость, ваш спутник?