Время жалящих стрел

Хотя у варвара и прежде гордости было, хоть отбавляй, но теперь он и вовсе держался почти с королевским достоинством.

Вот какие воины ему нужны! Будь у Амальрика хотя бы дюжина таких, как киммериец, он и не стал бы связываться ни с какими заговорщиками, которых непрестанно приходится опекать, словно малых детей. Да, с такими молодцами, как этот варвар, он взял бы с боем Тарантию за пару поворотов клепсидры! Досадно, что тот служит этому жирному болвану. В случае чего им придется быть врагами…

А в случае чего, собственно – одернул он себя. Что может случиться? Все идет так, как задумано ими с Марной. Ведь он сам прочил Нумедидеса на престол. И вот его планы претворились в жизнь. Толстый Нуми если еще и не король, то уже явно и не принц. Вон как отдает приказы. Видно, уже чувствует себя полноправным хозяином Рубинового Трона.

Но почему в руках жреца оказался кинжал Валерия? Знала об этом Марна или нет? Если знала, то почему ничего не сказала ему… Вряд ли это случайность. Здесь чувствуется рука Нумедидеса. Уж больно ловко все это подстроено.

Неожиданно Амальрик вздрогнул.

На миг ему показалось, что это не они с лесной ведьмой играют тучным принцем, словно марионеткой, а он ими. Он, или те, кто стоят за ним… Ведь вряд ли он сам мог все так тщательно распланировать. Слишком глуп.

Амальрик нахмурился. Но через мгновение расслабился.

Ты стал слишком мнителен, барон, сказал он себе. Неужели этот безмозглый слизень может верховодить тобой, одним из лучших умов Хайбории, и такой могущественной чародейкой, как Марна. Нет, точно он устал. Холодное обливание и полклепсидры физических упражнений – вот что вернет ему утраченное присутствие духа. Или нет, к Нергалу обливание! Лучше он по такому случаю выпьет кувшин вина. Самого лучшего, которое только найдется в его погребах…

Остальные придворные ехали в своих каретам, за исключением нескольких молодых заговорщиков из тех, что недавно окружали принца. Но и они теперь скакали порознь, не разговаривая между собой, но, судя по их умеренным, почти веселым, если бы не требования траура, лицам, в разговор с наследником для них прозвучало немало приятных слов, и теперь они были заняты обмысливанием открывающихся перспектив. Это встревожило Амальрика еще больше.

На миг он едва не поддался желанию подъехать к принцу с требованием разговора, – но врожденное благоразумие возобладало. Возможно, Нумедидес не хочет афишировать свою дружбу с немедийцем при других придворных… в конце концов, это было не лишено смысла. Или просто играет в древнюю, как мир, игру, стремясь показать свою силу и независимость, чтобы добиться превосходства над собратом-заговорщиком. В этом также не было особой опасности. Амальрик был необходим принцу, если тот желал без хлопот и затруднений обрести аквилонский престол, и не сомневался, что сумеет, при необходимости, донести эту простую истину до принца.

«Щенок зарвался. Пора его щелкнуть по носу!» – процедил немедиец сквозь зубы. Глаза зло блеснули, и пальцы невольно стиснули поводья. Откликаясь на настроение всадника, конь его нервно всхрапнул, и барон похлопал его по шее, чтобы успокоить. «Ничего, ничего, дружище. Все будет в порядке». Он и сам не был уверен точно, к кому относятся эти слова.

…Странно, подумалось ему вдруг, что при всем этом судьба второго принца, как будто, никого особо не взволновала. Никто из придворных, насколько он мог судить – а среди них немало было приятелей Валерия, – даже не попытался подъехать к карете с занавешенными окнами, где его везли, и Амальрик не мог поверить, что они опасаются наемников. Скорее, это шок от невероятных известий. Они все еще не пришли в себя, не в силах осознать происходящее и понять, что теперь делать. Хотя, пожалуй, и шок не объяснение. По крайней мере, не полное.

Теперь Амальрик не сомневался, что по поводу кузена Нумедидесом что-то было сказано придворным. За то время, что они в храме ожидали вестей о самочувствии короля, он не терял времени даром и успел поговорить почти с каждым, – из тех, кто имеет при дворе хоть какое-то влияние. Возможно, в ход пошли угрозы. Возможно, посулы.

Как бы то ни было, похоже, этого оказалось достаточно, чтобы заставить вельмож утратить всякий интерес к судьбе Валерия Шамарского. И, говоря объективно, барон Торский не мог не восхищаться ловкостью и прозорливостью Нумедидеса.

Откуда только это в нем взялось?

Он не мог поверить, что ошибся в своих оценках принца. У него было верное чутье на людей, и племянника короля он знал не один день. Спроси его кто еще месяц назад, он готов был поклясться, что тот – лишь безвольная тряпка, винный бурдюк, не имеющий ни собственной воли, ни разумных мыслей в голове. Иначе, собственно говоря, он и не выбрал бы именно его на роль марионетки на аквилонском престоле. Валерий тогда показался ему слишком уж своевольным, неуправляемым…

Немедийский посланник с сомнением покачал головой, машинально разглаживая складки на бархатном рукаве. Он не любил этот материал, – и на черном так заметна была любая грязь и пыль… Тонкие губы скривились от отвращения. Он подумал, что, пожалуй, по приезде отдаст этот костюм дворецкому. Сам он его уж точно никогда больше не наденет, – слишком много дурных воспоминаний.

Мысли Амальрика вновь вернулись к аквилонским принцам. Поразительно все же, до чего непохожи друг на друга оказались братья. И с каким неблагодарным материалом приходится работать! Пожалуй, прав был Вилер. С такими наследниками страна его и впрямь обречена на гибель. Но новая кровь возродит ее. Немедийская кровь! Кровь воинов и аскетов. А пока пусть грызутся наследники, точно бешеные псы! Чем слабее они станут, тем легче будет задача Амальрика. Он усмехнулся, чувствуя, как возвращается к нему присутствие духа.

Интересно, однако, что за судьбу уготовил кузену Нумедидес? По здравом размышлении, Амальрик убедился, что правильно разгадал его план.

Разумеется, ничего серьезного Валерию не грозит. Обвинения, выдвинутые против него, абсурдны. Все видели, что в момент убийства он находился не меньше чем в тридцати шагах от короля… Так что едва ли Нумедидес даже решится доводить дело до Суда Герольдов. Никто не поддержит его, и он лишь выставит себя на посмешище.

Но тогда зачем же он затеял весь этот мрачный балаган с арестом? Насколько мог судить барон, причина тому одна: он хочет попытаться держать Валерия на расстоянии, пока будет вербовать сторонников, чтобы обеспечить себе трон. И если замысел удастся, Амальрик не мог отрицать, что стратегия эта вполне удачная.

В таком тонком деле как престолонаследие порой решают все считанные мгновения, – а Нумедидес получил шанс выгадать несколько дней. И кроме того, как ни старайся, но когда Валерий будет освобожден, – если только не случится чуда, – репутация его окажется безнадежно запятнанной. Выдвинутое обвинение, пусть даже ни на чем не основанное, оставит в памяти след. И еще долгое время, даже формально оправданный, в глазах придворных и простого народа принц Шамарский не будет свободен от подозрений. Нет дыма без огня, как говорится…

Немедийский посланник пожал плечами. Валерий был отчасти ему симпатичен, – все же бывалый вояка, слава о ратных подвигах которого докатилась и до Немедии, – однако помочь он ему ничем не мог. Двуликая судьба повернулась к принцу тем своим лицом, что художники изображали обычно в виде скалящегося черепа… ну, значит, так тому и быть. Личные соображения никогда не брали для барона Торского верх над высшими идеалами. Жалость же к тем, кому, как, например, Орасту, самой судьбой предназначено было сыграть роль покорных орудий в его руках, была бессмысленной тратой времени и сил. И Ораст, и Валерий были мертвы для него. Они стали достоянием прошлого.

А его не заботило ничего, кроме будущего.

…Сон был необычайно живым и ярким.

В детстве ей часто снились подобные, но со временем прекратились, сошли постепенно на нет, когда иные, более земные заботы пришли на смену горячечным мечтаниям отрочества, – и она поняла, что с тех пор успела позабыть это ощущение растерянности при пробуждении, когда явь и сновидение переплетены необычайно тесно, и недавние картины заставляют вздыматься грудь от волнения и лоб холодеть от испарины, покуда реальность точно острым ножом не отсечет смятение.