Время жалящих стрел

Немедиец вновь погрузился в раздумья. Однако на сей раз Вилер явно ожидал от него ответа.

– Почему Ваше Величество говорит о смерти? – решился он наконец.

И тут же понял, что совершил роковую ошибку, избрав, в этом поединке воли и слов, простейший выход из предложенных… который неминуемо завлек его в ловушку.

Вилер не скрывал торжества.

– Я заговорил о ней, ибо она близка, и только вчера вечером мои лекари подтвердили это. Мне осталось не больше двух лун жизни.

И, прежде чем Амальрик успел задуматься, что толкнуло суверена Аквилонии выдать эту тайну, тщательно хранимую даже от ближайших слуг и советников, послу враждебного государства, король продолжил, иронично приподняв бровь:

– Но это совершенно неважно. Куда интереснее другое, посланник. Почему вы решили, ничтоже сумняшеся, что я числю вас именно среди врагов?

Удар был нанесен мастерски, и даже сознание того, что он сам навлек его на себя, не могло защитить немедийца. С минуту он пристально смотрел на торжествующего короля, затем произнес негромко:

– Что будет угодно от меня Вашему Величеству? Я понимаю – вы обвиняете меня в измене. Точнее, не в измене, ибо я не являюсь подданным Аквилонии, но в некоем зломышлении против вашей державы и вас. Так ли это? Прикажете ли, чтобы я немедленно пал на свой меч?

Выражение ликования исчезло с лица правителя. На миг он испугался, не зашел ли слишком далеко. В его планы входило показать надменному немедийцу, что он по-прежнему способен взять над ним верх. Возможно даже, унизить немного… но отнюдь не лишать его жизни. Для этого барон был слишком ценным орудием. Задумавшись, Вилер попытался решить, какой рычаг окажется сейчас наиболее подходящим, чтобы удержать контроль над немедийцем. Возможно, все же стоило сыграть на тщеславии…

– Аквилония опустела, – произнес он с затаенной печалью, негромко, так, чтобы не спугнуть напряженности, воцарившейся в полутемной комнате, но привлечь внимание Амальрика.

Тот поднял голову. Затравленное выражение вора, пойманного с поличным, еще не исчезло из его глаз, однако в них зародилась уже искра надежды. Но он еще не решался задавать вопросов…

– В Аквилонии не осталось мужчин, – продолжил Вилер тем же полушепотом. – В лице Тиберия мы потеряли одного из последних.

В знак разделенной скорби посланник склонил голову, однако, потянувшись к нему, король неожиданно резким жестом заставил его поднять подбородок. Он заметил, как ощутимо дернулся при этом немедиец, – должно быть, движение это пробудило неприятные воспоминания, – но не убрал руку. Чуть прежде Амальрик показал ему, как легко может покорить его собаку. Теперь же ему предстояло убедиться, что хозяин Зверя способен стать хозяином и ему… И когда он увидел то, что желал, в глазах человека напротив, король Вилер удовлетворенно кивнул головой.

– Да, – прошептал он почти про себя. – Ты не можешь быть моим сыном – значит, ты должен стать карающим мечом. Ты разрушишь все, что было мне дорого, ибо не способен созидать.

Он внезапно ощутил, как ледяной пот заливает ему глаза, – это вновь подступала проклятая лихорадка, что подтачивала постепенно его силы, стремительно сводя суверена в могилу.

– Создаст другой. И будет он иной крови, в которой нет гибельной заразы…

– Но почему?

– На роде нашем – проклятие. – Вилер отпустил наконец немедийца и устало вытер пот шелковым платком, который неизменно носил теперь с собой. – Проклятие… Я ощутил его действие на себе, в полной мере…

Он прикрыл глаза, точно пытаясь укрыться от картин ужаса, встававших перед его внутренним взором.

– Теперь чашу предстоит испить моим наследникам. Но все будет разрушено. Слышишь, немедиец? Все!..

Голос его сорвался на последнем слове, и он мгновенно устыдился подобного проявления чувств. Это лихорадка делала его слабым! Она отбирала остатки власти над собой… Однако сейчас, глядя на немедийца, он понял, что взрыв этот сослужил ему службу. На лице барона был благоговейный невопрошающий ужас и готовность повиноваться, как у внимающего сивилле.

Перед ним – хотя бы на мгновение – был не заклятый враг, но преданный раб.

– Но чем я могу помочь Вашему Величеству? Если есть хоть что-то…

Вилер досадливо помотал головой. Приступ отпустил его неожиданно быстро, и теперь он чувствовал обычную слабость и сонливость. Однако сперва необходимо было закончить…

– Ничем, мой друг. – Он усмехнулся, вновь назвав его так. – Делай, что делал, и будь готов к неудачам. – Он усмехнулся с неожиданной злостью. – Проклятие ширится. Так круги расходятся по воде от брошенного камня. Если не поостережешься, оно захлестнет и тебя. Но ты идешь избранным путем. Свернуть не дано никому… Мне тоже не удалось тогда…

Он закашлялся внезапно, натужно и хрипло, слабея на глазах. Амальрик даже не шевельнулся, чтобы помочь ему, хотя в серых глазах застыла боль, и, заметив это, король не смог сдержать радости. Значит, выбор его оказался верен.

– Ты станешь пламенем, что испепелит гниль.

– Я не понимаю, государь! Почему вы говорите мне все это? Неужели из-за того, что сегодня меня обвинили облыжно в убийстве аквилонца? Но, слово чести….

Вилер слабо махнул рукой. Даже столь незначительный жест требовал сейчас слишком большой затраты сил. Рука его упала, и под пальцами он ощутил густую шкуру волкодава. Это неожиданно придало ему сил. Его последний друг…

– О, нет! Не пытайся увести разговор от главного, когда собственный язык предал тебя. И не пытайся теперь казаться глупее, чем ты есть – ты лишь заставишь меня разочароваться в тебе… Хотя, неважно… – Он вздохнул обреченно. – Ты едва ли поймешь меня. Для этого нужно познать одиночество тирана. Яд тирана. Тебе не понять того, что так кристально ясно мне. Я хотел лишь, чтобы ты понял – я знаю.

На побелевших губах появилась неожиданно лукавая усмешка.

– Даже когда я буду в могиле – ты будешь вспоминать и думать: он знал. Знал обо всем, что случится. И он хотел этого. Тебе не удастся обмануть меня, даже после смерти.

По лицу Амальрика он видел, что тому слова его кажутся бредом. Он и сам не был до конца уверен, что язык вполне слушается его и произносит именно те слова, что велит разум. Возможно, нет. Но это и впрямь не имело значения. В последние несколько дней он впервые осознал, с мучительной ясностью и непреложностью, что должно произойти вскоре, проникся неибежностью этого и смирился. Лишь удовлетворение мести оставалось ему – и сейчас он взял себе это право. Пусть они знают! Пусть помнят, что даже из преисподней он видит, что сотворили они с его королевством, столь тщательно собранным по кусочкам, лелеемым, оберегаемым ото всех бед…

Видит – и приветствует их зло! Ибо рано или поздно колесо судьбы пройдет полный круг.

И зло обернется благом.

Возможно, Амальрик также понял это, хотя бы отчасти, ибо лицо его озарилось вдруг каким-то новым светом, а в глазах, когда он поднял их на короля, мелькнула жалость, – и тут же, впрочем, исчезла, ибо он был слишком умен, чтобы так оскорбить гордого правителя.

– Позвольте мне удалиться, Ваше Величество, – произнес он негромко, совершенно спокойным тоном, холодно и отстраненно, точно все это время они беседовали лишь о погоде да о последних дворцовых сплетнях. – Слишком много было сказано. Вам нужен отдых… И, боюсь, мне он нужен еще больше.

Вилер улыбнулся. Он был рад, что не ошибся в этом человеке, с душой, как кофийский клинок. Он был рад, что избрал именно его.

– Да, ступайте, барон. – Однако, заметив, что тот собирается встать, жестом остановил его. – Постойте. Я подумал, что, сделав вас, в какой-то мере, своим преемником, не могу отпустить без символа вашего наследия. И мне будет приятно, чтобы вы получили его сейчас.

Амальрик вопросительно поднял на него глаза. Король же, склонившись неожиданно к по-прежнему лежащему рядом волкодаву, что-то прошептал тому на ухо, и, когда огромное животное поднялось с места, невозмутимо бросил посланнику, и тот заметил, что от недавней слабости правителя, по крайней мере внешне, не осталось и следа: