Время жалящих стрел

Долготерпению Оленя пришел конец.

И когда Сын, которому дал он силу, ибо тот пробудил его ото сна, воззвал к нему, Цернуннос поднялся из чащи.

Он шел, дабы потребовать то, что принадлежало ему по праву.

Он шел, и земля содрогалась под его шагами.

Там, где вонзались копыта Бога-Оленя, появлялись колодцы. Но вода в них была ядовита.

Там, где падала с него шерсть, вырастал чертополох и молочай.

Где помочился он – стала земля бесплодна на трижды по десять зим вперед.

А куда бросал он взор – обмирало все живое.

Три деревни были на пути его, и были разорены.

Стены хижин трещали под стопами Звероликого, и рушились с грохотом, и пыль взмывала столбом там, где еще мгновение назад было жилище людей.

Рогами срывал он крыши.

Когтями крушил стены.

Скот разбегался при появлении Лесного Бога, с истошным мычанием, блеянием, хрюканием, снося изгороди и ограды. И его хозяева, обезумев, неслись вслед за животными, не видя ничего вокруг себя, спотыкаясь и падая на четвереньки, ибо все человеческое покидало их. Но острые копыта втаптывали несчастных в грязь, не различая людей и скот, и хрустели хребты их, и головы лопались, точно перезревшие плоды, и мозги и кровь окропляли черную землю.

Трубный олений рев оглашал долину.

Трубный олений рев, победный, торжествующий, донесся до стен Тарантии.

И содрогнулись стены.

Конан слышал, как воет вдали чудовище. Никогда прежде ему не доводилось слышать ничего подобного. В крике его звучали тысячи труб, слышался рык тысячи барсов, истошные вопли тысячи разъяренных фурий. Вслед за стражниками он выбежал из парадного зала Лурда, оттолкнув в сторону вцепившегося ему в плечо Нумедидеса. Принц еще вопил что-то ему вслед, пытаясь остановить киммерийца, но Конана было не удержать. Крики принца о грозном божестве, что идет принимать во владение свою древнюю вотчину, о божественном гневе и милости, показались ему бредом безумца. Должно быть, и вправду, сражение с бесноватой колдуньей повредило рассудок правителя.

Вой чудища доносился все отчетливее, и киммериец понял, что тварь уже приблизилась к городским стенам. Вбежав на конюшню, он вскочил в седло первого же попавшегося жеребца и, оттолкнув конюха, пытавшегося задержать его, во весь опор ринулся к воротам дворца.

Оглянувшись, он увидел, что еще несколько воинов из его отряда последовали за ним.

– Лучники! Лучники за мной! – прогремел Конан, проносясь мимо казарм.

Он видел, как устремились за ним солдаты, на ходу подхватывая тяжелые луки, цепляя колчаны со стрелами. Вскоре следом за киммерийцем уже скакал небольшой отряд.

Здесь не было никого из тех, с кем он впервые пришел в Тарантию, и Конан знал, что, когда бой будет окончен, сердце его будет скорбеть о павших товарищах. Они стали ему ближе, чем братья, за эти дни. Опасности сблизили их. Но теперь все они были мертвы. Невус и Жук пали от руки проклятого немедийца – он еще посчитается с этим псом! – а вскоре и Немой последовал за ними, пытаясь схватить беглеца на крыше галереи.

Остальные его парни были среди тех, кто конвоировал принца Валерия в зал суда.

Подумать только, совсем недавно врата аквилонской столицы распахнулись перед их отрядом. Сам он ехал впереди, а чуть поодаль гарцевали его братья по оружию. Он жестко усмехнулся. Воля Небес неисповедима! О чем думали эти боги, когда спасали его товарищей из лап трольха, от жара огненных демонов, от стрел и мечей амилийских колдунов? Стоило ли Бессмертным брать на себя тяготы спасения этих грешных душ, чтобы потом умертвить их одного за другим… Он вспомнил, как некоторые из них возносили молитвы Митре, и нахмурился. Горькая складка залегла между бровей.

Зачем нужны такие боги? Стоит ли попусту тратить слова на бессмысленные молитвы и окроплять их алтари соком и медом, как это делают в Аквилонии. Куда честнее его Кром, Владыка Могильных Курганов. Тот хотя бы ничего не обещает своим сыновьям, наполняя их сердце храбростью и давая в руки меч.

Трубный рев заставил задрожать землю. Со стены ближайшего дома оторвался пласт штукатурки и рухнул на мостовую, рассыпавшись в мелкую белую пыль. Конь под Конаном встал на дыбы. Киммериец железной рукой осадил обезумевшее животное.

Как тихо на улице! Люди попрятались по своим домикам и закрыли ставни. Глупцы, они и не подозревают, что неведомый демон сокрушит их жалкие убежища, словно вязанки хвороста.

Как все же тяжел воздух во дворце! Воздух интриг, предательства и подлости. Взять хотя бы его нанимателя, принца Нумедидеса. С каким бы удовольствием придушил он эту жирную жабу! Ничего, рано или поздно он все равно сделает это. Конан представил, как будет корчиться этот слизняк, когда почувствует на своем белом горле его железную хватку, и ему полегчало.

Но кто же проткнул его парней арбалетными стрелами, словно вертелами – кур. Конан не мог даже предположить, чья это работа, но отныне все теплые чувства, что питал он к аквилонскому принцу, испарились, и глухая ненависть заняла их место. Шамарец стал причиной гибели его друзей! И со временем сполна заплатит за это.

Таких долгов варвар не прощал никогда.

Но сейчас было не время для скорби или планов отмщения.

Чудовище приближалось к Тарантии.

Когда их отряд добрался наконец до городской стены, они увидели, что опоздали.

Толпа бегущих в панике горожан задержала их. Люди бежали с выпученными от ужаса глазами, с перекошенными лицами. Матери тащили воющих детей. Мужчины бежали, отталкивая женщин, топча слабых и тех, кто имел несчастье оступиться. Подобно вздувшейся реке, хлестал людской поток по узким улицам столицы.

Вид их был страшен. За крышами домов невозможно было разглядеть того, кто так напугал их, но, по ужасу их, Конан готовился к худшему.

И все же сердце закаленного воина дрогнуло, когда Бог-Олень предстал перед ним во всем своем чудовищном великолепии.

Он был не меньше двадцати локтей росту. Морщинистая кожа неведомого существа напоминала кору древнего дуба, на теле буграми вздымались чудовищные мышцы. Его лицо с красными бельмами, лишенными зрачков, пылало яростью. Он был совершенно обнажен, лишь на запястьях виднелись широкие браслеты из неведомого металла, испещренные угловатыми рунами, да мощные чресла охватывал пояс, сделанный из шкуры целого оленя. На шее, перевитой жилами толщиной с корабельный канат, мерцали торквесы в виде свернувшихся змей, а исполинскую голову венчала корона переплетенных белых рогов.

Чудовище воздело к небу огромные руки, способные выкорчевать ратушу, издав рев, от которого присели лошади и посыпалась с крыш черепица.

Конан бросил взгляд на крепостную стену, что опоясывала город, и в сердце его вспыхнула надежда. Возможно, исполин не сумеет сокрушить эту преграду.

Он отдал приказ спешиться и приготовиться к бою. Теперь оставалось только ждать.

Сноровистые боссонцы поставили на землю огромные луки, наложили стрелы и натянули тетиву, ожидая команды киммерийца. Конан покосился на их тугие колчаны. Что ж, может, их жалящие стрелы сумеют спугнуть эту тварь…

Он оценивающе посмотрел на укрепления.

Тарантийская стена была сложена из огромных каменных глыб, и ширина ее была такова, что две колесницы могли разъехаться по верху ее, не задев друг друга. Он много слышал о ее неуязвимости, говорили, что ее не могли пробить даже знаменитые катапульты офирцев.

Лесной великан ударил по ней огромным кулаком. Стена затрещала, но выдержала.

Неплохо, сказал себе Конан, пока неплохо. И, повернувшись к боссонскому лучнику, спросил:

– Как зовут эту тварь?

– Цернуннос, – пробормотал тот, пряча глаза, чтобы варвар не смог заметить в них страха, – Бог-Олень древней Валузии.

– Бог-Олень, говоришь, – хмыкнул северянин, и, чтобы подбодрить растерянных воинов, бросил, усмехаясь: – Сейчас проверим, боится ли этот Бог-Олень стрел!

Тем временем Звероликий обрушил еще один удар на стену. Звук был такой, словно рухнула скала, и Конан не поверил своим глазам – вековая каменная кладка зашаталась и задрожала. Точно серый дракон, опоясывавший город, пробудился внезапно, содрогнулся всем телом и готовился взмыть ввысь.