Время жалящих стрел

Он с надеждой обернулся к принцу. Глаза Валерия вспыхнули.

– Друг мой, ваша уверенность вернула мне силы. Амилия! Если ворожея и впрямь мертва – можно ли измыслить убежище лучше?

Впервые он обратился к Орасту почтительно, как к равному, и жрец с удовлетворением отметил это. Первый шаг сделан. Но придет еще тот день, когда надменный шамарец склонит пред ним главу и назовет своим господином… Это будет миг его торжества!

Но вслух он сказал лишь:

– Тогда не будем медлить, месьор. Иначе мы можем и опоздать.

Душа королевы-колдуньи простилась с телом.

Оторвавшись от бренной оболочки без тени сожаления, воспарила она над залом, оглядывая пестрое сборище застывших в изумлении вельмож и слуг. Пораженные, взирали они на помост, где корчился в охвативших его судорогах принц Нумедидес и лежало, брошенное, ее мертвое тело.

Ей больше нечего было делать здесь.

Огненноперстый Страж Горних Врат уже звал ее ввысь, туда, где у входа в Небесный Чертог небожителей новопредставленной должно узреть весы, что измерят добрые и дурные деяния, совершенные ею при жизни. Куда склонится стрелка весов, туда и надлежит отправиться душе – и потому Марна пока не торопилась наверх.

Ибо оттуда предстояло ей падение стремительное и страшное.

Но у нее было еще время.

Время окинуть взором, от которого теперь ничто не могло укрыться, весь дворец, и отыскать Валерия.

Ее сын был свободен! Это первое, что она поняла.

Если бы души могли проливать слезы, должно быть, Марна – впрочем, нет, теперь она наконец вновь стала Мелани – разрыдалась бы.

Но, увы, это было ей недоступно.

Она отыскала Валерия, трясущегося в позолоченной карете с гербами на дверцах. Ораст был с ним, и по тому, как он тер глаза, колдунья поняла, что смерть ее освободила жреца от заклятия. На миг это испугало ее, но тут же она поняла, что страхи ее беспричинны. Жрец-отступник не мог больше причинить никому вреда.

Так пусть теперь станет верным сторожевым псом ее сына!

Желая убедиться в том, что сын будет в безопасности, она проследила путь кареты из города. Стражники у ворот, признав экипаж нового владыки, пропустили его без досмотра.

Возница хлестнул лошадей, и повозка повлекла свой тайный груз прочь от Тарантии, проклятого места, где поселилось Древнее Зло.

Подобно всем душам недавно умерших, взору Мелани отныне было доступно многое из того, что сокрыто от живых. И потому она с невольным трепетом смотрела на большой тюк, брошенный слугами на пол кареты, на который сын ее так небрежно поставил ноги.

Там покоилось тело Релаты Амилийской.

Тело обезображенное, распухшее, оводеневшее в одночасье, с костями, обратившимися в студень, когда яд проник в ее кровь.

Тело, не заслужившее оплакивания и погребения.

Мелани с содроганием думала о том, что станет с Валерием, доведись ему узреть, во что превратилась его былая возлюбленная. Всеми слабыми силами, доступными ей после смерти, постаралась она отвести глаза обоим юношам. По счастью, те были слишком возбуждены вновь обретенной свободой, чтобы замечать что-то вокруг себя.

Мелани поняла, что они движутся к ее прижизненному убежищу в амилийском лесу, и мысль эта наполнила ее радостью. Все было именно так, как хотелось бы ей!

Она с жадностью вглядывалась в черты принца, открывшиеся ей наконец при солнечном свете.

Ее Валерий – наконец она видела его лицо.

Как похож он на своего отца!

Волосы короля Хагена, его орлиный взор, его повадки. Поразительно, как слепы могли быть люди, чтобы не заметить этого сходства!

А глупец Троцеро еще мнил мальчика своим…

Сейчас она даже готова была простить Хагену то, что сотворил он с ней тридцать три зимы назад, когда силою овладел родной дочерью, презрев все законы божеские и человеческие.

Валерий был плодом этой кровосмесительной связи.

Неудивительно, что отец так настаивал, чтобы она погубила младенца. Но Мелани скорее была готова убить его самого.

Никто не мог безнаказанно поднять руку на ее сына!

И Нумедидес, осмелившийся сделать это, умрет.

Пусть не сегодня. Сила Бога-Оленя оказалась слишком велика, чтобы колдунья могла противостоять ей в одиночку.

Пусть!

Но заклятье, наложенное ею на принца тридцать зим назад, по-прежнему венцом смерти лежит у него на челе. И никакому Цернунносу не под силу отвратить неизбежное.

Став королем, Нумедидес подпишет себе приговор.

И тогда трон Аквилонии будет свободен. И сын Хагена возьмет то, что принадлежит ему по праву!

Мелани могла лишь надеяться, что даже из глубин Преисподни, где предстояло страдать ее душе, она сможет хоть краем глаза узреть судьбу, ожидающую проклятого принца. Отодвинуть завесу тайны, краешек которой ей удалось приподнять, когда она смотрела в Зеркало Грядущего.

С тихим вздохом душа ведьмы устремилась ввысь. Земной путь ее был завершен.

Правосудие Неба призывало ее.

Но когда она поднялась над городом и окинула прощальным взглядом мир, который покидала навеки, страх объял ее, и душа Мелани затрепетала, подобно листку на ветру.

Она бессильна была что-то изменить.

Не могла даже помочь. Предупредить о грозящей опасности…

Огненноперстый Страж подхватил не в меру задержавшуюся на земле душу.

Отныне, сказал он ей, дела смертных закрыты для нее, и надлежит обратить свой взор наверх.

Но Мелани-Марна осталась глуха к его увещеваниям. Она помнила лишь ужасное зрелище, что открылось ей.

Вдалеке, у самой кромки окоема, там, где темнела синяя полоса Валонского леса, выросла, раздвигая вековые дубы, огромная фигура Бога-Оленя.

Рога его задевали небо.

От шагов его содрогалась земля.

И он шел прямиком к Тарантии.

Аой.

ВРЕМЯ ЖАЛЯЩИХ СТРЕЛ

Земля содрогалась. Волны ужаса перекатывались по тверди, точно по глади морской, ибо господин ее и повелитель, пробудившись ото сна, вышел на Великую Охоту.

Гнулись вековые дубы, ломались, словно лучины, сосны и ели. Низкие облака разлетались в стороны, подобно птицам, завидевшим черную тень коршуна. Казалось, северный ветер сметает с дерев остатки листвы, вздымает с земли огромные тучи валежника, выкорчевывает пни, чьи комли простираются до центра земли, гонит против течения воду в реках, выплескивает на сушу озера. Но то был не ветер, а дыхание Древнего Бога, Владыки Лесов Цернунноса. Падали гнезда, птицы со всполошенным граем тучами вздымались в застывшее свинцовое небо. Живая лавина струилась по земле – медведи и рыси, волки и лисы, барсуки и белки. Все, кто только мог двигаться, бежали, вздыбив шерсть, поджав хвосты, прижимая уши, припадая брюхом к земле и оглашая мрачный лес жалобном воем. Трава тщилась вырваться с корнем из почвы, расползтись в стороны, попрятаться в норы, подобно змеям, лишь бы не попасться под чудовищные копыта. Воздух свертывался подобно скисшему молоку, и дождь тек вверх.

Все живое расступалось перед Богом-Оленем, ибо в гневе и ярости шагал он по владениям своим, и не было от него спасения.

В тарантийском дворце воцарился переполох.

Людская стихия, мгновения назад смиренная, оцепенелая, окаменевшая от ужаса, внимавшая происходившему затаив дыхание, враз ожила и накатилась разноцветным валом на серебряные двери, ведущие к выходу.

Вельможи и простолюдины, купцы и ремесленники, гвардейцы и придворные дамы мчались прочь, словно стая крыс, бегущих от наводнения. Они бормотали молитвы, судорожно жестикулировали, надеясь отогнать демонов, вопили, брызгали слюной, пихали друг друга, царапались, хватались за мечи, стенали и сквернословили.

Парадный зал королевского дворца, видевший величие сильных мира сего и их падение, тот, что убран был позднецветом и можжевеловыми гирляндами, окропленными медом и воском в честь Великого Митры, трещал от натиска беснующегося людского моря.

Нумедидес с презрением смотрел на толпу, обуянную паникой, и взгляд его был насмешлив.