Страница 104 из 118
Король изменил все это. Он заявил, что подданные его вправе видеть, как наместник Митры на земле воплощает в жизнь божественную справедливость…
И ритуал носил на себе отпечаток своего создателя.
Покойному королю явно недоставало воображения. Процедура суда не отличалась ни изысканностью церемоний, ни особой пышностью. Все было по-военному четко и строго.
А потому достаточно коротко.
Не дожидаясь, пока приведут подсудимого, старший королевский советник поднялся, чтобы зачитать обвинительный лист.
Здесь было все.
И сношение с силами Тьмы, и всевозможные святотатства.
И убийства, столь многочисленные, что даже счет им был утрачен, однако убиение венценосца стояло в списке отдельно.
И лжесвидетельство.
И разбойное нападение на дом барона Тиберия.
И совращение девицы благородного рода.
И Митра ведает что еще…
Свиток в руках советника казался бесконечным. Он бубнил монотонно, так что слова слипались у него во рту, превращаясь в неразборчивое бормотание, заунывную молитву, которой не пожелало бы слушать ни одно божество… и зал, сперва жадно внимавший каждому слову, понемногу отвлекся.
Вельможи, не стесняясь, переговаривались между собой. Дамы обмахивались веерами и прикладывали к носу надушенные платочки. Иные неприкрыто строили глазки будущему королю, недвижимо, точно восточное изваяние, восседавшему в огромном кресле на отдельном возвышении в центре помоста.
Простолюдины же, до которых и без того не долетало почти ни единого слова и которым, в сущности, было глубоко наплевать на судьбу какого-то Валерия, о котором большинство и слыхом не слыхивали, пока он год назад не объявился из Хаурана, озирались с любопытством по сторонам и шушукались, восторгаясь роскошью королевских покоев.
А поглазеть и впрямь было на что.
Парадный зал королевского дворца, видевший величие сильных мира сего и их падение, был убран позднецветом и можжевеловыми гирляндами, окропленными медом и воском в честь Великого Митры. Мозаичные панно на стенах, искусно выложенные из искрящихся шаронских самоцветов сноровистыми руками безвестных мастеров, живописали бесчисленные картины пиров, охот, сражений, коронаций и венчаний.
Панно разделялись между собой узкими бронзовыми полосками, на которых мерцала тонкая чеканка орнамента, изображавшего Священный Солярный Крест.
В парадном зале было дымно от бесчисленных масляных светильников и курившихся благовоний, пряный аромат которых назойливо щекотал ноздри и дурманил непривычных к подобной роскоши простолюдинов. Им казалось, что не на суд собрались они сегодня, но на празднество. И смерти осужденного они ждали с жадностью, с какой ждут пирующие главного блюда…
Советник на миг оторвался от бесконечного свитка, переводя дыхание.
…И в этот миг женщина в охристом одеянии монахини вскочила на судейский помост.
Время вздыбилось, подобно обезумевшему жеребцу с огненной гривой.
Медленно. Так медленно…
Жрица словно на крыльях взлетела на возвышение. Никто не видел ее еще мгновение назад – и вот она уже здесь, на виду у всех. Никто не понимает, кто она, как здесь оказалась, чего хочет… Но она здесь, перед ними, и несмотря на внешнюю хрупкость угроза и необоримая сила ощущается во всем облике ее.
Она явилась, подобно Огненной Птице Смерти, что уносит в острых когтях своих души людские на суд Солнцеликого. Возникла на помосте среди опешивших судей, сея вокруг сумятицу и хаос.
Одинокая фигура в развевающихся желтых одеждах – и весь огромный зал замер, не в силах оторвать от нее глаз.
И голос ее, полнозвучный и глубокий, донесся до каждого, словно она обращалась к ним ко всем, по отдельности, здесь, совсем рядом.
Но она говорила только с принцем.
– Встань, Нумедидес, сын проклятого Серьена! – провозгласила она, и он оцепенело поднялся ей навстречу. – Ответь за преступления свои!
Принц Нумедидес не мигая смотрел на ее руки.
Где-то он видел их. Эти ладони – сухие, сильные, с длинными пальцами, на кончиках которых загибались длинные ногти.
Но где? Где это было?
Он вспомнил, и сердце его болезненно сжалось.
– Марна, – прошептал он еле слышно. – Ведьма в кожаной маске…
– Да, ты узнал меня, – величаво кивнула жрица. – Пришел миг молиться Нумедидес! Молись, проси тех, в кого веруешь, даровать душе твоей покой. Ибо пришел час расплаты!
Медленно, в каком-то дремотном недоумении, он шагнул к ней. Страх в его взоре сменился опустошением.
– Кто дал тебе право обвинять владыку Аквилонии, несчастная? И как смеешь ты прерывать королевский суд своими лживыми измышлениями? Прочь отсюда! Прочь, пока я не приказал гвардейцам высечь тебя плетьми или не спалил тебя на костре за занятия чернокнижием!
Она лишь расхохоталась в ответ.
Зал был мертв. Застыли придворные. Затаили дыхание простолюдины, уверенные, что стали свидетелями новой, недоступной их пониманию дворцовой церемонии. Челядь, стражники, – все замерли, раскрыв рот, трепеща от ужаса и восторга, больше всего опасаясь пропустить хоть жест, хоть звук из того, что происходило у них на глазах.
– Боги дали нам право, – провозгласила она торжествующе.
И откинула с лица покрывало.
Вид, открывшийся тем, кто стоял перед ней, должно быть, был страшен, ибо советники, вскочившие перед тем с мест, готовые схватить дерзкую митрианку, отшатнулись в стороны, точно от зачумленной, одни отвернулись, другие, побледневшие, упали в кресла, не в силах отвести от лица женщины помертвелого взгляда, третьи заозирались по сторонам, словно бы в поисках подмоги, однако в движениях их не было осмысленности, а была лишь слепая паника…
– Боги дали нам право, – повторила она торжественно, и голос ее был подобен медной трубе, призывающей мертвецов с последнего поля боя, где должен Митра в Последний День встретить войска Черного Сета.
– Они повелели нам призвать тебя к ответу. И спросить, как посмел ты предать их, отвергнуть Веру отцов?
Как посмел повернуться к Звероликим, низринутым демонам, чье имя – проклятие для живущих?!
Не дожидаясь ответа, дочь Хагена взмахнула руками. Желтое покрывало, окутывавшее ее плечи, взметнулось над головой монахини, вырвалось из пальцев и поплыло вперед шафранным облачком, не падая на пол.
Толпа сдавленно ахнула.
– Взгляни на наше лицо, лживый пес! – крикнула она. – Взгляни и вспомни его, чтобы знать, кого благодарить, за то, что, оборвав нить твоей презренной жизни, мы спасли тебя от новых бесчинств!
Принц не мигая уставился в лицо колдунье. Их глаза встретились – темные зрачки Нумедидеса, застывшие точно пойманные в силок птицы, и незрячие бельма ведьмы.
Не выдержав этого мертвого взгляда, он отшатнулся, закрывая рукой лицо.
– Дочь Хагена, – прошептал он цепенеющими губами. – Дочь Хагена восстала из могилы, чтобы отомстить за своего сына!
Машинально Нумедидес отшагнул назад, – но наткнулся на возвышение, где стоял его трон, оступился и застыл на месте, не сводя зачарованного взгляда с рук ведьмы, что выделывали над повисшим платком замысловатые пассы, оставляя в воздухе пламенный след.
И внезапно ткань вспыхнула.
Выгнулась дугой.
Разом потухли мириады костров, очагов и светильни ков во всей Хайбории, отдав свою энергию зловещему клинку возмездия.
Огненный полумесяц взмыл и медленно поплыл в сторону принца…
Нумедидес помертвел.
Рдяный Серп Зандры – сгусток адского пламени, от которого нет спасения!
Глаза Нумедидеса в ужасе расширились. Пот стекал по лицу. Губы шевелились в немом призыве. Он вытянул вперед руки…
Охранное поле Звероликих вздыбилось, словно парус от порыва ветра, и воссияло черным светом.
И огненный полумесяц, едва коснувшись этой чужеродной Мощи, разбился вдребезги, полыхнув снопом бессильных, мгновенно гаснущих искр.
Бог-Олень не оставил своего ничтожного слугу!
Из глотки принца вырвался полуторжествующий-полустрадальческий вопль, подхваченный залом. Казалось, все они слились воедино, принц и его двор, превратились в одно многоликое существо, противостоящее общей угрозе. Это на них на всех и каждого в отдельности нападала зловещая ведьма, их стремилась уничтожить черным колдовством, и они готовы были сообща встать у нее на пути.