Q

ГЛАВА 11

Страсбург, Эльзас, 3 декабря 1527 года

Каблуки привратника стучат у меня над головой, когда мы проходим в дом. Анфилада просторных залов, где скрещиваются взгляды персонажей, изображенных на холстах и гобеленах, а безделушки самых разных форм и из всех возможных материалов теснятся на блестящем дереве и мраморе роскошной мебели.

Меня приглашают расположиться на диване между двумя большими окнами. Занавес едва скрывает роскошные формы лип в парке. Привратник снова проходит наверху в своих черных туфлях, стучится и появляется с другой стороны двери. Голос мальчика нудно твердит странные звуки, которые я тоже, как помнится, зубрил еще в школе, когда учил древние языки.

— Господин, посетитель, которого вы ожидали, прибыл.

В ответ — скрип отодвигаемого стула по полу и слащавый голос, торопливо прерывающий слова школяра:

— Хорошо, очень хорошо. Сейчас я отойду на минуточку, а ты в это время повтори эвристические и саркастические парадигмы, ладно?

Он останавливается прямо против дверей — выход опытного актера:

— В лучшем месте и в лучшее время, не так ли?

— Надеюсь на это, друг мой.

Мартин Боррхаус, прозванный Целлариусом, один из тех людей, с которыми я никогда не думал встретиться снова. До меня доходили слухи о его назначении наставником детей высшей знати, и я был уверен, что наши пути никогда не пересекутся.

Он, напротив, утверждает, что всегда надеялся на нашу встречу, а когда переехал в Страсбург — на то, что она состоится именно здесь. Он говорит, что студенты, заполнявшие аудитории Виттенберга, преисполнившись большими симпатиями к Карлштадту, чем к Лютеру и Меланхтону, покинули этот город, переехав в Эльзас. И сам Карлштадт тоже.

Он говорит о Страсбурге с необыкновенным энтузиазмом, пока мы проходим мимо достраивающейся части собора, направляясь к месту моего будущего проживания. Он описывает его как город, где никого не преследуют за убеждения, где ересь превращается в увлечение и главную тему для обсуждений в лавках и в гостиных, если она основана на блестящей аргументации и безупречной морали.

Повозка, везущая куски песчаника, с трудом продвигается по мощенной булыжником площади. Колокольня у собора Богородицы — самое высокое и внушительное здание, которое мне доводилось видеть за всю свою жизнь. Она расположена с левой стороны фасада, а еще через несколько лет ее близнец справа удвоит величие этого необыкновенного здания.

— У печатников, — вещает Целлариус, — нет проблем с публикацией самых последних рукописей. «Благословением Гутенберга» мы называем их привилегии перед многоуважаемыми коллегами из других регионов. Ибо именно здесь отец книгопечатания открыл свою первую типографию.

— Мне очень хотелось бы посетить ее, если это возможно.

— Конечно же, но вначале нам необходимо заняться более важными делами. Этим вечером ты обязательно должен познакомиться с собственной женой.

— Моей женой? — изумленно переспрашиваю я. — Я женат, а никто не удосужился сообщить мне об этом!

— Урсула Йост, девушка, вскружившая головы половине Страсбурга. Ты, Линхард Йост, — ее муж.

— Ладно, дружище, давай разбираться по порядку. Мне приятно узнать, что она роскошная женщина, но, прежде всего, кто этот Линхард Йост?

— Ты писал мне, что хочешь пожить спокойно, сменить имя, чтобы ищейки навсегда потеряли твой след? Доверься Мартину Боррхаусу: теперь я стал экспертом в подобных вещах. Страсбург полон людей, которые хотят замести свои следы. Ко всему прочему, Линхарда Йоста никогда не существовало, и это все значительно упрощает. Урсула тоже не замужем, хотя, едва прибыв в город, объявила себя замужней дамой.

— И почему, если мне будет дозволено спросить тебя?

— По множеству причин, — отвечает Целлариус с тем же выражением, с каким объяснял мне суть учения святого Августина. — Женщину, путешествующую в одиночестве, большинство в городе сочтет ведьмой, в то время как она предпочитает не слишком обращать на себя внимание: я даже не знаю, действительно ли ее зовут Урсулой. К тому же благородный господин, в доме которого она гостила вплоть до последнего времени, начал оказывать ей чересчур пристальное внимание, делая сомнительные предложения…

— …И рассказ о муже Линхарде, который рано или поздно объявится, должен был охладить его пыл, насколько я понимаю. — Я смеюсь. Встреча со старым другом действительно подняла мне настроение. — Хорошо. Что еще я должен узнать?

Солнце пытается прорваться между темными тучами. Луч света разрывает серое одеяло и освещает лицо Целлариуса.

— Я старался как можно меньше распространяться по твоему поводу. Ты был моим сокурсником в университете. У тебя были какие-то неотложные дела, и только теперь ты смог приехать к собственной жене, которая здесь, чтобы поговорить с Капитоном.[27]

Целлариус сообщил мне о двух самых важных религиозных деятелях города: Буцере[28] и Капитоне, довольно веротерпимых деятелях, любителях теологических дискуссий, более близких к Цвингли, чем к Лютеру. Он считает, что я очень скоро познакомлюсь с ними, возможно даже сегодня вечером, по случаю званого ужина, который устраивает мой будущий хозяин.

ГЛАВА 12

Страсбург, 3 декабря 1527 года

Она в саду особняка герра Вайса. Из-за колонны, оставаясь незамеченным, я рассматриваю точеный профиль, густую копну волос, которые она носит распущенными, тонкие пальчики, лежащие на краю бассейна.

Кот подходит к ней и трется о юбку. Ее беззаботные движения кажутся ритуалом, отрепетированным до жеста, а слова, которые она бормочет, — магической формулой: в ее движениях есть нечто необычное — невероятная зачаровывающая случайность.

Я выхожу на свет, льющийся сверху, но позади нее, так что она не может видеть меня. Подкрадываясь поближе, ощущаю резкий запах женщины — эту пьянящую смесь лаванды и телесных жидкостей, этот перекресток между землей и небом, ад и рай, которые в мгновение ока заставляют вас умирать и возрождаться. Я наполняю им свои ноздри и изучаю ее вблизи.

Равнодушный голос:

— Это моя менструация свела тебя с ума, мужчина?

Она немного поворачивается… горящие черные глаза.

Я ошеломлен:

— Твой запах…

— Это запах низменных вещей — выделения перегнившей дряни: телесных жидкостей, крови, меланхолии…

Я опускаю руку в ледяную воду бассейна. Ее глаза притягивают мой взгляд… Ее рот — необычный изгиб на овальном лице.

— Меланхолии?

Она смотрит на кота.

— Да. Ты когда-нибудь видел произведение мастера Дюрера?

— Я видел трубящих ангелов из цикла «Апокалипсис»…

— Но не ангела с гравюры «Меланхолия»… Иначе ты давно бы понял, что это женщина.

— Почему?

— У него женские черты. Меланхолия — женщина.

Я смущен: под одеждой распространяется сильнейшее желание.

Пытливо изучаю точеный профиль.

— А не ты ли, случайно?

Она смеется, а у меня по спине бегут мурашки.

— Возможно, и я. Но женщина есть и в тебе самом. Я была знакома с мастером Дюрером, один раз я ему позировала. Это очень мрачный человек. Он боится.

— Чего?

— Конца, как и все остальные. А ты боишься?

Откровенный вопрос, интересный. Вспоминаю о Франкенхаузене.

— Да. Но пока еще жив.

Ее глаза смеются, словно она ждала этого ответа годами.

— Ты видел моря крови?

— Слишком часто.

Она серьезно кивает:

— На мужчин моря крови производят сильное впечатление, поэтому они и развязывают войны, пытаясь обуздать свой страх. На женщин — нет: они видят потоки собственной крови после каждой смены луны.

Мы молча смотрим друг на друга, словно ее слова вызвали молчание своей сакральной мудростью.

27

Капитон Вольфганг Фабриций (Фабрициус) — немецкий гуманист и реформатор религии (1478–1541).

28

Буцер, Мартин — немецкий религиозный реформатор (1491–1551).