Q

Его рука больно вцепляется мне в ключицу.

— Хорошо, на этот раз мы им зададим. — Уже громче: — Они еще пожалеют об этом оскорблении, даю слово. К ратуше, братья, к ратуше!

Это уже боевой клич.

Не знаю, откуда появились большие навозные вилы, факелы и шесты. Просто в какой-то момент они возникли над лесом голов, гораздо более страшные, чем алебарды стражников, перекрывших подходы к дворцу. Один из них поднимается по лестнице за инструкциями. Он возвращается в сопровождении по крайней мере пятнадцати точно таких же головорезов.

Между первыми рядами вспыхивает бурная дискуссия. Распространяется новость, что причиной волнений стало оскорбление Вилли Прыщом бургомистра Родеманна: «Поцелуй меня в зад!» — сопровождающееся демонстрацией соответствующего места. Многие восприняли это как приглашение к действию, и десятки задниц обратились к ратушной стене.

Неожиданно впереди раздается рев. Проталкиваюсь, чтобы лучше все рассмотреть уже предвкушая сцену окончательного унижения бургомистра Родеманна. Вместо этого вижу Элиаса, выжимающего вес — высоко поднимающего над головой крохотного мужичка средних лет, почти лысого, с багровым носом, сплошь покрытым гнойными прыщами. Он вопит от радости, протянутые руки принимают его и качают над головами:

— Это Вилли! Да здравствует Вилли! Раздери ваши задницы! Да здравствует Вилли! Вонючие крысы! Великий Вилли!

Толпа триумфально несет его через площадь, девица, сидящая на чьих-то плечах, оголяет свои сиськи, и Вилли бросается на них, как по волшебству спасшийся от смертной казни. В него кидают овощи и сладости, пачкающие его с головы до ног. Я со смехом кричу:

— Да здравствует король Вилли! Да здравствует народный герой Мюльхаузена!!!

Пьяный, словно услышав меня, разворачивается в мою сторону и творит в воздухе крестное знамение за миг до того, как прямо ему в лицо попадает вилок цветной капусты.

ГЛАВА 18

Эльтерсдорф, Пасха 1526 года

Помню, что в ночь коронации Вилли немногие в Мюльхаузене сомкнули веки. Конечно же не повезло Родеманну и Кройцбергу, двум бургомистрам, под чьими окнами развернулось им же и посвященное грандиозное состязание из оскорблений, богохульств и жестокой брани. Не до сна было и толпам бродяг, ожидающих возможности пограбить и заполнявших улицы до утра.

К сожалению, Морфей сморил в своих объятиях двух караульных, поставленных на задворках ратуши, поэтому бургомистрам не составило труда удрать в направлении Зальцы с городским флагом под мышкой.

Сразу после пробуждения — масса очередных новостей, новые волнения, новое собрание под окнами ратуши. Восемь делегатов от народа, выбранных еще до нашего прихода, пытаются убедить начальника стражи в том, какие тяжелые последствия может иметь поступок двух бургомистров, и в необходимости как можно быстрее смыть этот позор. Но тот отвечает, что никто не может приказывать ему, кроме законных представителей граждан города. И пока мы пытаемся навести порядок в собственных мыслях относительно нашего предместья Святого Николая, ему удается сплотить вокруг себя значительную часть населения, которую он настраивает против всех, кто может попытаться извлечь выгоду из тяжелого положения города, организовав в нем порядки по собственному усмотрению.

Это происходит незадолго до того, как стены домов расцвечиваются комментариями в духе: «ТОЛЬКО ТРУПЫ НЕ МЕНЯЮТСЯ». В то же время, устав ждать событий, которые можно использовать в собственных интересах, многие из признанных маэстро грабежа решают, не откладывая дела в долгий ящик, заняться работой, сея ужас внутри городских стен и среди защитников ратуши. Мы, со своей стороны, пытаемся как можно точнее оценить, наступило ли время использовать силу. В Зальцу отправлен посланник, чтобы выяснить у сторонников Магистра Томаса, есть ли у нас возможность для непосредственного вмешательства, чтобы заставить расплатиться обоих беглецов и создать ситуацию, благоприятную для восстания. Ответом становится самое сердечное пожелание — не совать нос в чужие дела.

Мюльхаузен готовился ко второй бессонной ночи. Группы горожан патрулировали город с факелами в руках, в то время как стражники толпились на подступах к Фельхтским воротам и к ратуше. Тщетная предосторожность: мы, со своей стороны, могли без труда прорвать эти пикеты, но, если бы мы оказались внутри, город превратился бы в ловушку, кипящее масло могло политься из каждого окна, из-за каждой двери могла грозить смерть. Более того, не стоило забывать: у них в распоряжении имелась по крайней мере сотня аркебуз, а у нас их насчитывалось от силы пятьдесят.

Так что мы выжидали. Сумеречное сияние заката, вместе с легким ореолом тайны, легло на воинство Божье, обучающееся бросать камни и дубины, опрокидывать противника в атаке, спать на булыжниках, есть ржаной хлеб с гусиным жиром, слушая одним ухом проповедь Магистра, а вторым — рассказ об амурных похождениях соседа.

На следующий день, через несколько часов после рассвета, Оттилия с Магистром, видя, что отдаленность битвы обессиливает все больше людей и многие хотят вернуться к своим делам, решили искать поддержку в Библии. «Когда Бог защитил свой народ, обрушились стены города от звуков труб. Вспомните конец Иерихона. И нам, своим избранным, Господь Бог дарует столь же легкую победу. Но нужно иметь веру и знать, что Бог не бросит свое воинство».

Магистр Томас мог быть весьма убедительным, и эту речь где-то около пятидесяти наших собратьев восприняли буквально. Вооружившись семью внушительными охотничьими рогами с металлическими мундштуками, они промаршировали по дороге, тянущейся вдоль бастионов, распевая и трубя во всю мощь, насколько позволяли их легкие. Это зрелище, по крайней мере, подняло боевой дух и, без сомнения, потрясло немало богатых пивоваров, забаррикадировавшихся на ратушной площади.

Но воинству Христову так и не удалось сделать семь кругов вдоль крепостных стен. Они как раз завершали пятый, вопя во всю глотку «Лакеи-дерьмолизы!» на стражников, выстроившихся в шеренгу под аркой Фельхтских ворот, когда в отдалении свершилось то, что должно было окончательно разрядить напряжение тех дней. Колоссальная толпа людей с лесом шестов, растущим у них над головами, быстро продвигалась к городу. Если бы это было подкрепление, спешившее из Зальцы, Мюльхаузен оказался бы у нас в руках еще до вечера. Но брат Леонард, которого мы послали навстречу, вернулся с известием, что это жители соседних деревень, спешащие на помощь городскому совету. Вскоре эта новость достигла защитников стен, и мы оказались между двух огней: с одной стороны крестьяне, уже поднимающиеся по мосту в город, с другой — горожане, явно наслаждавшиеся этой сценой, которую наблюдали из-за спины первого ряда стражников. В общем, чересчур…

Вот что происходит, когда забываешь о крестьянах, стремясь захватить лишь городские пушки! Магистрат обещает им снизить пошлину на ввозимые в город товары, и в мгновение ока они становятся твоими противниками. Когда-нибудь, в точно такой же день, когда крестьяне будут на нашей стороне… В противном случае войско униженных моментально растает, как масло в печи, не доводя дело до кровопролития. Крестьяне пожимают руки горожанам, разбивают вдребезги наши охотничьи рога и в обеденный час отправляются по домам.

Таким образом, резолюция магистрата избрать двух новых бургомистров выглядит настоящим издевательством — простейший способ избавиться от двух идиотов и усилить в городе собственную власть.

На следующее утро ратушную площадь вновь заполнила громадная толпа жаждущих узнать имена новых бургомистров. Один из избранных, лучший пивовар города, немедленно начинает празднование, одарив горожан двумя громадными бочками. Затем слово берет второй, владелец текстильной лавки. Он говорит, что лишь благодаря необыкновенной прозорливости магистрата положение, грозившее серьезными беспорядками, разрядилось, что Родеманн и Кройцберг полностью расплатились за свое преступление и никогда не вернутся в город. Тем не менее не они одни действовали вопреки интересам граждан; господин Томас Мюнцер, чего вполне можно было ожидать от чужака, сделал все возможное, чтобы создать в городе хаос, а Генрих Пфайффер слепо следовал за ним, помогая осуществлению его подстрекательских планов. Для сохранения правопорядка Мюльхаузен не нуждается в подобных людях. Таким образом, Томасу Мюнцеру и Генриху предлагается в течение двух дней покинуть город. Задержавшись дольше указанного срока, они будут заточены в башню ратуши.