Дело №1

— Вы все такая же красивая и элегантная! — сказал я. И в этом не было преувеличения. Выглядела она эффектно, будто не отразились на ней ни семейная трагедия, ни прошедшие годы. Лишь внимательно приглядевшись, можно было заметить новые морщинки в углах глаз естественно и тщательно замаскированные косметикой.

При этом, должен заметить, Галина Афанасьевна была не из тех куколок, у которых ветер в голове. Если Ершов и женился на ней исключительно из-за ее красоты, то потом он не разочаровался в своем выборе. Я знал, какой она была верной, преданной и любящей женой. Да и ума ей было не занимать. Муж без стеснения советовался с ней во многих трудных случаях…

— Не скрою, приятно это слышать, — улыбнулась она. — Признаться, я почти не надеялась, что вы откликнетесь. — Кофе, будьте добры, — кивнула она официанту. — Но прежде всего, мне надо объяснить, где я взяла ваш рабочий телефон.

— И где же?.. — поинтересовался я.

— Скажите, вам что-нибудь говорит фамилия — Юденич?

— Во-первых, белый генерал… — я собирался с мыслями.

— А во-вторых?

— А во-вторых, один из поступающих в мое училище — Александр Юденич. Сын обеспеченных родителей. Людей, с которыми вы вполне можете быть знакомы. Они — как раз из вашего круга.

— Все верно, — кивнула она. — Всем ребятам, допущенным к заключительному этапу, раздали памятки с телефонами. Среди них есть и ваш рабочий телефон.

— Гм… — я почесал подбородок. — Все ясно. Но, по-моему, тут кто-то погорячился. Мой телефон должен быть если не закрытым, то почти закрытым для посторонних, а они, видишь, распространяют его в количестве пятидесяти экземпляров… Он же к кому угодно может попасть…

— Вы не волнуйтесь, — она опять улыбнулась. — Ребят предупредили строго-настрого, что звонить вам они могут лишь в случае крайней необходимости. Все звонки записываются, и если кто-то попробует воспользоваться телефоном, чтобы давить на вас или обратить особое внимание на какого-то мальчика, это будет автоматически означать отчисление из кандидатов в кадеты. Я решилась на звонок, потому что мы с вами — давние знакомые, да и мало ли почему я захотела с вами повидаться.

— Надо же… — пробормотал я. — А я ничего этого не знал…

Услышав объяснения Ершовой, я подумал о своем… Мне в голову пришло несколько мыслей, замечательных мыслей, которые еще требовалось обдумать… Но время подумать у меня еще будет, до встречи с отцом Владимиром и после.

— И вы решили попросить меня за сына ваших друзей? Попросить так, чтобы это ему не повредило?

— Не совсем точно… — она на секунду замолчала. — Моя просьба сводится к тому, чтобы вы отнеслись к нему объективно, только и всего.

— То есть?..

— Я вас знаю, Валентин Макарович. Вы всегда были очень деликатны, очень честны… Но при всем том, я подмечала, что есть у вас недоверие к богатым людям. В вас засело убеждение советского времени, что богатство может быть нажито только нечестным путем, и с этим убеждением ничего не поделать.

— Нет, что вы, я… — Она точно попала в мое больное место. Богатство почти всегда кажется мне признаком нечистоплотности. И веские доводы нужны, чтобы меня переубедить. Скажем, Ершов меня переубедил, потому что я видел, как он работает. Но, по большому счету, предубеждения против богатства я не могу побороть, честно сознаюсь. Сам понимаю, что это и несправедливо, и несовременно, и борюсь с собой, но тут меня, наверно, не переделаешь.

— Я только хочу сказать, — продолжила Ершова, увидев, что я замолчал, — что вам следует приглядеться к Саше, обычному мальчишке, выкинув из головы, кто его родители. Впрочем, если хотите, о его родителях я вам расскажу, и вы убедитесь, что это очень приличные люди. У них был конфликт с «Мегатрендс Холдинг» и «Фондом Бескорыстия», когда они отказались отмывать грязные деньги для этих организаций во время той знаменитой аферы. Конфликт вышел настолько резким, что до сих пор не исчезла полностью угроза их жизни, хотя все самое дурное уже позади.

— Погодите… — я нахмурился. — «Фонд Бескорыстия» — это ж финансовый фонд Гортензинского, так?

— Так, — кивнула она.

Я задумался.

— Скажите, — сказал я наконец, — а у вас самой какие отношения с Гортензинским? В смысле, если какие-то отношения вообще имеются?..

— Если откровенно, — ответила она после паузы, — я стараюсь избегать любых отношений с ним, потому что он вызывает у меня такое брезгливое чувство, как… как, например, слизняк. Хотя, по деловым вопросам нам иногда приходится пересекаться.

— Извините, но по каким деловым вопросам?

— В свое время, после смерти моего мужа, Гортензинский хотел прибрать к рукам его банк. Полностью ему это сделать не удалось, но двадцать семь процентов акций он сумел перекупить. Поэтому иногда мне приходится консультироваться с ним как с одним из крупнейших акционеров. Хотя контрольный пакет находится у меня, и я его никому не продам.

— Почему? Не лучше ли вам было бросить банковское дело? Ведь у вас, наверное, достаточное состояние, чтобы безбедно прожить до конца своих дней, да еще детей и внуков обеспечить?

— Все так, — согласилась она, — но бросить я не могу. Виктор все отдал, чтобы завести свое дело… Даже отдал жизнь. Он поднялся от простого инженера, не забывайте. Ради его памяти я должна продолжать работать.

Я кивнул, потом сказал:

— Еще один вопрос. Как Юденичи связаны с вашим бизнесом?

— Через наш банк, — она так и сказала — «наш», будто Ершов еще был жив, — проходят их расчеты за торговлю оружием. У Иллариона Юденича, отца Саши, есть лицензия на право торговли оружием и некоторыми оборонными технологиями. Он — один из немногих, соблюдающих полную честность в этом бизнесе. Поэтому, видимо, государство и дало ему лицензию. Можно даже сказать, что он, в определенной степени, является представителем государства, потому что всегда блюдет государственные интересы. Я бы даже предположила, что видимость, будто он действует как частное лицо — это игра, а на самом деле он уполномочен государством проводить некоторые операции, контролировать рынок и не допускать контрабанды и других безобразий. Работать с ним приятно — работая, никогда не надо ждать подвоха. Но, разумеется, деньги ему достаются не просто так, хотя и живет он очень хорошо. Я говорю, он ведет себя настолько в рамках закона, если выражаться обтекаемо, что многие люди с удовольствием ставят ему подножки на каждом шагу. Есть и такие, которые давно подумывают о его физическом устранении.

Некоторое время я анализировал то, что она не сказала. Очень интересная вырисовывалась картина… Потом, взвесив все, задал вопрос:

— Если мне понадобится встретиться с Юденичем-старшим… с Илларионом Юденичем… Вы мне поможете?

— Разумеется, помогу, — сказала она.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда, если что, я с вами свяжусь. И не волнуйтесь за Александра Юденича. Отношение к нему будет абсолютно объективное. Поступит он или не поступит, будет определяться только его данными. И меньше всего это будет зависеть от меня.

— Я вам очень благодарна, — проговорила она, вставая.

Я тоже встал.

— Не за что меня благодарить. Это вам я благодарен…

— …Потому что фамилия Гортензинского вдруг всплыла? — поинтересовалась она с обычной своей проницательностью.

Я постарался улыбнуться.

— Не только за это. Всегда приятно узнать, что есть еще люди, для которых честность и честь в бизнесе до сих пор что-то значат.

— Всего доброго, — ответила она. — Если что, звоните.

— Вы тоже, — сказал я.

И она ушла.

А я, выждав немного, покинул кафе и вернулся к машине. Валерий подошел минуты через две.

— Ну что? — поинтересовался я.

— Три человека выглядели подозрительно, — сообщил он. — Может, просто на красивую женщину глазели, с которой вы разговаривали, и никакого наблюдения никто не вел. Но я, на всякий случай их заснял, в разных ракурсах.

— Молодец! — похвалил я. — А теперь едем ко мне домой. И задание то же самое. Ко мне придет священник. Если увидишь, что этого священника «пасут» — сфотографируй всех.