Страница 65 из 85
Э. Хонеккер считал, что если бы не предательство правых социал-демократических вождей, свободная социалистическая Германия до 1933 года являлась бы вполне реальной возможностью, а не просто лишь какой-то сокровенной мечтой («Из моей жизни», с. 73). М. Вольф пишет в своей книге «Трое из тридцатых» о том, что в 1945 году в Берлине он разговаривал с одной 76-летней работницей, которая помнила все этапы рабочего движения, помнила речи Бебеля, Либкнехта (которого она знала), Цеткин, Арендзес и других. Она сказала: «Если бы Бебель был жив, он сделал бы так, чтобы коммунисты и социал-демократы шли вместе. Тогда Гитлер ни за что бы не пришел к власти. Бебель был настоящим вождем рабочих, не таким, как Эберт и другие «пролетарии в стоячих воротничках». Или: «У нас выступал Троцкий. Этот был нехороший. Настоящими были Ленин и Сталин».
Трусость австрийских социалистов — также причина и повод к разрыву. О. Бауэр, Ф. Адлер и другие утверждали, что победа пролетарской революции в Австрии невозможна, ибо её не поддержит крестьянство, находящееся под влиянием церкви и буржуазии, и что против неё немедленно будет организована военная интервенция. Между тем Н. Лезер признавал: «Не было абсолютной уверенности в том, что войска Антанты вторгнутся в Австрию, чтобы подавить революцию, нельзя также было исключать и помощь Советской России. У руководства социалистической партии не было желания идти на риск и бороться».
Позже, в 1927 году, когда рабочие Вены, возмущенные подлостью буржуазного правосудия, оправдавшего фашистов, убивших нескольких рабочих, вышли на улицы и потребовали оружие для подавления фашистов, социалистические лидеры не поддержали рабочих; они заявили, что это было бы «настоящим самоубийством». И это утверждалось, когда рабочее движение было на пике, на вершине своего подъема!
Непоследовательность лидеров социал-демократии в борьбе с фашистской опасностью больше всего возмущала коммунистов. Однако связывать социал-демократию с фашизмом — это было уже слишком. А ведь Сталин уже в 1924 году говорил и писал: «Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма… Эти организации не отрицают, а объективно дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы. Фашизм есть неоформленный политический блок этих двух основных организаций, возникший в обстановке послевоенного кризиса империализма и рассчитанный на борьбу с пролетарской революцией. Буржуазия не может удержаться у власти без наличия такого блока… «Пацифизм» в нынешней обстановке есть утверждение фашизма с выдвижением на первый план его умеренного, социал-дарвинистского крыла» («К международному положению», т. 6, с. 282, 283).
Отсюда делался вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней как с опорой нынешней фашизированной власти.
Конечно, не следует упрощать и трактовку социал-демократии как пособника фашизма и приписывать только Сталину. Многие руководители и видные представители компартий, по сути дела, разделяли этот тезис. И отнюдь не в результате давления Сталина, а именно потому, что социал-демократия проводила, по сути, политику блокирования с буржуазными партиями и тем самым действительно была важным фактором стабилизации капитализма.
Тем не менее ставить социал-демократов на одну доску с фашистами было несправедливо. Рассматривая социал-демократию как основную опору капитализма в рабочем движении и как главного противника коммунизма, Сталин считал, что все остальные течения в рабочем движении (анархизм, анархо-синдикализм, гильдийский социализм и так далее) являются, по сути, разновидностью того же социал-демократизма.
Однако Сталин под давлением реальной ситуации корректировал свою позицию. В 1926–1927 годах он уже выступает в поддержку тактики единого фронта с социал-демократами; правда, рассматривает эту тактику как метод агитации среди рабочих, доверяющих еще социал-демократии. Так, на заседании Президиума ИККИ Сталин говорил: «Коммунисты идут вообще в блоке с реформистскими вождями рабочих для того, чтобы стать руководящей силой внутри блока, а потом во всех массовых организациях рабочего класса, изолировав и изгнав оттуда реформистов». Подобный «разоблачительный» подход к социал-демократии был, естественно, присущ и многим документам Коминтерна, вышедшим в те годы. Он был присущ концепции «класс против класса», выдвинутой в 1927–1928 годах, которая, по сути, была заострена против социал-демократов и, в конечном счете, создавала препятствие для работы коммунистов в массах…
Конечно, ряд выдающихся коммунистов видел ущербность установок типа «класс против класса», «единый фронт снизу» и так далее. В частности, К. Цеткин на VI Пленуме ИККИ в 1926 году говорила: «Рабочие не могут понять такой двойственности, когда товарищ говорит ему как члену профсоюза: «Приди в мои объятья, товарищ пролетарий; да здравствует единый фронт в профсоюзах», а как члену социал-демократической партии: «Ты — фашист, предатель, я тебя хвачу по башке».
И всё же, к сожалению, преобладающей была тенденция рассматривать социал-демократов как предателей, которых нужно разоблачать и изолировать от трудящихся. Сталин ставил вопрос жестко: без разгрома социал-демократии нечего и думать о диктатуре пролетариата. «Если внутри рабочего класса имеются две конкурирующие партии одинаковой силы, то даже при благоприятных внешних условиях невозможна прочная победа». При таком подходе объединить усилия в борьбе с фашизмом коммунистам и социал-демократам, конечно, было трудно.
Неприязнь, враждебность к социал-демократии в ВКП(б) и в других коммунистических партиях была столь глубокой, что Сталин, как выше отмечалось, даже внутрипартийные дискуссии проводил под флагом борьбы против социал-демократического уклона. Так, в докладе «О правом уклоне в ВКП(б)» в апреле 1929 года Сталин подчеркивал необходимость борьбы против правых элементов в компартиях как «агентуры социал-демократического влияния». Отсюда — задача заострения борьбы против примиренчества с правым уклоном как убежища оппортунизма в компартиях. Отсюда — лозунг очищения компартий от социал-демократических традиций.
При этом примечательно, что Сталин порой поддавался самообману. В частности, он не раз высказывался в том смысле, что влияние социал-демократии среди рабочих падает, что лучшие рабочие уже отвернулись от социал-демократов, что если они еще окончательно не разоблачены, то только потому, что коммунисты неумело, плохо работают по разоблачению их предательской роли. И, тем не менее, Сталин в конце концов поддержал идею Народных фронтов, объединяющих все антифашистские силы: это новый ключ, открывающий дверь в будущее.
Сложное, противоречивое, порой также весьма схематичное было отношение Сталина к капиталистическим странам, к капиталистическому окружению. Сталин, советское руководство, в сущности, с 1920-х гг. питали недоверие, в частности, к Англии, которая (здесь Сталин был совершенно прав) всегда стремилась создать «единый фронт против СССР», «открыть дипломатическую блокаду СССР» и «втянуть СССР в военный конфликт». У. Черчилль, в частности, будущий английский премьер-министр и союзник Сталина в борьбе против фашистской Германии, в 20-30-е годы в фашистском режиме в Италии видел союзника в борьбе против СССР и коммунистического движения. Так, на встрече с Муссолини в 1927 году он говорил, что если бы он был итальянцем, то «всем бы сердцем был с вами от начала до конца в вашей триумфальной борьбе против ленинизма. В международном плане ваше движение оказало услугу всему миру. Италия показала, как надо бороться против подрывных сил. Тем самым она выработала необходимое противоядие против русского яда. После этого уже ни одна великая держава не окажется без необходимых средств защиты против разрушающей «болезни большевизма». (Цит. по: Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. М., 1982, с. 221). Подобные заявления У. Черчилля, давно известного своей, мягко сказать, неприязнью к Советской России, к СССР, конечно, только усиливали подозрительность, настороженность Сталина, других советских руководителей по отношению к западным странам.