Железные паруса

Наверное, я помаленьку стал, неожиданно для себя самого, подлинным королем, подумал он горько, с той же холодной четкостью мысли. Настоящим королем, способным даже в этот момент думать в первую очередь о военно-стратегическом равновесии и политических раскладах, а не о тех, кто остался барахтаться в волнах. Мне жаль их как-то мимолетно, потому что совершенно ясно теперь, что оказался под угрозой Балонг, и у меня нет ни единой военно-морской базы на полуденной стороне Харума, и слишком многое придется менять в самом лихорадочном темпе, и возникла масса новых неотложных дел, и я уже думаю, кого следует собрать на совещание немедленно, а кого – во вторую очередь, какими полками придется прикрыть Ратагайскую Пушту, какие перебросить в междуречье Монаура и Тея, где устраивать временные гавани, где закладывать новые порты, и из каких статей бюджета стянуть на это деньги, и возможно ли вообще учинить бюджету внеочередное кровопускание. И еще о тысяче подобных вещей я сейчас думаю, потому что таков мой долг – думать именно об этом, а не скорбеть о тех, кто остался позади. Да, наверное, я незаметно стал хорошим королем – раз хладнокровно и логично обо всем этом рассуждаю, а не ору в истерике, требуя немедленно развернуть корабль и подобрать, сколько удастся, потерпевших крушение. У меня нет времени их подбирать. За моей спиной – мои королевства, которым я один повелитель и защита. Хорошим королем я стал, настоящим, но, Господи, до чего это горько и больно, оказывается, быть настоящим королем…

Он не знал, сколько времени прошло. Просто в какой-то момент увидел впереди Джетарам – высокие башни форта, лес мачт, толпу на пристани. Сердито повел плечами – и его на сей раз моментально отпустили, отпустили во все стороны, почтительно вытянув руки по швам, склонив головы, пятясь, бесшумно исчезая с мостика…

Он бросил косой взгляд на Амонда. Адмирал смотрел перед собой, скрестив руки на груди, лицо у него было такое, что особо впечатлительным и утонченным натурам лицезреть это безусловно не следовало – ради вящего душевного спокойствия, чтобы не орать потом по ночам посреди кошмарного сна…

«Почему они не потопили нас? – подумал Сварог. – У них были к тому все возможности, они не могли не разглядеть в перископы мой штандарт на корме фрегата. Почему Стахор на сей раз не попытался со мной разделаться раз и навсегда? Завершить то, что ему не удалось в Клойне… Почему они не потопили нас?»

По тому, как повернулся к нему адмирал, он понял, что задал вопрос вслух – первые слова, которые он произнес после разгрома.

– Я сам над этим ломаю голову, государь, – ответил Амонд с той же холодной рассудительностью, какую Сварог ощущал в себе, несмотря на все происшедшее.

Он был настоящим адмиралом, как Сварог – настоящим королем. И оба в этом качестве не могли себе позволить многое из тех человеческих чувств, которыми простые люди, счастливцы, обладают, как сокровищами, и сами не подозревают, насколько они счастливы и богаты, невозбранно давая волю эмоциям и чувствам…

– Вполне возможно, эти крохи ведут свою игру, – сказал Амонд, не меняя позы, глядя вперед с невозмутимостью деревянной фигуры с корабельного бушприта. – В подобных делах каждый участник ведет свою игру, это азбука… Хм, все возможно… Знаете, когда я был совсем молодым, и мы прижали у островов Девайкир пиратскую эскадру… был такой капитан Брагенар, примечательная личность, из знаменитых… так вот, мой тогдашний командир потопил два корабля, а третьему, с самим Брагенаром на борту, дал уйти, хотя имел полную возможность пустить и его на дно. Хозяйственный расчет, понимаете ли. У Брагенара было больше старых счетов с горротцами, чем с нами, и он определенно причинил бы им больше вреда, чем нам… Хороший кот никогда не вылавливает всех до единой мышей в доме – и большая политика, в сущности, повинуется тем же принципам, вы это знаете лучше меня, ведь это вы – мой король… А знаете что? Вполне возможно, сам Стахор поменял намерения. Времена нынче настали ох какие непростые… Быть может, он рассчитывает, что вы причините гораздо больше вреда кому-то другому – больше, чем ему… А может, он опасается, что, погубив вас, останется один на один с теми опасностями, которые вы принимали на себя, словно щит…

– Что вы имеете в виду?

– Не знаю, – сказал Амонд. – Первые наметки, и не более того… Времена, повторяю, настают непростые, ни на что прежнее не похожие. Где уж тут с первого выстрела угодить в яблочко… – он помолчал. – Ваше величество, пока нас никто не слышит… Дела, откровенно говоря, не просто скверные – хреновейшие. Эти подводные лоханки, не боюсь в том признаться, меня по-настоящему пугают. Ведь ни один корабль не защищен… Они могут хоть сейчас пустить на дно весь наш флот, а мы не в состоянии помешать. Нужно что-то придумать, и побыстрее…

Он смотрел на Сварога так многозначительно и упрямо, что ясно было: придумать должен Сварог, и никто иной. Совершить очередное чудо или хотя бы богатырское деяние по примеру древних легендарных витязей вроде Дорана. Сварог украдкой вздохнул. Адмирал, похоже, переоценивал его возможности…

Не глядя в глаза верному сподвижнику, он глухо сказал:

– Распорядитесь, чтобы корабль причалил где-нибудь в отдалении от… всего этого.

И указал на толпу у причала – они были совсем близко, и можно разглядеть лица, исполненные тягостного недоумения. Сварог просто не мог смотреть сейчас в эти глаза – даже зная, что никто не рискнет задавать вопросы королю.

Амонд понятливо кинул и поднял микрофон к разбитым в кровь губам. Матросы побежали по реям и вантам, заскрипели снасти, фрегат стал разворачиваться вправо, уходя к отдаленным причалам, где не было ни единого человека и куда простые обыватели ни за что не могли бы проникнуть через двойную цепь караульных.

– Вы уж придумайте что-нибудь, ваше величество, – произнес старик почти умоляюще. – А то ведь дела совсем скверно оборачиваются, этак и в море никого палкой не выгонишь, даже самых удалых…

Глава восьмая

Голос моря

Визит Сварога в неприметную портовую гостиницу «Синий коралл» напоминал небольшую военную операцию, каковой, собственно, и являлся, с какой стороны ни взгляни.

Сначала в королевском кабинете состоялось недолгое совещание с участием Интагара и четырех его подчиненных, а также парочки представителей, так сказать, братских контор. Все вместе они выложили на стол Сварогу всеобъемлющее досье на хозяина данного заведения, а также на его чад и домочадцев. Вполне могло оказаться, эти неприметные, немногословные люди ведали о владельце гостиницы много такого, чего он сам о себе не знал…

Выложенное изучили, обговорили, немного поспорили – и стали действовать. Моментально было установлено квалифицированное и незаметное наружное наблюдение, работавшее в лихорадочном темпе, но крайне эффективно. После докладов наружки возле гостиницы стали концентрироваться люди, выполнявшие уже другие функции. Получив сигнал, они без особой спешки, но и не копаясь, хлынули в гостиницу всей оравой – проверять документы, оценивать степень возможной угрозы, благонадежность гостей и прочие немаловажные факторы.

Улочку перекрыли с обеих сторон хваткие специалисты по таким именно мероприятиям. На реке появились два паровых куттера, набитые вооруженными людьми.

В конце концов к гостинице на полном галопе подлетел десяток всадников – и Сварог, окруженный ратагайцами, вошел в обширную прихожую, где под потолком перекрещивались могучие потемневшие балки, а пол устлан чистой соломой. Судя как по донесениям, так и по собственным впечатлениям Сварога, гостиничка была из приличных.

Повсюду стояли мрачные личности в цивильном, с оттопыренными орудиями производства полами кафтанов и камзолов, хомериков и плащей. Они торчали у входа в трактир, на кухню, в комнатку-контору хозяина, на лестнице, у дверей нумеров.

Сварог поднялся по лестнице. Кивнул на дверь, обозначенную позеленевшей от времени и нерадения слуг медной цифиркой «8». Двое ратагайцев кинулись внутрь, не утруждая себя деликатным стуком – не из служебного рвения, а попросту потому, что не подозревали даже о существовании такого обычая, стучаться в дверь. Дверей они вообще не видели всю свою сознательную жизнь, пока не оказались в Латеране.