Хочешь цветочек?

Вернулся лишь к вечеру, я уж и дождаться не чаял. Хмурый, подавленный, будто "любимая" теща в аварию попала, да отделалась всего-то легким испугом.

– Ну ты урод, – говорю. – Где шлялся так долго? Давно бы на попутке уехали.

– Тимми, ты только не ругайся, Тимми, – шепчет он. – Всё будет путем, чувак. Завтра я обязательно отыграюсь. Сто пудов. Удача на нашей стороне.

– Ты че несешь, олух? – я злюсь и начинаю нервничать. – Ни фига не въеду. Давай-ка по порядку.

– Че рассказывать-то? Пиво пили, ну, после еще добавили. И еще… Затем в карты сели играть. Продул я, короче, все наши бабки… подчистую, блин. Ты не ругайся, Тимур, ладно?

– Дэн, ты ушлепок, дебил. Сволочь последняя. Я не знаю даже, какое слово еще подобрать.

– Отыграюсь, – твердит он. – Верняк. Потрещал тут с одним, секретик кое-какой вызнал. Не дрейфь, братан.

Я только рукой махнул да Гришку пошел искать. Извини, мол, хозяин добрый, можно до завтра переночевать? Разумеется, он не отказал.

Утро началось с громких криков, в которых слово "мать" было самым мягким, да ими, в общем-то, и продолжилось. Сначала сонный Дейзи расшиб коленку, налетев на некстати подвернувшуюся тумбочку. Затем порезался кухонным ножом и в довершение всего – опрокинул на себя стакан с горячим чаем. Ах да, выходя на улицу ("Отыграюсь – и домой. Уедем сразу, ага?"), он умудрился зацепиться футболкой за гвоздь, торчавший из сложенного у ворот штабеля разнокалиберных досок. Так и пошел – в рваной.

А я опять увидел, как в Гришкиных глазах стынет, похрустывая морозным ледком, прежнее непонятно-странное выражение.

– Какого черта, Дейзи?!!

Ребристое дуло пистолета больно упирается в висок. Капли пота на лбу. И губы пересохли. Да он же сошел с ума, мать его так! У этого жирного сукина сына напрочь сорвало крышу. Как я раньше не замечал? Ну козел, ну с-скотина! Опять, наверно, проигрался местным в пух и прах. Урод проклятый!

– Заткнись, Тимми, или я разнесу твою гнилую башку. Ты не хера не понял, придурок. А я второй раз повторять не буду, ясно?!

Жилистая пятерня крепко-накрепко вцепилась в мои волосы, а холодный ствол всё сильнее и сильнее вдавливается в голову. Оч-чень неприятное ощущение, скажу я вам.

– Спокойно, Дэн. – Кадык движется часто-часто – вверх-вниз, вверх… – Убери пушку, поговорим как нормальные люди, или ты тоже сдвинулся, а чувак? Тоже, да?! – я постоянно сглатываю копящуюся во рту слюну, и кадык дергается туда-сюда, вверх-вниз, словно чертов поршень в чертовом двигателе внутреннего сгорания.

– Спокойно?! – шипит он. – Я спокойней сотни дохлых удавов! Слышишь, ты, тупой идиот?! Полчаса распинаюсь уже, объясняю, а ты? Не лечи меня, Денис, – вот что ты сказал! Козел, блин, выслушать и то не можешь. Знаешь, что будет, если я сейчас нажму на курок? Нет?! Так я скажу – удача, выйдя из-за ближайшего угла, задерет подол и встанет раком. Понял, баран?! Квартира, доставшаяся в наследство от неизвестного, но богатого и благополучно почившего родственника. Машина, выигранная в лотерею. Клад, зарытый под любым – понимаешь? любым! – деревом, стоит только копнуть!

– Я понял, Дейзи, – бормочу я.

– Всё-всё понял. – Сердце, ровно птица в клетке, – бьется! бьется! бьется! Тараном в ворота – бух! бух! Оно и так в клетке, лезут дурные мысли. В грудной клетке.

– Дейзи, пожалуйста… – Мое хриплое учащенное дыхание заглушает остальные звуки. Едкий, соленый пот скатывается со лба – Господи! Я не верил в тебя! Помоги, яви чудо! – заливает глаза, течет по щекам…

– Отпусти меня, толстый ублюдок! – ору я. – Сука! Мы же друзья!

– Такая байда, Тим, – Денис нервно грызет ногти. – Влип по самое не могу. Слушай, короче. Вчера, когда домой возвращался… черт, аж ноги заплетались, то в жар бросало, то в холод – ни денег теперь, ни машины. Подошел, значит, один, плюгавенький такой, в кепке, а пиджачок на нем дорогой, моднючий. И говорит: не повезло, брат? Я ему, отвали типа, не лезь в душу. А он свое гнет: удача, мол, она такая, седня навоз, завтра – бабок воз. Хочешь, грит, удачливым быть? Кто ж не хочет, отвечаю. А если за чужой счет? – спрашивает. Как так? Да просто. Ты вот сейчас в карты играл, деньги все, что ль, твои были? Половина только. Что другу-то скажешь? Прикарманил, получается, у товарища бабки, как своими распоряжался. Пошел ты, говорю, советчик хренов. Он смеется: не нравится правда-то? И дальше разговор ведет. Фарт всегда такой, объясняет. Везет, знаешь, кому? Не дуракам, нет – умным. За счет тех дуралеев и везет. Тебе счастья полный дом, а кому-то – жрать нечего. Ну и что? – говорю, делится, что ли, со всеми? Это алкашам жрать нечего, нормальный человек всегда заработать сумеет. Тот прям расцвел, по плечу меня хлопает: правильно мыслишь, однако. Так хочешь удачу? Исключительно для себя, остальным – плохо ли, хорошо будет, неважно. Ну я и согласился. А он – тут же – цветочек протягивает, на одуванчик похож, который без пуха, только синий. Съешь, говорит, и всё. Что за фигня? – спрашиваю. Недофорт это, как дитю малому втолковывает. Чудное слово, да, Тим? Цветок недоброй фортуны. Ешь, удача будет…

Денис замолчал, вздохнул протяжно, взглядом в пол уткнулся. Потом опять забубнил – монотонно, устало:

– С подвохом везенье оказалась. Видел, как я утром спотыкался на ровном месте? Как из рук всё валилось? Пакости и неприятности будто из мешка дырявого посыпались. Удача, блин, недобрая. Чтоб тебе хорошо было, надо другим плохо делать. Больно. Гнобить, короче, всех на корню. А не будешь – судьба тебе-любимому плюхи с затрещинами отвешивать примется. Не дай бог еще поможешь кому, доброе дело сделаешь – тогда совсем кранты, надевай белые тапочки и жди костлявую. Правда, можно уравновесить.

Дейзи истерически захихикал.

– Одной рукой, блин, давать, а другой, мать ее, брать!

Я тупо пялился в стену комнаты – желтые обои с крупным ромбовидным узором, – выделенной нам хозяином дома для ночлега, и молчал.

– Смотри! – кричал Дейзи, раскидывая разноцветные купюры. – Думаешь, выиграл? Не-а, нашел. Спасибо мужикам, подсказали, че делать нужно. Видишь?! – он тыкал мне в нос блестящий, лоснящийся от смазки пистолет. – Тоже нашел. Легко, Тимур. Грохнул пару собачек, рыжему Федьке морду набил, колеса у чьей-то тачки пропорол, каменюкой в окно засадил. Мне везет, как Иванушке-дурачку в сказке! Я имею судьбу, пока она не поимела меня! Сволочи!!! Они все здесь такие! А-а-а!..

Бах! – стекло разлетается на тысячи мелких осколков.

Бах! – звук выстрела больно бьет по ушам.

Бах! – пороховая гарь лезет в ноздри.

Бах! Бах! Бах!..

– Эй, – в приоткрытую дверь осторожно заглядывает владелец дома. – Че палите без толку? Орете зачем? Работать мешаете.

– Гриша, – всхлипывает Денис, – сука ты, Гриша. Почему раньше ничего не сказал? Не предупредил?

– Очень много вопросов к тебе, братан, – говорю я. – Оч-чень много, – и как бы невзначай направляю дуло пистолета ему в живот. – И попробуй только не ответить хотя бы на один.

– …Как всё началось, спрашиваете? Давненько уже, годах в семидесятых примерно. Даже история соответствующая имеется, ну, или байка, хоть как называйте.

Пошел, значит, один нашенский в лес за грибами. Ванька-клоп его звали, а может, и по-другому. Бродит, ноги топчет, собирает помаленьку – не удались в то лето грибы. Вот уж и к болоту Именьковскому выбрел. Глядь, мужик какой-то шестом топь пробует: перейти, видно, хочет. Увидел мужик Ваньку, местный ты? – спрашивает. Тот кивает. Ну, пособи тогда, говорит, через болото перебраться, небось, и тропку какую знаешь.

Знаю, конечно, отвечает Клоп. Айдате, гражданин, проведу. А на мужичке-то одежка богатая, браслеты на руках, кольца; цепочка золотая, бумажник толстый из заднего кармана выглядывает. Ванька, карманник бывший, три года за воровские дела отсидевший, и позарился. Пока вел, покрепче к дядьке тому прислонялся, будто поддерживал, а сам руками – раз, раз. Слямзил бумажник-то, да браслетик серебряный увел. Мужик, верно, заметил, однако вида не подал. Спасибо, говорит, добрый человек, за помощь.