Славяне и евреи о "своих" и "чужих" календарных праздниках

Ольга Белова

Славяне и евреи о «своих» и «чужих» календарных праздниках

«У нас ат жыдоў узяли звычай: як пьюць — гаварыць „шолам…“»

Статья написана в рамках работы над проектом «Ethnocultural and Ethnoconfessional Stereotypes in the Folk Culture of the Slavs» при поддержке Research Support Scheme of the Open Society Foundation, grant No.: 196/1999

В народной культуре отношение к этнически, социально или конфессионально «чужому» традиционно определяется целым набором этнокультурных стереотипов. При этом «чужому» приписываются сверхъестественные свойства, связь с потусторонними силами, способности к магии и ведовству (как вредоносному, так и продуцирующему). Эти устойчивые представления охватывают как саму фольклорно-мифологическую фигуру «чужого», так и связанные с ним обряды и ритуалы. В сфере суеверных представлений оказывается и народный календарь — поверья о «чужих» праздниках, о связанных с ними приметах и магических действиях. Особенно ярко проявляются такие представления в регионах тесных этнокультурных контактов — именно такими областями в XVIII — первой половине XX в. были Подолия, украинское и белорусское Полесье, польское Подлясье, Прикарпатье и Закарпатье. Материалы из этих мест и легли в основу нашего исследования.

На фоне целого комплекса мифологических поверий о «чужих» представление носителей местной традиции о существовании у этнических соседей другого календарного цикла делает «чужие» даты значимыми в их приложении к «своему» календарю, когда речь идет о магической практике, погодных или аграрных приметах. Подобные верования нашли отражение в самых разных фольклорных жанрах — легендах, быличках и анекдотических историях.

В легенде из Покутья (Прикарпатская Украина) говорится, что в начале света «русские», «польские» и «еврейские» праздники совпадали, а причина их расхождения во времени… в обуви. Но однажды встал еврей рано утром, обулся в свои «пантофли» и побежал на молитву в школу; проснулся мазур, надел свои «буты» и тоже пришел молиться Богу, но позже еврея; а русин долго обувался в свои «постолы» (лапти. — О.Б.) и пришел последним. С тех пор всегда сначала наступает еврейская Пасха, потом католическая («польская»), а потом уж приходит православная («русская») [Kolberg DW 29: 77]. Вопреки объективной реальности, в массовом фольклорном сознании существует устойчивое представление о том, что подвижные праздники разных конфессий никогда не совпадают. «Чужие» праздники часто воспринимаются как «праздники наоборот» (точно так же, как «чужая» вера считается греховной и неправедной, а «чужой» Бог представляется демонологическим персонажем). Так, на Витебщине полагали, что погода в «жидовскую пасху» всегда противоположна погоде в христианскую [Никифоровский 1897: 244], а «„польские святки“ (период от Рождества до Крещения. — О.Б.) в отличие от „наших“ (православных. — О.Б.) — неправильные» (с. Ровбицк Пружанского р-на Брестской обл.).

Естественно, «свои» праздники всегда лучше, их больше и они важнее. Об этом говорится в рассказе о споре иудея с христианином на предмет того, чья вера лучше, у кого больше праздников и святых. С середины XVIII в. эта история встречается в русских рукописных сборниках новелл, фацеций и жартов [Malek 2000: 326-327], широко бытует в русской и украинской устной традиции. Приведем один из народных вариантов этого популярного сюжета (запись была сделана в Нежинском уезде), попутно обратив внимание на некоторые его этнолингвистические особенности. Основу рассказа составляет «состязание» еврея и мужика, перечисляющих праздники «своего» календаря. Назвав праздник, можно вырвать волос из бороды соперника. Первым слово берет еврей как представитель «божьего народа»: «Мы з народ бозы, то й празныки головниси, — мени поцынать!». Мужик соглашается: «Ну, нехай вже твуй чорт старшы — почынай!». Еврей начинает перечислять, каждый раз вырывая по волосу из бороды мужика: «Ад нового году — Рош ходеш шват! Хамиша Ассар б'шват!» Тут мужик возмутился, решив, что его дурачат, перечисляя вместо календарных дат многочисленных родственников (именно так он «расшифровал» услышанные названия): «Та що ты, свыняче ухо! Казав, у вас головнийши празныкы, а теперь що ты выдумуеш: то сват и се сват, та й будеш усю ридню тягать!» Но еврей все-таки закончил перечисление: «Рош Ходеш Адар, другый день Рош Ходеш Адар, Гаманове Ухе» (при последнем названии он дернул мужика за ухо). Далее стал перечислять мужик, также начав с Нового года: «Первый день свят! Собор Пресвятейи Богородыци й священномученыка Юхыма! Святого апостола й первомученыка Степана! Святых мученык дву тму в Ныкодымийи сожженных!» (при последнем названии он вырвал у еврея всю бороду). Еврей согласился, что «у вас бильсе празныкув», но неуемный мужик потребовал выслушать хотя бы малую их часть: «Пъятый день — Святых младенец чотырнадцяти тысяч, Хрыста ради избиенных од Ирода в Вифлееми Иудейским!» (при этом он схватил своего оппонента за пейсы) [Гринченко 1901: 198-199]. Согласно другому варианту, еврей запросил пощады после праздника Сорока святых мучеников [Гринченко 1901: 199-200].

Наряду с характерной для украинских и белорусских рассказов имитацией речи еврея, его своеобразного акцента, отметим своеобразную «слуховую транскрипцию» еврейских названий праздников. Любопытный именно своим «макароническим» характером перечень годовых праздников (причем «правильные» названия реконструируются без особого труда) содержится в рассказе из Галиции: «Судный день, Трубки, Кучки, Гамана, Пейсах, Зелени Сьвєта» [Гнатюк 1896: 212]. Обратим внимание на последнее название: традиционный славянский термин «зеленые святки» (в значении «Троицкая неделя») прилагается здесь, по всей видимости, в празднику Шавуот, подчеркивая, таким образом, «растительную» символику этих праздников в обеих культурах.

«Магия праздников» — так можно назвать феномен, определяющий взаимное отношение этнических соседей к важным датам «чужого» календаря. Именно к «чужому» празднику можно приурочить исполнение магических обрядов для достижения благополучия в хозяйстве.

Согласно гуцульскому поверью, на христианскую Пасху евреи обязательно хотят одолжить у соседей-христиан огня, потому что это хорошо для скота и приносит удачу: «жид ласує на Велигдень увiйти у хату и узєти ватри — то єму до короў, и веде сї єму вiтак у шахралствi» [Онищук 1912: 40]. Значимость для хозяйственной магии «чужого» пасхального огня усиливается еще и тем, что пасхальный огонь — это «новый», впервые зажженный (иногда так называемый «живой» — т. е. полученный трением) огонь, следовательно, магическая сила его особенно велика. В свою очередь в Белоруссии был распространен обычай накануне Пасхи разжигать и поддерживать огонь на погосте с помощью предметов, украденных у евреев [Зеленин 1914: 456].

По наблюдениям гуцулов, евреи стремились «как бы случайно» принять участие в обрядовом обливании водой в «Волочильный понедельник» (понедельник после Пасхи), чтобы уберечься на весь год от коросты: «як на Волочiлний понегiлок єго (еврея. — О.Б.) скупают, то его короста нїколи не возьме сї» [Онищук 1912: 41]. Стремясь быть облитыми водой в пасхальный понедельник, евреи вели себя вполне в русле местной славянской традиции, где ритуал обливания как раз и способствовал получению здоровья и благополучия на весь год. Обливание сопровождалось приговорами-благопожеланиями: «Будь веселой, как весна, сытой, как осень, и богатой, как святая земля» [Богатырев 1971: 239]. В то же время, как отмечал известный этнограф и фольклорист П. Г. Богатырев, местные жители считали, что обряд обливания появился как раз благодаря евреям: «В Верховине Быстрой и Вышнем Быстром мне объяснили, что обливание в понедельник и вторник пасхальной недели совершают в память о том, что после Воскресения Христова евреи обливали верующих, чтобы те не разгласили этой вести. По словам дьяка из Смерекова, когда Христос воскрес, евреи обливали толпу верующих, чтобы разогнать ее» [Богатырев 1971: 239-240]. Свидетельство П. Г. Богатырева подтверждается материалами из с. Горынчево Хустского р-на Закарпатской обл.: «Католики обливаются на другой день после Великого дня, в понедельник. Поливаются они в знак того, что, когда воскрес Христос, враги его кидали в народ яйца и водой обливали, чтобы люди не говорили, что Христос воскрес. У православных в память этого на Пасху варят и красят яйца» (зап. 1946 г., Архив Института этнологии и антропологии РАН. Ф. 16. Д. 1378ж, тетрадь М. Данковой, с. 76). Одновременно в той же локальной традиции бытовало и «чисто христианское» объяснение появления этого обычая: апостолы, перед тем, как снять Христа «з древа», вымыли руки, чтобы чистыми руками дотрагиваться до Божьего тела. С тех пор пошел обычай мыться в этот день [Онищук 1912: 41].