Страница 1 из 26
Кейдж Бейкер
Мадам Айгюптос
Будь вежлив с Дьяволом, пока не перейдешь мост.
В одной стране, где леса и ночи темны и безумны, раскинулась широкая равнина, залитая яростным солнечным светом. По этой равнине мчался стремглав какой-то человек в нелепой одежде. Утоптанная, спекшаяся глина дороги у него под ногами отражала жар солнца, и человек насквозь промок от пота. От усталости он шатался, потому что бежал уже давно и был довольно тучен, к тому же ему изрядно мешали шелковые кружевные панталоны, так и норовившие соскользнуть с жирных ляжек. Надо сказать, что его костюм был не только нелепым, но и унизительным, потому что кружева и юбки делали мужчину похожим на дебелую деревенскую молочницу.
Слезы отчаяния и страха ручьями лились по щекам беглеца, смешивались с потом и белилами и стекали по длинным темным усам, отчего те казались седыми. Малиново-красные пятна нарисованного румянца тоже размокли и текли розовыми струйками — создавалось впечатление, будто мужчина плачет кровью. Набитая соломой искусственная грудь под платьем растряслась от бега и сползала все ниже. Наконец она вывалилась из-под широкой сборчатой юбки, словно мертворожденный плод, и мужчина, сдавленно ахнув, остановился, чтобы ее подобрать. При этом он тревожно обернулся через плечо.
Преследователей еще не было видно, но мужчина знал, что они двинулись в погоню верхом и им, конечно, не составит труда его догнать. На этой пустынной дороге, протянувшейся через голую равнину, он был словно на ладони. И нигде, как назло, ни кустика, ни деревца… Заскулив от отчаяния, мужчина снова бросился бежать, на ходу засовывая за лиф платья искусственную грудь. Над его головой с противным гудением вились мухи.
Примерно через полмили дорога пошла вверх. Преодолев некрутой подъем, мужчина увидел впереди еще одну, идущую под прямым углом к первой. Четверка запыленных лошадей тянула по ней караваи из двух сцепленных между собой фургонов, похожих на цыганские кибитки, но выше и уже последних. Да и раскрашены они были не так пестро, как обычные цыганские повозки. Парусиновые тенты обоих фургонов были черными, как одеяние Той, Что Приходит с Косой, и только над дощатыми бортами фургонов белели старинные белые буквы: МАДАМ АЙГЮПТОС.
Мужчину, впрочем, не интересовало, кому принадлежит караван. Он не поколебался бы, даже если бы лошадьми действительно правила Смерть. Напрягая последние силы, он помчался вслед за караваном, держась до поры до времени под прикрытием последнего фургона. Вскоре он нагнал странный караван и, чувствуя, что силы его иссякают, последним отчаянным рывком запрыгнул на сцепку между фургонами. Несколько секунд он балансировал на широком железном дышле, глядя, как пот каплет на нагретый солнцем металл и испаряется с чуть слышным шипением, потом перебрался на передок фургона, отодвинул засов на дверце и без сил повалился в темноту.
Погонщик на козлах переднего фургона сидел, накрыв голову капюшоном, защищавшим его от палящих лучей солнца, и не то дремал, не то грезил о каких-то затерянных во времени странах. Он не шевелился и даже не заметил, что подобрал пассажира.
Беглец лежал плашмя на грубом деревянном полу, глубоко и часто дыша. Он так устал, что не обращал никакого внимания на окружающее. Лишь какое-то время спустя он приподнялся на локте И огляделся. Еще через пару секунд он сел, сдернул с головы дурацкий кружевной чепец вместе с фальшивыми косами из грубой желтой пряжи, вытер им потное лицо и вполголоса выругался.
В каком-нибудь другом, более совершенном мире, мрачно размышлял мужчина, в фургоне непременно нашелся бы сундук с одеждой, где он мог бы покопаться и подобрать себе что-нибудь менее приметное. И конечно, там стоял бы ларь с едой и питьем. Увы, судьба снова сыграла с ним злую шутку, ибо фургон, в который он забрался, явно не предназначался для жилья. Судя по всему, это было что-то вроде передвижного склада, где не было ничего, кроме каких-то ящиков и громоздких тюков, тщательно упакованных в мешковину.
Скорчив брезгливую гримасу, мужчина запустил руку за лиф своего платья и вытащил фальшивую грудь. Поднеся ее к уху, он несколько раз встряхнул ее и улыбнулся, услышав приглушенное звяканье. Золотые кольца оказались на месте. Увы, это была лишь часть добычи, которую он успел захватить, прежде чем обратиться в бегство.
В наглухо закрытом фургоне стояла удушливая жара, поэтому мужчина снял с себя всю одежду, за исключением шелковых панталон с оборками. Еще раз оглядевшись по сторонам, он приступил к методичному и тщательному обыску, вскрывая один за другим ящики и тюки. Через несколько минут мужчина уже покатывался со смеху.
С первого же взгляда ему стало понятно: перед ним краденые вещи.
Скатанные и перевязанные ковры, дорогие чайные сервизы с золотым рисунком, кальяны и прочие предметы, несомненно, были похищены у турецких торговцев и чиновников. Здесь же оказались и русские иконы, и написанные маслом портреты каких-то вельмож, и австрийский хрусталь, и украшенная затейливой сканью серебряная посуда, и резные деревянные вазы, и даже подставка для зонтиков с целым арсеналом палашей и кривых кавалерийских сабель. Некоторые были украшены чеканкой и драгоценными камнями, другие — явно старинные — выглядели совсем просто, даже примитивно, но представляли огромную ценность как фамильное оружие, передававшееся из поколения в поколение на протяжении столетий. К сожалению, среди всего этого богатства не нашлось ничего, что поместилось бы в кармане. Впрочем, карманов у мужчины все равно не было.
Недовольно бормоча что-то в усы, беглец взял в руки кривую турецкую саблю и вытащил ее из ножен.
Именно в этот момент снаружи раздался топот копыт нескольких лошадей, скакавших резвым галопом. Выронив саблю из внезапно онемевших пальцев, мужчина бросился к двери и прижался к ней спиной. Топот копыт приближался. Вот кони обогнали фургон, замедлили ход, и кто-то из всадников задал вознице несколько вопросов. Потом мужчина услышал — но не расслышал — ответ, произнесенный, несомненно, женским, но очень низким голосом. В отчаянии пассажир завращал глазами в поисках убежища, но в фургоне не обнаружилось ни одного укромного уголка. Он, конечно, мог бы завернуться в ковер, как Клеопатра, но на это у него уже не оставалось времени.
К счастью, всадники не стали задерживаться. Топот копыт замер где-то далеко впереди, и мужчина, сообразив, что на этот раз опасность миновала, без сил опустился на пол.
Несколько минут он прислушивался к бешеному стуку собственного сердца, потом снова подобрал с пола саблю.
Лишь поздним вечером фургон свернул с дороги и, прогрохотав колесами по неровной, каменистой обочине, остановился. Судя по доносившимся снаружи звукам, возница не спеша распряг лошадей и повел поить к ручью, шум и плеск которого раздавались в некотором отдалении. Потом послышался треск ломаемых сучьев и шорох разгорающегося пламени. Кто-то разжег костер, и мужчина, который в последние пару часов сильно страдал от холода (он по-прежнему сидел среди ковров и ящиков в одних панталонах с саблей наголо), невольно принялся мечтать об огне и горячей пище. Какое-то время спустя снаружи послышались чьи-то неуверенные, легкие шаги и шорох: кто-то карабкался на сцепку между фургонами.
Дверь фургона отворилась, и на фоне полной луны появился силуэт худого существа с непропорционально большой головой и тоненькими, как спички, ручками и ножками. Под мышкой оно держало какой-то сверток, похожий на скатанный в трубку ковер. Существо заглянуло в фургон, и в его больших, красноватых, как у кролика, глазах появилось недоуменное выражение.
— Х-ха!.. — выдохнул мужчина и, схватив это похожее на сморщенного ребенка существо за руку, рывком втянул внутрь. Понятно, существо громко закричало, пронзительно и не совсем по-человечьи. Сопротивляться, впрочем, оно не пыталось; мужчине даже показалось (и это ему очень не понравилось), что он сжимает в руках что-то вроде куклы чревовещателя — нечто почти бестелесное, с ног до головы закутанное в сырые, заплесневелые тряпки и не совсем живое.