Страница 49 из 79
министр пропаганды — доктор НАУМАН;
министр финансов — ШВЕРИН-КРОЗИГ;
министр труда — доктор ХУПФАУЭР;
министр вооружения — ЗАУР;
руководитель немецкого рабочего фронта и член кабинета, рейхсминистр — доктор ЛЕЙ.
— Хотя некоторые из этих людей, как Мартин БОРМАН, доктор ГЕББЕЛЬС и другие, вместе со cвоими женами, по доброй воле присоединились ко мне и ни при каких обстоятельствах не захотели покинуть столицу империи, а были готовы погибнуть со мной здесь,
я должен все же просить их повиноваться моему требованию и в этом случае поставить интересы нации выше своих собственных чувств. Когда я умру, они будут близки ко мне, благодаря своей работе и своей верности, как соратники; я надеюсь, что мой дух будет среди них и всюду будет их сопровождать. Пусть они будут суровы, но всегда справедливы, пусть прежде всего они никогда в своих действиях не будут руководствоваться чувством страха, а честь нации будут ставить выше всего на земле. Пусть, наконец, они осознают, что наша задача развития национал-социалис-тического государства представляет собой дело грядущих столетий; она обязывает каждого всегда служить общим интересам, отодвигая на задний план свои собственные выгоды. От всех немцев, всех национал-со-циалистов, мужчин и женщин и от всех солдат немецкой армии я требую, чтобы они были верны и послушны новому правительству и его президенту до самой смерти.
Составлено в Берлине, 29 апреля 1945 года, в 4.00 Гитлер.
Свидетели: доктор Иозеф ГЕББЕЛЬС
Мартин БОРМАН
Вильгельм БУРГДОРФ
Ганс КРЕБС
Так как я в годы борьбы полагал, что не могу взять на себя ответственности вступления в брак, я решился перед окончанием земного существования взять в жены девушку, которая после долгой верной дружбы, по доброй воле, прибыла в почти уже осажденный город, чтобы разделить свою судьбу с моей. Она по своему желанию умирает со мной как моя супруга. Смерть заменит нам то, чего лишила нас обоих моя работа на службу моему народу.
То, чем я владею, принадлежит, поскольку оно вообще представляет ценность, — партии. Если она не будет больше существовать — государству, если будет уничтожено и государство, то дальнейшее решение с моей стороны не является необходимостью. Приобретенные мной в течение многих лет картины я собирал не для личных целей, а лишь для создания галереи в моем родном городе Линц на Дунае.
Я от всей души желал бы, чтобы это завещание было выполнено.
Исполнителем моего завещания я назначаю моего вернейшего партийного товарища Мартина БОРМАНА. Ему дается право принимать окончательные, имеющие законную силу, решения. Ему разрешается все то, что дорого как память или необходимо для поддержания мелкой, обывательской жизни, уделить моим сестрам, а также, прежде всего, матери моей жены и моим, хорошо ему известным, верным сотрудникам и сотрудницам и, в первую очередь, моим старым секретарям и секретаршам, фрау ВИНТЕР и т. д., которые в течение многих лет поддерживали меня своей работой.
Я сам и моя жена, чтобы избежать позора свержения или капитуляции, избрали смерть. Наше желание — быть тотчас же сожженными на том месте, где я совершил большую часть моей повседневной работы в течение 12-летней службы моему народу.
Составлено в Берлине 29 апреля 1945 года в 4.00 Гитлер.
Свидетели: Мартин БОРМАН
доктор ГЕББЕЛЬС
Николаус фон БЕЛОВ
Рейхсминистр др. ГЕББЕЛЬС
Фюрер дал мне приказ, в случае провала обороны столицы империи, покинуть Берлин и принять участие в назначенном им правительстве в качестве его руководящего члена.
Первый раз в жизни я должен категорически отказаться последовать приказу фюрера. Моя жена и дети присоединяются к этому. В противном случае, не говоря уже о том, что из чувства человечности и личной верности мы никогда не могли бы оставить фюрера одного в труднейший час его жизни, я считал бы себя на всю свою дальнейшую жизнь бесчестным ренегатом и жалким подлецом, который потерял бы уважение к себе самому и потерял бы уважение своего народа, которое должно было быть предпосылкой дальнейшей моей службы будущей организации немецкой нации и германской империи.
В горячке предательства, которой окружен фюрер в эти критические дни войны, должны найтись хотя бы немногие, которые безусловно и до самой смерти останутся с ним, если это даже противоречит формально объективно обоснованному приказу, который он дает в своем политическом завещании.
Я считаю, что сослужу этим для будущего немецкого народа наилучшую службу, ибо для грядущих тяжелых годин примеры важнее, чем люди. Всегда найдутся люди, которые покажут нации путь к свободе, но воссоздание нашей расово-национальной жизни будет невозможным, если она не будет развиваться на основе ясных и каждому понятных примеров. По этой причине я со своей женой и от имени своих детей, которые слишком малы, чтобы выразить свое мнение, но которые, если бы они были старше, безусловно, присоединились бы к этому решению, выражаю свое непоколебимое решение не покидать столицу, даже если она падет, и лучше покончить вместе с фюрером жизнь, которая для меня лично не имеет больше ценности, если я не могу воспользоваться ею служить фюреру и быть рядом с ним.
Составлено в Берлине
29 апреля 1945 г. в 5.30.
Доктор ГЕББЕЛЬС».
Итак, что же мог узнать И.В. Сталин и его ближайшие сотрудники, прочитавшие 8 января 1946 года изъявление последней воли немецкого диктатора? Как видно, не так уж много. В первой части политического завещания Гитлер пространно оправдывался в том, что вовсе не он начал мировую войну. «Неправда, что я или кто-нибудь иной в Германии хотели войны в 1939 году», — писал Гитлер, утверждая, что не хотел «второй войны против Англии или даже против Америки», а его «мирные предложения» были отклонены, потому что руководящие круги английской политики хотели войны. Для Сталина это утверждение не было новостью. Более того: он сам на страницах «Правды» 30 ноября 1939 года объявил, что «не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию». Не думаю, что вождю советских народов было очень приятно вспомнить о том периоде, когда ему казалось, что он перехитрил Гитлера и стал его союзником. Но с 22 июня 1941 года с этой иллюзией пришлось расстаться. Советскому же народу пришлось за нее заплатить страшную цену.
Но вернемся к Гитлеру. Было бы наивным полагать, что в тесном бункере к Гитлеру пришел «час истины». Как видим, он и в эти дни не хотел признавать поражения. Мастер социальной и политической демагогии оставался верным себе, под диктовку Бормана призывая к «сияющему возрождению национал-социалистического движения, а тем самым к осуществлению истинного единства германского народа».
В чем же военный преступник номер один видел секрет этого «сияющего возрождения»? В первую очередь в том, что его последователи должны продолжать борьбу против главного врага — «еврейства», которое, оказывается, и развязало Вторую мировую войну. Нет, не Германия, не нацистская партия и сам Гитлер, а… евреи виновны в гибели «миллионов детей европейцев арийской расы». Поэтому, изъявляя свою последнюю волю, фюрер обязывал «руководство нации и общества строжайшим образом соблюдать расовые законы и оказывать безжалостное сопротивление всемирному отравителю всех народов — интернациональному еврейству».
Что же считал Гитлер главным в деяниях своей диктатуры? Ведь он не завещает сохранить партийные организации НСДАП. Да и воссоздание национал-со-циалистического государства он оставляет «грядущим поколениям». Он не вспоминает о «жизненном пространстве» (скажем, о немецких колониях в Африке), не завещает борьбу с коммунизмом и покорение Востока Европы до Урала. Но вот о чем заботится в первую очередь: о своей расовой доктрине и антисемитизме как ее главной составной части.