Коллеги

– Еще все впереди, мальчик. Выше голову. «Мерседес» урчит у подъезда.

Музыка смолкла. Сквозь толпу к ним пробирались смеющаяся девушка и Карпов. На девушке было светлое платье, узкое в талии, а книзу колоколом. Зеленин впервые видел такое платье.

– Инна, знакомься с моими друзьями.

Вот ведь что за парень! Уже узнал имя, уже на «ты». Даже неприятно. Ведь любит-то он только Веру Веселину.

– Алексей Максимов.

– Александр Зеленин.

– А меня зовут Евгений, – сказал Бондарь.

– Это еще что? Разве вы незнакомы? Разве вы в детстве не строили вместе песочные башни?

– Нет, – сказала Инна, – просто Евгений предложил меня подвезти!

– Великолепно! – захохотал Максимов. – Бондарь на пути к исправлению. Доверие – это все.

– Разве я рисковала? – улыбнулась Инна.

В репродукторе что-то загудело, что-то лопнуло, и потекла изломанная мелодия танго «Кумпарсита».

– Пойдем, что ли? – с жалкой развязностью сказал Бондарь.

Владька многозначительно улыбнулся, Максимов щелкнул каблуками.

– Нет уж, простите, – сказал Зеленин и решительно взял девушку под локоть. Она подняла на него изумленные глаза и пошла вперед, в гущу танцующих. «Что со мной? – подумал Зеленин. – Что со мной происходит?» Синие, темные, как весенние сумерки, глаза смотрели на него вопросительно и ободряюще, смотрели хорошо. Он начал говорить и говорил без умолку, словно боялся, что молчание спугнет девушку. Они кружились, топтались в толпе, смотрели друг на друга, и лишь иногда в поле их зрения попадали громадные ели, уходящие в звездное небо, и лишь иногда сквозь парфюмерные испарения толпы прорывался к ним таинственный ветер залива, и лишь иногда они понимали особое значение этих минут. Они танцевали танец за танцем, а потом спустились с площадки и исчезли.

– Все в порядке у Саши. Каков рыцарь, а? – удовлетворенно сказал Алексей.

Они с Владькой сидели на перилах танцплощадки. Максимов развлекался, представляя себе Зеленина в этот момент.

– Пироговский еще в Комарове? – спросил Владька.

– Да, там еще. Мы к нему ездили несколько раз.

– Ну и как? – взволновался Карпов.

– А что? Играли в пинг-понг.

Жалко Владьку. Ни юг, ни «встреча» с актрисой не помогли ему забыть Веру. И сейчас эти жалкие маневры. Хочет спросить и не решается.

– Да, там была Вера. С мужем, конечно... Нет, не болтал... Ну ее!

– А тебе-то что? – сухо сказал Владька.

Правда, ему-то что? Какое дело Максимову до того, что Вера ушла из Владькиной жизни? Он-то ведь к ней равнодушен. Есть девчонки и красивее, и искреннее. Какое ему до всего до этого дело?

– Как ты думаешь, – спросил Владька тоскливо, – неужели она вышла замуж только из-за распределения?

– Не думаю.

– Может быть, ты думаешь, что она любит этого?

– Все может быть. Или увлекла идея научного содружества. Мария Склодовская и Пьер Кюри... Верочка способна на такие параллели. А ведь ты в этом смысле бесперспективный.

– Ты так думаешь?! – воскликнул Карпов.

– Это она так думает. Вернее, я думаю, что она так думает.

– Э, тебе бы только...

В первом часу ночи они лежали на даче в темноте и курили, когда воровато заскрипела лестница под окном и на фоне глубокого прозрачного неба появился контур Зеленина. Звездный свет блестел в его очках.

– Те же и Дон-Жуан! – проворчал Максимов.

– Какая девушка! Ах, какая девушка! – сказал Зеленин, не слезая с окна.

– Ложись спать, Паниковский!

– Целовались? – спросил Владька, пытаясь скрыть зависть.

– С ума сошел! В день первой встречи? Мы говорили. О многом, обо всем. Но, увы, она москвичка и учится в МГУ, а я уезжаю в Круглогорье. Увы!

Папа и мама Зеленины стояли возле своего сына. Чрезмерно вежливые и несколько чопорные, они были не к месту здесь, на дебаркадере речной пристани, в суматошной толпе.

– Помни, сын... – сказал папа.

– Да-да...

– Сашенька, сразу же сообщи, как устроишь свой быт. Быт – это все-таки очень важно, – с апломбом, маскирующим смятение, сказала мама.

Чуть поодаль стояли друзья. Молчали, грустные.

Инна появилась уже на палубе теплохода.

Зеленин с бессознательным интересом смотрел, как лавирует в толпе стройная девушка в синем свитере. Вдруг в глазах у нее метнулись искорки радости, она разлетелась к Саше и остановилась в замешательстве при виде родителей. Владька и Алексей поспешили ей на выручку.

– Сейчас Саша подойдет, – сказал Владька, – только выслушает последние наставления.

– И получит пузырек с бальзамом, – сказал Максимов.

– И энное количество экю, – подхватила Инна.

Ребята невесело рассмеялись. Инна почувствовала, что они приняли ее в свою компанию. Ей нравились эти ребята, и она отлично понимала их юмор и грусть. Но сейчас они грустят, а она радуется. Для нее проводы – только начало истории с этим смешным Сашей.

– Как видите, ребята, – сказал, подойдя, Зеленин, – я раньше вас всех ухожу в плавание.

– Мы к тебе приедем кататься на лыжах, – сказал Карпов. – Говорят, там прекрасные места для катания на лыжах.

– Ой, верно! – обрадовалась Инна. – Давайте поедем туда на каникулы!

– У нас уже не будет каникул, – сказал Максимов, – а в это время мы будем в штормовых условиях писать диссертации.

– Инна, я позвоню вам в Москву, – сказал Зеленин.

Раздался первый утробный гудок теплохода.

Дебаркадер покачивался, и оставшимся казалось, что они сейчас тоже тронутся в путь в кильватере теплохода.

– Сашенька, питайся рационально! – кричала мама. – Умоляю тебя, питайся рационально!

Она разрыдалась. Папа, смущенный, тронул ее за плечо.

– Помнишь, как сказано: мальчик создан, чтобы плавать, мама – чтобы ждать.

Инна смотрела во все глаза, а ребята пели институтский гимн. Они были уверены, что Зеленин на корме сейчас поет то же самое.

Зеленин на корме пел и думал: «Она все-таки пришла на пристань, хотя и обещала так, вскользь. Прощайте, ребята, прощайте! Какие вы хорошие, ребята! Да, мамочка, я буду питаться рационально. Да, папа, да...»

Теплоход, словно высеченный из глыбы белого мрамора, постоял немного на середине реки, а потом быстро ушел на восток, в сумерки.

За спиной у Инны смущенно кашлянули.

– Простите, – сказал папа Зеленин, – мы бы хотели познакомиться с вами.

В этот вечер предстояли еще одни проводы. С Московского вокзала отбывала группа «якутян». Они стояли возле вагона, Клара, Костя Горькушин, Амбарцумян, Сема Фишер и другие, все в прорезиненных куртках и тяжелых ботинках, члены туристской секции, мало похожие на докторов. Пели институтский гимн. Думали о дороге и о том, что ждет их там, где дорога кончится. Кричали провожающим:

– Эй, мы все в кадре? Я в кадре?

– Смешно, – сказал Максимов, – всех провожаем мы, уезжающие дальше всех.

В Фонтанке расплывались маслянистые световые пятна. Шум с Невского долетал сюда то сплошным нарастающим гулом, то рвался частыми нелепыми синкопами. Карпов сплюнул в Фонтанку.

– Ох, жалко Сашку, – вздохнул он.

– Эх, хрыч! – прикрикнул Максимов. – Перестань его отпевать! Эка невидаль – поехал человек по распределению! Вернется скоро. Наберется ума, чертяка длинный.

– А мы?

– Что мы? Мы тоже по распределению. Только нам повезло, и все.

– Ты уверен, что мы не струсили?

– Давай-ка без загибов, Владька.

– Понимаешь... – Карпов был серьезен. – Как будто все в порядке, и совесть, и логика, но иногда мне кажется, что я прошмыгнул в кино по билету с оторванным контролем. Что-то очень уж у нас ослепительно выходит.

– Посмотри, какие девочки, – сказал Максимов.

– Где? – встрепенулся Владька. – Ого! Вот это да! Блеск! Привет, девочки! Вы куда? И мы туда же. Пошли, Макс.

Первый день работы. Первый день трудовой деятельности. Первый день самостоятельной жизни. Обычный жаркий августовский день. Не гремели фанфары с небес, и даже тучные, усталые деревья не шелохнулись. Начался этот день с аудиенции у начальника.