Хеорот

Мне на ум пришла мысль.

— Кто из людей держит привязанную инструкцию к гормональным препаратам от беременности? Тот, кто никогда их не принимал до последнего времени.

— Она девственница, — убежденно сказала Гард. — Для размножения Гренделькину необходима девственница.

— Редкий товар в наши дни, — пробормотал я.

Гард, рассмеявшись, горько произнесла:

— Поверьте мне, Дрезден. Подростки всегда были подростками. Бурлящие гормоны, любопытство, и полное игнорирование последствий их действий. Никогда не было избытка товаров в магазине девственниц. Ни в Викторианские времена, ни в эпоху Ренессанса, ни во времена битвы при, ни сейчас. Но даже если сейчас в эту эпоху их в десять раз меньше, все еще остаётся больше девственниц для выбора, чем в любое другое время в истории. — Она покачала головой. — Сейчас так много людей.

Мы прошли несколько шагов.

— Интересное наблюдение, однако, — сказал я. — Вы говорили о тех времена так, как будто были их очевидцем. Вы ожидаете, что я поверю, что вам около тысячи лет или того больше?

— Неужели это так невероятно? — спросила она, улыбаясь.

Она уделала меня. Множество сверхъестественных существ бессмертны, или очень близки к этому. Даже у смертных чародеев есть в запасе три или четыре столетья. С другой стороны, я редко видел бессмертных, которых мои чувства чародея настолько ощущали людьми.

Я несколько секунд внимательно смотрел на неё, а потом признался:

— Вы выглядите чересчур хорошо, чтобы это было правдой. Я бы предположил, что вам где-то около тридцати.

Её зубы блеснули в тусклом свете.

— Я думала, что в нынешние времена принято говорить более вежливо и предположить что мне около двадцати пяти.

— Я и любезность никогда не были близки друг с другом.

Гард согласно кивнула головой.

— Именно это мне в вас и нравится. Вы говорите то, что думаете. Вы человек действия. Это большая редкость сегодня.

Я шел ведомый заклинанием, стараясь соблюдать тишину, до тех пор, пока Мыш принюхивающийся к невидимому следу не остановился, издав невнятный грудной звук. Я поднял вверх руку в знак остановки движения. Гард бесшумно подошла и стала рядом.

Я наклонился к собаке и спросил:

— В чем дело, малыш?

Мыш, принюхиваясь, пристально смотрел вперед, его нос подрагивал. Потом он шагнул и поскреб лапой пол возле стены.

Держа свет в руке, я последовал за ним. На влажных камнях пола было несколько пучков сероватой шерсти. Я задумчиво прикусил губы и приподнял свет, чтобы осмотреть стену. Она была покрыта длинными, не широкими — с ноготь большого пальца, но очень глубокими царапинами. Трудно было разглядеть, на какую глубину нанесены эти царапины.

Гард подошла ближе и заглянула мне через плечо. Запах ее духов (какой-то цветок, который я не узнал) проникнув сквозь запахи извести и плесени приятно отвлекал внимание.

— Что-то острое сделало это, — прошептала она.

— Ага, — сказал я, собирая шерсть. — Покажите свой топор.

Она молча протянула мне его. Я положил шерсть на кромку лезвия. Она почернела и съежилась, скрутившись в спираль, как только коснулась его, добавив запах жженых волос в этот коктейль.

— Чудесно, — вздохнул я.

Гард удивленно приподняла брови и посмотрела на меня.

— Фейри?

Я кивнул.

— Малки. Несомненно.

— Малки?

— Зимние фейри, — пояснил я. — Кошачьи. Размером примерно с рысь.

— В таком случае ничего стального они не смогут вынести, — сказала она повеселевшим голосом.

— Ага, — сказал я. — Вы, наверное, сможете справиться с полудюжиной.

Она кивнула, агрессивно взмахнула топором и повернулась, чтобы продолжить путь вглубь туннеля.

— Вот почему они собираются в стаи по двадцать особей, — добавил я, когда она сделала несколько шагов.

Град остановилась и недовольно посмотрела на меня.

— Это называется делиться информацией, — сказал я, показывая на стену. — Это территориальные метки независимого прайда. Малки сильнее природных животных, быстрее. Когда они хотят остаться незамеченными они становятся, практически невидимы и их когти острее и прочнее хирургической стали. Я видел однажды, как малк распустил на полосы алюминиевую биту. И, если этого недостаточно, они умные. Умнее некоторых людей, которых я знаю.

— Между двух огней, — прошипела Гард тихо. — Вы сможете справиться с ними?

— Они не любят огня, — сказал я. — Но в таком ограниченном пространстве как это, я тоже не очень его люблю.

Гард кивнула.

— Мы сможем договориться с ними? — спросила она. — Оплатить проход?

— Они держат своё слово, как любые фейри, — я пожал плечами. — Если ты сможешь заставить их дать его. Но представьте, как коты наслаждаются охотой, даже тогда, когда они не голодны. Подумайте про то, как они играют со своими жертвами. Потом собери этот маленький, радостный инстинкт убийцы от каждого кота в Чикаго и помести это все в одного малка. Они среди котов то же самое, что Ганнибал Лектор среди людей.

— В таком случае торговаться — не вариант.

Я покачал головой.

— Я не думаю, что у нас есть, что предложить им. То чего они захотели бы больше, чем наших криков и крови.

Град кивнула, нахмурившись.

— В таком случае лучше всего, если они вообще не будут знать про нас.

— Хорошая мысль, — сказал я. — Но у этих существ кошачьи чувства. Я, наверное, смогу спрятать нас от их слуха или их зрения. Но они все еще смогут учуять нас по запаху.

Гард нахмурилась и полезла в карман пиджака, извлекая оттуда тонкую коробочку из старой, бледной слоновой кости. Она открыла ее, и начала осторожно доставать оттуда маленькие костяные фишки.

— Фишки для «Скрэббл»? — спросил я. — Я не хочу играть с малками. Они реально плохи в использовании множественных чисел и имен собственных.

— Это руны, — ответила Гард серьезно. Она выкладывала их одну за другой, равномерно дыша и, когда доставала последнюю руну то вынимала её с таким благоговейным почтением, которое я видел только у военных саперов. Держа последнюю костяную фишку перед собой на ладони, она закрыла коробочку и положила в карман.

Я был знаком с древнескандинавскими рунами. Руна же на костяной фишке в её руке была мне абсолютно незнакома.

— Гм. Что это? — спросил я.

— Руна Рутины, — ответила она спокойно. — Вы сказали, что знаете магию иллюзий. Если сможете сделать, чтобы мы выглядели, так же как они хотя бы несколько секунд это должно позволить нам пройти мимо незамеченными, как если бы мы были повседневной частью их дня.

Точнее говоря, я сказал Гард, что я знаком с магией иллюзий, а не знаю ее. По правде говоря, это, пожалуй, моё слабое место. Никто не идеален во всем, не так ли? Я действительно хорош в бум-тарарам магии. Но моё владение иллюзиями эквивалентно возможностям художника, который нарисовал всего несколько картин с чашами фруктов.

Мне оставалось только надеяться, что то чего не знает Гард, не убьет нас обоих. У Элизабет не было много времени, а у меня не было большого выбора. Кроме того, почему мы должны проиграть? Если попытка прокрасться незамеченными провалится, мы можем всегда вернуться к переговорам или драке, не так ли?

Мыш рассудительно посмотрел на меня.

— Отлично, — сказал я. — Так и сделаем.

Хорошая иллюзия — это почти полностью воображение. Вы создаёте картинку у себя в уме, представляете каждую деталь, представляете так сильно, что картинка у вас в голове становится практически реальной, осязаемой. Вы должны увидеть её, услышать её, коснуться её, попробовать её на вкус, понюхать её, привлечь все ваши чувства в эту (теоретически) реальность. Если вы сможете сделать это, если вы сможете поверить в вашу поддельную версию реальности, тогда вы можете направить энергию в неё и создать её в умах и чувствах любого, кто на неё посмотрит.

Для протокола: точно так же все лучшие лжецы и ведут дела — они представляют воображаемые версии вещей настолько непротиворечивыми, что практически верят сами себе.