Война Братьев

И тут ему пришла в голову одна идея.

– Почему ты выучил фалладжи? – спросил он Мишру.

Тот удивленно поднял на него глаза.

– Что?

Хаджар продолжил:

– Ну, аргивская женщина знала наш язык, но ей-то приходилось иметь дело с Ахмалем и другими землекопами. Никто из чужестранцев не стремился ничего выучить, кроме ругательств. Насколько я знаю, даже твой брат не старался выучить фалладжи. А вот ты выучил. Почему?

– Мой брат был увлечен одними только машинами, – устало сказал Мишра. – Мне же всегда было интереснее общаться с людьми.

– И что с того? Аргивские ученики – люди не хуже других, – сказал Хаджар. – Но тебе зачем-то понадобилось выучить наш язык. Так зачем, ради чего?

Мишра пожал плечами:

– Наверное, я хотел услышать легенды вашего народа. Про джиннов, героев и принцесс. Про драконов, которых вы называете мак фава, про воинов. В переводе на мой язык все эти истории выглядели сухими, скучными, безжизненными, бескровными. А на вашем языке они как будто оживали на глазах.

– А у вас, чужестранцев, разве нет своих легенд? – спросил Хаджар. – Ну там про древние битвы и все такое.

– Конечно есть, – сказал Мишра. – Есть сказания о Сером Пирате, который разорял берега Корлиса, об аргивской королеве-воительнице, которая жила пятьсот лет назад. Есть всевозможные истории о богах, в которых верят только иотийцы и другие отсталые народы.

Хаджар улыбнулся:

– Может быть, твой юный ученик с большим удовольствием будет слушать эти истории, чем то, что ты рассказывал ему раньше. А если истории ему понравятся, то, может быть, он и язык будет не прочь выучить.

Мишра на секунду задумался, затем кивнул.

– И когда учишь его считать, используй то, что ему понятно, – продолжал Хаджар. – Помнишь, о чем тебя спросил кадир? Думаю, именно так он и научился складывать и умножать.

Мишра молча смотрел на огонь.

– Может быть, ты и прав, – сказал он, выдержав долгую паузу. – По крайней мере стоит попробовать.

– Стоит, еще как. А иначе нам обоим крышка, – сказал Хаджар. И добавил: – Кстати, научи его ругаться по-аргивски. Мне кажется, парню это понравится.

Прошло семь месяцев. Дела у ученого шли неплохо, и тощий фалладжи позволил себе расслабиться. Прошло много времени, и если вдруг что-то окажется не так, никто уже не припомнит Хаджару, что именно он порекомендовал ракика в учителя для юного наследника кадира.

В самом деле уроки Мишры, на которых теперь излагалась история Аргива и мифология Иотии, изменили сына вождя до неузнаваемости. Он прочно усвоил основы языка чужеземцев и стал даже проявлять интерес к тем аргивским обычаям, которые не были связаны с воинской доблестью.

Да и к своему рабу-учителю юноша стал относиться теплее: его стали реже бить, а потом и вовсе прекратили. По словам Мишры, сын вождя бросил привычку спать на уроках. Молодой человек начал даже проявлять симпатию к аргивскому ученому – Мишру теперь иногда освобождали от обязанностей по кухне, если ученик желал дослушать до конца начатый до обеда рассказ.

Однажды вечером Мишра пригласил Хаджара в свою палатку. Будущий кадир должен был пересказать историю о том, как сошлись в бою Серый Пират и Последний Морской Дракон. Присутствовало около дюжины человек, но только Мишра и Хаджар полностью понимали, что говорит ученик. Он пересказывал историю частями – сначала по-аргивски, затем переводил сказанное на фалладжи. Фалладжийская версия была куда цветистее, похабнее и кровавее оригинала, но Мишра не стал поправлять рассказчика.

Вскоре после этого с Мишры сняли путы, но ему по-прежнему полагалось поддерживать огонь для готовки еды в свободное от занятий время.

У Хаджара дела тоже шли неплохо. Многие мелкие племена принесли вассальную присягу сувварди. Набеги клана стали успешнее, племя процветало. То и дело сувварди захватывали купеческие караваны, принуждая их платить пошлину, а иногда и просто выкуп. Несколько аргивских поселений, расположенных на землях фалладжи, были вырезаны и сожжены, а когда аргивяне в ответ отправили в пустыню тяжеловооруженные карательные отряды, мобильные фалладжи легко ускользнули от них.

Поэтому Хаджар очень удивился, когда после очередного рейда его вызвали в шатер кадира. Кроме почетного караула в шатре никого не было. Кадир откинулся на подушки, вертя в руках что-то большое и зеленое. Хаджар вошел, опустился на колени и замер в ожидании.

– Ты знаешь учителя-ракика, – сказал, помолчав, кадир. Он не смотрел на Хаджара.

– Да, – ответил фалладжи, поднимаясь на ноги. И вдруг он задумался: он много чего знает про Мишру, но стоит ли все это рассказывать кадиру?

– Он хорошо поработал, – сказал вождь. – Мальчик знает сложение и вычитание. И мне говорили, что он довольно бегло говорит на языке чужестранца.

– Да, очень хорошо, – сказал Хаджар. – Я слышал, как он говорит, речь его изящна и правильна.

– Да, мой сын делает большие успехи, – сказал кадир. – Возможно, даже чересчур большие.

Кадир со значением замолчал. Выждав немного, Хаджар вежливо спросил:

– Как понимать тебя, о величайший из великих?

Кадир поднял таинственный зеленый предмет к глазам, осматривая его со всех сторон, как купец товар.

– Ты знаешь, что это такое?

Хаджар впервые видел предмет, который кадир держал в руках. Но он сразу понял, что это силовой камень, о которых так пеклись Токасия и братья. В нем была заключена энергия – из камня лился ярко-зеленый свет, несмотря на то что он казался осколком, отбитым от другого камня, побольше.

Хаджар вспомнил, какие слухи ходили в лагере землекопов после того, как братья вернулись из Тайного сердца. Вспомнил, что Мишра все время носил на шее какой-то мешочек, и понял, что сейчас ему надо вести себя очень осторожно.

– Похоже, это Глаз Древних, – сказал он. Так называли силовые камни фалладжи, и Хаджар специально употребил это слово.

Кадир снова издал пугавший Хаджара нечленораздельный звук, какой издает верблюд перед плевком.

– Верно. Аргивяне, а с ними и иотийцы нарушили наши границы в поисках этих безделушек. Что ты знаешь об этом?

Хаджар не отвечал, отчаянно пытаясь сообразить, что делать, но кадир сразу задал следующий вопрос.

– Он был у учителя-ракика, когда его схватили. Глаз у него отобрали, бросили в мою сокровищницу и забыли. Пару дней назад ко мне пришел сын и завел речь про этот глаз. Зачем он моему сыну?

Хаджар молчал, надеясь, что вопрос задан риторически. Он ошибался. Теперь придется рискнуть.

– Наверное, учитель рассказал вашему сыну об этом, и юному наследнику стало любопытно.

Кадир фыркнул:

– А, ракик, наверное, хочет вернуть его? Хорошо. Скажи мне, почему ракик хочет получить именно этот камень?

– Наверное, он ему дорог как память о чем-то важном, – нашелся Хаджар. – Посмотри, он же разрезан, это только половинка.

– Расколот, а не разрезан, – хитро прищурившись, ответил кадир. Он все отлично понимал. – Расколотые глаза обычно не светятся. А этот до сих пор хранит огонь, которым его наполнили Древние. Так что скорее всего это необычный камень. Возникает вопрос: в чем именно заключается его необычность?

Хаджар вспомнил о последней ночи в аргивском лагере и адском пламени, изливавшемся из комнаты братьев. «Камни», – сказала тогда Токасия, она что-то сказала про камни. А потом раздался взрыв, все вспыхнуло, Мишра надолго исчез, и Хаджар снова встретил его уже в лагере кадира.

Он никогда не расспрашивал Мишру, что же на самом деле произошло в ту ночь. Он думал, что во всем был виноват старший брат Мишры.

Хаджар сглотнул и сказал:

– Не могу знать, о величайший из великих.

Кадир снова издал тот же неприятный звук и сказал:

– Вот и я не могу. И по этой причине я не дам его сыну, чтобы у того не было искушения вернуть его ракику. Я оставлю его у себя и посмотрю, хранит ли он еще силу Древних.

Повелитель убрал камень в глубокий карман жилета и изменил позу, глядя теперь Хаджару прямо в глаза. Он сложил руки в замок и сказал: