Доктор Черный

Грешен человек, чесались у меня руки этого честного «Питера» по физиономии. Потом обсудил про себя. Чем, думаю, он виноват — человек подначальный?

— Гм! Да… подначальный! — свистнул недоверчиво старик Сметанин. — Думал ваш «подначальный» на этой операции тысчонки две-три куртажу сорвать!

— Весьма возможно! — согласился Беляев. — В особенности судя по дальнейшему. Нет, говорю, этот номер не проходит. Чёрт с вами, согласен даже на две, но документ выдам только на то, что получу, и никаких разговоров! Начал он меня и так и этак уламывать. Видит, не с тем имеет дело, — махнул рукой… Безнадёжно так махнул и говорит: «Бог с вами, пейте мою кровь!» Ей-Богу, так и сказал! «Пейте мою кровь — едем к консулу! Только… Это уж лично для меня, подпишите на две тысячи пятьсот!» Зачем вам? Господи, говорит, да надо же честному человеку хоть грош заработать! Такие операции не каждый день подвёртываются! Не выдержал я — расхохотался. Он это сейчас учёл и ко мне самым мельчайшим бесом… Так и так… И герой-то я, и «брав женом», а он-де бедный семейный человек, которым его детишки только и живут. Умри он сейчас, пойдут по миру… словно знал, каналья, кто я таков! Русского-то человека чем легче всего взять! Ну-с, подмахнул я ему на две тысячи пятьсот, получил две… впрочем, виноват, он у меня ещё что-то около четырнадцати долларов вычел на расходы по засвидетельствованию и на таксомотор, в котором мы от пристани ехали, да, кроме того, мне восемь долларов пришлось в ресторане за обед заплатить, на который он меня пригласил… Деловой человек!..

— Зато уж из вас делового человека никогда не выйдет! — серьёзно возразил Сметанин.

— Вы думаете? — усмехнулся Беляев.

— Убеждён! — подтвердил старик. — Ведь на этом деле вы могли бы себе серьёзное состояние составить. Ведь эта компания из всех голландских компаний самая богатая и самая подлая… Вам бы, если бы порядки на её пароходах как следует осветить да властей растормошить…

— Папа?! — негодующе-укоризненно перебила Дина.

— А что ж ты думаешь, матушка… потачку давать?.. Чтобы они людей топили? А их шкуру иначе как рублём ничем не прошибёшь!..

— Может быть, вы и правы… с вашей точки зрения, — усмехнулся Беляев. — Но я, знаете, для роли вымогателя и шантажиста, хотя бы и с добрыми целями, абсолютно не годен… Мне и эти-то две тысячи до последней степени противно было брать. Но я рассудил так. На пароходе у меня пропали и деньги и вещи, голова у меня иногда и теперь даже побаливает от того удара, которым меня что-то благословило, когда «Фан-дер-Ховен» опускался на дно. Жалованья мне, считая по день прибытия агента, по обычному даже расчёту приходилось около двухсот долларов. Две-то тысячи копейка в копейку покроют одни только убытки, если по закону капитализировать лечение, потерю трудоспособности на время и так далее. Стало быть, никакой тут награды и нет.

— Ещё бы! Хороша награда! — поддержал Сметанин. — Такую награду мой Шарль у меня ежегодно получает к Новому году… А он не только жизнью, но и насморком не рискует!

— Очень рад, что и вы так же смотрите… Однако из дальнейшего вы можете убедиться, что я уж не такой безнадёжный человек в деловом отношении, — продолжал Беляев. — Получил я свои две тысячи и окончательно ожил. Первым делом вернул своим товарищам на «Мари-Луизе» их восемьдесят долларов и устроил им грандиозную выпивку… Потом принялся рассуждать, что мне дальше предпринимать, каким бизнесом, как говорят почтенные янки, заняться? На руках у меня на наши деньги четыре с половиной тысячи рублей. Этаких денег у меня, у студента, в бесконтрольном распоряжении век не бывало. Но всё-таки понимаю, что это не миллион и на проценты с них не состаришься. Предлагали мне место на паруснике, который меня привёз в Фриско, но сильные морские ощущения мне, говоря откровенно, достаточно надоели. Поступить на завод в Америке?.. Возвращаться в Европу мне не улыбалось.

— Почему? — негромко перебила Дина.

— Так! — замялся Беляев, слегка покраснев и бросив на неё быстрый взгляд исподлобья. — Так, знаете… потянуло поездить по белому свету.

— Вы же только что говорили, что вам надоели сильные ощущения?

— Так то на море, а тут к моим услугам купе со всем комфортом! — вышел из затруднения Беляев.

— Так вот!.. Совершенно случайно попалась мне на глаза в газете заметка из Лос-Анжелеса о тамошней школе и состязаниях… Словно меня осенило. Вот она, карьера, для людей в моём положении! Либо пан, либо пропал! В тот же вечер отправился туда, на следующее утро внёс двести пятьдесят долларов и был зачислен в число учеников, а через два с половиной месяца имел удовольствие получить вот этот паспорт.

Беляев вынул маленькую створчатую крышечку тиснёной кожи с налепленной внутри фотографической карточкой на одной стороне и текстом пилотского диплома на другой.

— И вы сделались авиатором-профессионалом? — спросила Дина.

— Пока — да!

— Вы… получаете жалованье?.. Я слышала, что предприниматели вас страшно эксплуатируют?

— В этом отношении моя судьба счастливое исключение. Я — настоящий буржуа, и у меня нет никакого антрепренера. Ещё учеником я приобрёл собственный аппарат, отдав свои две тысячи наличными и на тысячу выдавши вексель. Это дало мне возможность те призы, которые мне причитались на состязаниях, положить целиком в свой карман. За погашением долга за аппарат, за добавочные части и крылья у меня осталось восемь тысяч долларов, свобода, кое-какие знания и масса любопытных переживаний. В данную минуту я не хочу ничего лучшего!

— А опасность? Возможность ежеминутно свернуть себе голову?..

— Э, полно!.. Всё это преувеличено. Если пилот осторожен, если он в то же время сам хороший механик, опасность на моём аппарате процентов на пять — десять, отнюдь не больше, превышает опасность на автомобиле, моторной лодке, парусной яхте, не говоря уже о железной дороге, где достаточно какому-нибудь хулигану или просто душевнобольному положить поперёк рельс шпалу или отвинтить скрепы, чтобы несколько сотен людей обратилось в кашу… Припомните-ка чеховского «злоумышленника», отвёртывавшего с рельс гайки на грузила!

— Так-то так, а всё-таки, что ни день, в газетах читаешь: с такой-то высоты, авиатор такой-то и в конце — «насмерть»!

— Что ж из этого? В тех же газетах ежедневно найдёте убитого трамваем или мотором. Даже чаще значительно. Вообще же я смотрю так: чему быть, тому не миновать. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

— Вы фаталист! — усмехнулся Сметанин.

— Вот он найдёт ярого сторонника в Дорне… — задумчиво заметила Дина.

— В каком Дорне? — встрепенулся Беляев.

— В Бенаресе, в экспедиции, есть студент, наш знакомый, русский.

— Дорн здесь? — изумился авиатор.

— Да вы разве знаете Дорна?

— Разумеется, знаю… если только тот самый. Естественник. Худой, угрюмый, горбится отчаянно.

— Он, он! — со смехом захлопала в ладоши Дина. — Это поразительно!

— Что ж тут поразительного? Я год был на математическом, до института. Дорн тоже был математиком два года, а потом перешёл на естественный. Я с ним в отличных отношениях!

— Ну, теперь я помню, где я вас встречала! — сказала Дина. — Я видела вас вместе с Дорном в Публичной библиотеке. Только не в читальной зале, а в отделении… Знаете, в круглой комнате, с бюстами!

— Да, мы там занимались.

— Ну вот! А я-то ломала себе голову, где я его видела, когда первый раз с вами встретилась… Помните, вы ещё поднимались на мостик в синей блузе, с какими-то инструментами в руках?

— Вы и это помните? — с благодарным изумлением спросил Беляев.

— Ещё бы! — слегка покраснела Дина. — Как же мне не помнить спасшего меня… два раза!

— Два? — изумлённо спросил Сметанин. — Ты меня посвятила только в один случай!

— Другой — наша маленькая тайна! — улыбнулась Дина, и Беляеву стало светло на сердце от этой улыбки и тайны, которая сразу вносила в их отношения особую, интимную чёрточку.

— Ого! У тебя уже тайны с авиатором! — рассмеялся отец. — Теперь, батюшка, вы модный герой. Прежде офицер был, потом студент, теперь авиатор… Меняются времена!.. Однако, Диди, у нашего рассказчика, должно быть, давно горло пересохло. Сейчас Мирзапур. Я тебе прикажу сюда кофе подать. А с ним мы для первого знакомства бутылочку холодного его отечественного раздавим. Ведь он француз! — подмигнул старик. — Есть ли у них лёд-то ещё?.. Впрочем, машинный должен быть, если гималайский весь вышел… Вы, товарищ, насчёт какой марки больше симпатизируете, посуше или послаще?