Доктор Черный

— Чего ж ты испугался, Василий? — спросил Коротнев, с изумлением наблюдая сцену.

— Я его понимаю, — возразил доктор и, обратившись к Беляеву, прибавил: — У вас с Андреем Петровичем, наверное, маленькие секреты? Не буду мешать.

— Нет, что же, пожалуйста… — Беляев не мог ещё прийти в себя от неожиданности… — Впрочем, да… Нужно сказать парочку слов… Андрюша, на минутку…

Беляев отвёл приятеля в угол и шёпотом вкратце передал о случившемся.

— Гм! История в достаточной степени глупая… Охота тебе была лезть.

— Теперь уж об этом поздно рассуждать.

— Правильно… Да, брат, уж если увековечена твоя физиономия, дело дрянь. Можно влететь серьёзно. Не лучше ли тебе махнуть сейчас же домой, в Воронеж?

— Нет. Это не подойдёт. Ты знаешь, как мой старик на такие истории смотрит. Да и всё равно к экзаменам придётся вернуться. Чем тогда объяснить внезапный отъезд?

— Да! Глупо выходит… Ну да там что Бог даст. Утро вечера мудренее. Так ты, стало быть, хочешь, чтобы я завтра наведался к тебе на квартиру? Это, пожалуй, можно. А где же ты думаешь ночевать? У меня невозможно. Жена больна, ребятишки…

— Ну, ночлег — пустяки! В крайнем случае прохожу ночь на улице.

— Мало остроумного. Постой-ка! Поговорю я с доктором: милейший человек… Александр Николаевич, на пару слов…

Доктор, задумчиво сидевший на подоконнике, не торопясь, подошёл к приятелям.

— Можно вас попросить об одном одолжении…

— Можно! — коротко перебил доктор и, достав небольшой бумажник странной, но красивой кожи, кремового цвета, вынул визитную карточку и, черкнув на ней несколько слов карандашом, протянул Беляеву: — С этой карточкой вы отправитесь нынче вечером по Финляндской дороге. Не доезжая двух станций до Териок, выходите и берите извозчика на дачу «Марьяла»; это версты три с половиной… Предъявите сторожу мою карточку… Кстати, вы говорите по-французски?

— Плохо, но говорю. Кое-как…

— Отлично! Стало быть, вы с ним друг друга поймёте.

— Но я, быть может, стесню вас?..

— Ничего подобного. В доме, кроме него, никто не живёт. Там у меня маленькая лаборатория, куда я езжу иногда отдыхать, а летом провожу иной раз два-три месяца. Быть может, я и сегодня приеду. Даю вам карточку на всякий случай, если меня ещё не застанете. Полиция в Финляндии не любопытна. Вы переждёте, пока всё уляжется. А завтра к вам приедет Андрей Петрович с докладом о том, что делается у вас на квартире. Деньги у вас есть?

— Денег хватит.

— Вот и отлично, — подхватил Коротнев, докуривший свою папиросу. — Доктор, спасибо!.. А я, брат, пойду наверх. Значит, до завтра. Да! Если всё кончится благополучно, ты смотри, жене не проговорись, что я к тебе ездил и на квартиру ходил. У неё на этот счёт строго!..

— Я тоже наверх, — сказал доктор. — Кое-что нужно поискать в «Обозрении психиатрии» за прошлый год… А вы не с нами? — обернулся он к Беляеву.

— Н-нет! Мне ещё в одно место необходимо…

— В таком случае, до свидания! Вероятно, до вечера.

Коротнев с доктором поднялись по лестнице, а Беляев, не оправившись ещё от изумления (события, одно неожиданнее другого, падали на него последний час целым градом), вышел в вестибюль, машинально оделся, забыв, против обыкновения, сунуть сторожу гривенник, и очутился на улице. Только на тротуаре, когда свежий весенний ветер охватил его голову, он пришёл в себя окончательно, и тотчас же вынырнула странная мысль:

«Почему этот доктор предложил мне квартиру? Ведь он не мог слышать нашего разговора? Он, кажется, не дал Андрею и докончить просьбы?.. Или мне так только кажется. Память отшибло!.. Да и не в том дело. Слава Богу, квартира есть, насчёт денег слабо».

III

Давеча на вопрос доктора о деньгах он ответил, как ответил бы на этот щекотливый вопрос всякому малознакомому человеку. Но теперь приходилось подумать. В кармане после расчёта в кондитерской оставалось мелочью что-то около полутора рублей.

Правда, в бумажнике на квартире осталась двадцатипятирублёвая кредитка, но он уже пропустил момент, когда вернуться на Загородный было безопасно. За эти два часа, мерещилось ему, полиция успела уже узнать его адрес.

Однако ехать с целковым в кармане Бог знает куда тоже неудобно. Пожалуй, и на извозчика не хватит. Не попытаться ли насчёт аванса? В самом деле, лучше всего. Только выгорит ли?

Он свернул на Невский и через несколько минут поднимался во второй этаж, где помещалась редакция большой ежедневной газеты.

Здесь Беляеву удавалось пристраивать при помощи товарища-хроникёра небольшие заметки из учебной жизни, отчёты о заседаниях и т. п. В последний раз он принёс популярно-научную статью о лучистой энергии, строк на четыреста, и ещё третьего дня имел удовольствие узнать, что статья принята, даже набрана для одного из ближайших номеров.

— Серебряков здесь? — спросил он швейцара.

— Так точно, здесь. Сейчас в провинциальный отдел прошли.

Сбросив пальто, Беляев прошёл в дверь, на которой большими чёрными буквами внушительно было изображено: «Посторонним вход воспрещается».

В «провинциальной» комнате, заваленной по столам, стульям и просто по полу пачками всевозможных газет с выстриженными там и сям столбцами, хроникёр Серебряков спорил о чём-то с заведующим провинциальным отделом.

— Ну вот! Кто прав? — закричал утиным крякающим голосом заведующий отделом. — Вот он! Жив и здоров… Говорю же вам, я видел, как он из кондитерской выходил.

— Чёрт возьми, в самом деле ты цел! — обернулся к Беляеву Серебряков. — А мне доставили сведения, будто ты час тому назад арестован. Я уж в набор отправил…

Голос хроникёра звучал неподдельным сожалением.

— Хорош приятель! — прокрякал «провинциал», пожимая Беляеву руку. — Рад был, что товарища сцапали.

— Нет, — сконфузился хроникёр. — Я не рад был. А всё-таки, знаете, некоторая сенсация… Я и заголовок уже поместил: «Арест сотрудника»… Как хотите, это всё-таки и некоторым образом газету поднимает.

Высокий и жилистый, с начисто выбритым лицом и горбатым носом, хроникёр одевался в костюмы с самой сверхъестественной клеткой и искрой, носил тупоносые ботинки на подошве толщиною в палец и огромные воротнички фасона «капитан» с развёрнутыми крыльями. В пёстром, как у арлекина, пальто, приплюснутой «спортсменке» на голове, с кодаком и биноклем на ремнях через плечо, Серебряков постоянно носился по городу в погоне за сенсацией, стремясь к своему идеалу «американского репортёра». Товарищи дразнили его «Жюль-верновским корреспондентом», и этот иронический титул звучал в ушах Серебрякова сладкой музыкой.

— Ну, в чём дело? — обратился он к товарищу. — Принёс что-нибудь?

— Ничего не принёс. Дело, брат, вот в чём. — И Беляев передал, что с ним сегодня случилось.

— Ол-райт! Недурно завинчено. Жаль, нельзя поместить. Строк бы этак на двести. Да, жаль! Что ж ты теперь думаешь предпринять?

Беляев объяснил в общих чертах положение.

— Угу!.. Аванс? Ну, на этот счёт, брат, у нас слабо.

— Ты уж постарайся, Петя!

— Ну, я, брат, в этом предприятии нуль. Разве в русских газетах ценят настоящего хроникёра?.. Попробую, впрочем. Ты, однако, мне расскажи подробнее всю обстановку. Как и что там происходило, на набережной?.. Может быть, удастся всё-таки тиснуть сегодня строк шестьдесят «со слов очевидца».

Беляеву сызнова пришлось излагать свои приключения.

— Кстати, скажи, пожалуйста, Петя, — вспомнил он. — Не знаешь ли ты, что из себя представляет доктор Чёрный?

— Доктор Чёрный? Не знаю. Впрочем, что я? Разве есть что-нибудь, чего я не знаю?.. Сейчас наведём справки. Чёрный, Чёрный… — повторял Серебряков, роясь в бесчисленных карманах своего костюма. — Чёрный?.. Кажется, припоминаю. Не у него ли с профессором Загоскиным столкновение вышло на заседании физико-химического общества? Буква «Ч»… Сейчас увидим.

Серебряков вытащил наконец захватанную, засаленную записную книгу с алфавитом и зашелестел листами.