Доктор Черный

Доктор пробежал глазами исчерченный ломаными линиями лист и одобрительно кивнул головой.

— Именно та картина, которую я ожидал… К тому же срезы удались отлично. Хотите взглянуть, Дорн?

Дорн молча занял место доктора за микроскопом и придвинул к себе объёмистый ящик с деревянными гнёздами, в которых стояли ребром стёклышки микроскопических препаратов.

— У нас отличный препаратор! — улыбнулся доктор в сторону Джеммы. — Не забудьте взять для сравнения срезы тех же участков человеческого мозга, Дорн!

Студент углубился в рассматривание длинной серии срезов, а доктор вместе с Джеммой направился проведать оперированного.

— Да! — сказал он, ещё раз исследовавши странное существо. — Пожалуй, можно его успокоить… Срезы удались. Две с лишним недели мы наблюдали его после операции. Довольно ему мучиться.

— Слава Богу! — обрадовалась Джемма. — Я спать не могла, зная, что он здесь, внизу, в таком виде…

— Хорошо, хорошо! — успокоил доктор. — Принеси мне шприц и позови Дорна.

Через минуту Джемма вернулась с маленьким кожаным футляром в руках.

Дорн принёс доктору перчатки из плотной прорезиненной ткани.

Открыв футляр, доктор с большими предосторожностями вынул из обтянутого лиловым бархатом углубления крошечный стеклянный шприц, наполненный бесцветной жидкостью, и, вколов иглу его в волосатую руку странного паралитика, нажал поршень.

Около секунды странное существо по-прежнему безучастно смотрело на мучителей своим остекленевшим глазом. Потом всё лицо карлика внезапно ожило и исказилось чудовищной гримасой. В страшной судороге, мгновенно сведшей руки, ноги и спину, оно высоко подпрыгнуло, словно на пружинах, и с мягким стуком упало ничком на нары.

Левая нога вытянулась в одну прямую линию. Под волосатой кожей судорожно затрепетали сведённые мышцы, и тело стало неподвижным.

Джемма, закрывшая руками лицо во время операции, вся бледная, с полными слёз глазами, грустно глядела на скорченное волосатое мёртвое тельце.

— Да! — попытался Дорн рассеять шуткой её настроение. — Вы только что потеряли целый капитал. Шимпанзе, говорящий человеческим языком… Какой клад для антрепренеров!

— Томми не только говорил эти слова, он понимал их! — горячо возразила Джемма. — Я чувствую сейчас себя так, как будто мы только что убили человека.

Доктор серьёзно взглянул на Джемму и сказал с ударением:

— Он был… человек!

Дорн с недоумением поднял на учёного глаза.

— Простите… но я вас не совсем понимаю! — сказал он вопросительно.

— Постараюсь объяснить, — ответил доктор, вытирая шприц ватой и сжигая её на газовой горелке. — Мы можем теперь отдохнуть на веранде. Джемма слишком волнуется. Мы отпрепарируем с вами его череп и мозг после ужина! — кивнул он на труп. — Идёмте!

Они сняли свои халаты и вышли из лаборатории.

XVII

Давно уже пали сумерки.

На западе ещё алела постепенно тускнеющая лента зари, а с востока, из-за волнистого гребня дюн, выплыл месяц и золотым трепещущим живым столбом окунался в море.

К золотому столбу ползла черным силуэтом лодка, словно паук перебирая лапками-вёслами, коснулась его веслом — и тотчас у неё выросли золотистые крылья и сзади зазмеилась светящаяся дорожка.

Доктор снова развалился в своей плетёнке и некоторое время молчал, глядя на утонувший в лиловом тумане горизонт.

— Вас удивило, что я назвал Томми человеком? — задумчиво начал он. — Вы хотите, чтобы я объяснил вам… Я начну издалека. Современная наука ведёт родословную человека из общей семьи человекообразных обезьян. Допустим, что переход от обезьян к человеку найден. Пусть это — существо, кости которого найдены в 1908 году в Германии близ Гейдельберга. Жил «гейдельбергский человек» в незапамятные времена, до ледникового периода, отделяющего эту эпоху от той, которую мы называем современной. Ростом он мало отличался от нас и немного превосходил человекообразных ископаемых обезьян, которых наука насчитывает около шести видов… Вы знаете закон, по которому развивается всё живое? Простейшее дробится только до тех пор, пока не наступит одряхление, против которого питание бессильно. Клетка слабеет, вырождается и умирает. Той же естественной смертью умирает здоровый старик и… целые народы, некогда изумлявшие мир своим высоким развитием.

— Это — азбучная истина, — перебил Дорн.

— В общем да! — возразил доктор. — Но наука только в последние годы с точностью установила этот закон для каждого отдельного вида животных. Давно ли мы считали огромного мамонта родоначальником наших слонов?.. Теперь мы знаем, что слон — последний представитель совершенно особого вида.

— Что же из этого следует?

— Очень многое. Наука наконец убедилась, что большие размеры животного говорят не о древности, а о возмужалости вида. Слон развился из меритерия ростом с небольшую лошадь, а лошадь — из гиракотерия не больше лисицы. Этот закон влечёт за собой другой. Вымирающий от дряхлости вид не успевает до исчезновения измельчать слишком заметно в сравнении с размерами, которых достигли особи в пору его расцвета. Мамонты вымерли, оставив чудовищные костяки и трупы. Понемногу начинают исчезать слоны, носороги и зубры, не теряя своих размеров. С этой точки зрения, единственно уживающейся с опытом и здравым смыслом, наши ближайшие предки отличались от нас ростом незначительно, более же далёкие должны быть меньше…

— Так на самом деле и есть, — сказал Дорн полувопросительно.

— Не совсем! — возразил доктор. — Горилла и оранг по развитию неизмеримо дальше от человека, чем сородичи бедняги Томми, шимпанзе. Между тем последний значительно уступает им в росте.

— Мне не приходило это в голову, — задумчиво выронил Дорн.

— Это бы ещё ничего, — продолжал доктор. — Это можно было бы объяснить сдучайным стечением местных условий, если бы горилла и шимпанзе не жили в одних и тех же лесах и если бы… — доктор помолчал и докончил: — Если бы не были обнаружены настоящие предки современного человека.

— Где? Что вы говорите? — удивлённо встрепенулся Дорн.

— В той же Африке, где живут горилла и шимпанзе. Ещё Стэнли открыл в девственных дебрях взрослого человека. После него путешественники подтвердили и дополнили его открытие. О болезненных задержках роста не могло быть и речи. Карлики живут рядом с великанами-неграми. Но что особенно важно, эти крошечные люди поражают, по единодушным отзывам, пропорциональностью и изяществом своих форм и своим умственным уровнем, далеко превосходящим уровень их чернокожих соседей.

— Они не негры?

— Цвет их кожи коричневатый, несколько темнее сильного загара. Скорее, они бронзового цвета. В последнее время, если не ошибаюсь, обнаружены и карлики-негры.

— Позвольте! — возразил Дорн, видимо сильно заинтересованный. — Но до сих пор ведь наука считает последними остатками наших предков веддов, австралийцев, бушменов, вообще дикие народы, стоящие на самой низкой ступени развития.

— Дикие племена? — переспросил доктор. — Где они? Тасманийцы, считавшиеся людьми каменного века, вымерли все до одного. Исчезли жители Канарских островов, исчезают американские индейцы, вымирает кучка веддов на Цейлоне… Если бы они были нашими предками, что мешало бы им теперь развиваться, хотя бы сливаясь с нами? Нет, дорогой мой! Существует страшный закон, к раскрытию которого подходит наука, заметившая наконец, что смешение крови рас чёрной, красной и жёлтой с кровью белой расы, несущей знамя цивилизации, не-воз-мож-но!.. Возьмите антропологию, и вы убедитесь, что поколения мулатов и метисов не идут дальше четвёртого, а потомки древних египтян — феллахи — до сих пор тот же тип, что на древних египетских памятниках. А кто только не старался слиться с феллахами?! И греки, и албанцы, и турки, и негры.

— Что же такое, по-вашему, вымирающие дикари?

Доктор помолчал.

— Близок день, — взволнованно ответил он наконец, — близок день, когда наука вместе с отдельными её представителями, уже поднявшими голос, должна будет признать, что эти жалкие племена — не что иное, как выродившиеся потомки чудовищно давно отживших одряхлевших рас, сошедших с земной арены, на которой они играли когда-то нашу роль, как в смысле численности, так и в смысле… — доктор умолк на минуту, — степени развития.