Страница 11 из 50
— Не могу ли я видеть мсье Мишо? — спросил по-французски Беляев.
При звуках родного языка подозрительное выражение заменилось весёлой улыбкой.
— Ah, ba!.. Вы француз? К вашим услугам. В этой дыре не часто встретишь компатриота.
— Нет, я не француз, — возразил Беляев.
Улыбка хозяина сделалась ещё слаще.
— В таком случае турист?.. Diable! Как я сразу не догадался! Мсье путешественник? Наверное, немец или датчанин? Или, быть может, британец, судя по костюму? О, что я? Мсье, наверное, представитель какой-нибудь фирмы? Но, mille pardon,[2] чем же я могу, собственно, быть полезен мсье?
— Видите ли… — не сразу ответил Беляев, ошеломлённый красноречием хозяина. — Мне нужно, собственно, не вас, а шкипера Маттисона…
— О! Я отлично знаю капитана Маттисона. К сожалению, его сейчас нет. Но, мсье может быть спокоен, мсье ле каптэн будет с минуты на минуту. Он постоянно кушает в этот час венский шницель с яйцом и килькой и выпивает свою порцию…
— Я могу подождать? — вопросительно сказал Беляев.
— О! Ещё бы! Такая честь!.. Быть может, мсье не завтракал? В таком случае позволю себе предложить мсье отбивную свиную котлету карбонад натюрель. Мсье может быть спокоен за качество. Свиньи в Финляндии вне конкуренции. Редко выпадает здесь удовольствие услужить гостю из общества! — объяснял Мишо, словно на крыльях летая от прилавка к столику с тарелками и судками.
— Французские суда здесь не особенно часты. Да и то всё больше бретонцы и нормандские жеребцы. Наши марсельцы не любят холодной воды. Кстати… — Мишо наклонился к уху Беляева, нахмурив брови и придав лицу зверски таинственное выражение, прошептал тоном подкупающего наёмного убийцу: — Быть может, мсье пожелает перед едой стакан «рюсски очищенни»?.. Очень возбуждает аппетит, и очень недорого. Всего две марки стаканчик…
«Чёрт бы тебя побрал! — подумал Беляев — Почти восемь гривен за сотку „казённой“… Вот уж истинно запретный плод сладок».
— Благодарю вас! — сказал он вслух. — Я предпочитаю стакан красного вина.
— К сожалению, этим не могу похвастаться, — сокрушённо вздохнул француз. — Здешнее пойло годится разве лишь для тех, из каре которых вам готовят сейчас котлету. — Впрочем… — задумался он на минуту, — я, пожалуй, угощу вас парой стаканчиков одного винца. Осталось у меня в погребе полдюжины настоящего бордо. Приобрёл я его… гм… по случаю, ещё в то время, когда служил метрдотелем на «Марии-Антуанетте». Винцо… мягче пуху!.. Только, чур, условие: мсье должен мне разрешить не ставить этих стаканов в счёт. Я никому не позволю сказать, что Шарль Мишо взял деньги за своё фамильное бордо с человека, говорящего языком его родины… Сейчас я схожу сам… А вот, кстати, и мсье Маттисон!
Задребезжала стеклянная дверь, и на пороге появилась внушительная коренастая фигура мужчины лет пятидесяти в высоких сапогах, кожаной куртке и синей фуражке с тремя галунами.
Увидя Мишо, пришедший осклабил добродушное широкое лицо, поросшее под челюстью рыжеватым пухом, стиснул огромной лапищей руку хозяина и рявкнул голосом, от которого задребезжала посуда на прилавке:
— Bonjour! Comment ca va?![3]
Мишо наклонился к жилету шкипера и зашептал что-то с таинственным видом.
Рыжий гигант поглядел исподлобья в сторону Беляева и двинулся прямо к его столу. Подойдя вплотную, он смерил глазами сверху вниз франтоватую фигуру Беляева и сказал вопросительно:
— Вы немец?
— Нет, русский.
— Как русский? Мишо говорит, вы немец!
Беляев улыбнулся и ещё раз повторил, что он русский.
Гигант шкипер насмешливо фыркнул в сторону прилавка, потом тяжело опустился на стул против Беляева и сказал по-русски без всякого акцента.
— Ну-с! В чём дело?
— Вы говорите по-русски? — в свою очередь изумился Беляев.
— Ещё бы. Я родился и вырос в Петербурге. Да и мать у меня была коренная русская… Из-под Москвы.
— Вот это хорошо! — обрадовался Беляев.
— Да в чём дело-то?..
Беляев вынул бумажник и протянул шкиперу небольшой запечатанный конверт с адресом, написанным на «Ремингтоне».
Маттисон не без изумления взял конверт и начал его распечатывать. Едва он взглянул на подпись, как чувство изумления уступило место выражению глубочайшего почтения. Он даже привстал и машинально поднёс руку к виску, словно делая под козырёк. С серьёзным лицом он углубился в чтение, и когда поднял снова глаза на Беляева, его круглая вихрастая физиономия выглядела весьма озабоченной.
— Н-да! Того… — протянул он задумчиво. — Трудно это. Очень даже трудно по нынешним временам. Ух как глядят теперь. Особенно с тех пор, как в Финляндию ввоз оружия запретили. Ну да если уж Александр Николаевич приказывает, тут уж ничего не поделаешь… Хоть наизнанку вывернись. В случае чего, я уж за него да за папеньку ихнего уцеплюсь. Пусть на себя пеняют.
Сердце Беляева тревожно ёкнуло.
— Неужели так опасно?
Шкипер улыбнулся.
— Опасности большой, положим, нет, а всё-таки надо ухо востро держать. Ваше счастье, что вы меня застали. Нынче ночью снимаемся… Эй, Мишо!
Черномазый трактирщик бежал уже к ним с бутылкой под мышкой и с тремя стаканами на подносе.
— Не забудьте прополоскать рот первым глотком, мсье, иначе не усвоите всего букета, — заговорил он, с самым торжественным видом откупоривая бутылку. — Такое винцо приходилось пивать, пожалуй…
— О-хилья! — оборвал его по-фински без церемонии шкипер. — Будет тебе трещать. Садись с нами и слушай.
Он наклонился к французу и принялся что-то объяснять ему шёпотом на странном смешанном жаргоне, на котором говорят контрабандисты северных морей и которого не поймёт ни финн, ни француз, ни англичанин, несмотря на то что в нём в изобилии встречаются слова всех трёх языков.
Черномазый Мишо, придав лицу мину заговорщика, кивал головой и изредка сочувственно поглядывал на Беляева. Когда шкипер кончил, француз торжественно протянул Беляеву руку через стол и сказал:
— Я счастлив, что могу помочь товарищу по несчастью. Мсье л'этюдиан может на меня положиться. В моём лице он видит такого же невольного изгнанника своей родины, пострадавшего за… за… за правое дело…
— Да? «Пострадавшего»! — пробурчал под нос шкипер по-русски. — Свистнул на пароходе у буфетчика из кассы двадцать пять тысяч франков. Вот и пострадал. Ну да мы на него можем положиться. Он знает, что наши ребята его под орех отделают в случае чего…
Шкипер, вопреки рецепту хозяина, залпом осушил свой стакан и недовольно поморщился.
— Бр-р! Не то уксус, не то квас! Кислятина какая-то!.. Нет, это не про меня, Мишо! Ну-ка, мою порцию!
Мишо кивнул за прилавок, и белокурая Мина подала на подносе прибор из двух белых чайников, большого и маленького. Чайный стакан и ломтик лимона дополняли «порцию».
— Не могу ли предложить? — обратился шкипер к Беляеву, одобрительно крякнув. — Не хотите? Как знаете. Ну-с, так дело вот в чём. Вы сейчас себе кушайте, а потом Мишо проводит вас в номер, чтобы вы не мозолили посетителям глаза. Мало ли кто сюда заходит! Мишо даст вам костюм, за который ему придётся заплатить… Экая шельма! Шестьдесят марок требует, а вся-то рвань стоит, дай Бог, пятнадцать. Ведь ботинки у вас есть попроще? Ну да чёрт с ним! В таком положении торговаться не приходится. Вечером я пришлю за вами человека на двойке. А там уж я сам о вас позабочусь. Костюм и саквояж отдайте Мишо. Он уложит вместе с моими вещами. Не беспокойтесь, всё будет цело. Ну а пока до свиданья! Пойду в бильярдную. Кое с кем нужно потолковать по делам… Мина! Шницель в бильярдную!..
Шкипер встал и, выцедив прямо из горлышка чайника остатки сорокаградусного «кипятку», протянул Беляеву огромную лапищу.
— Да! — сказал он на прощанье. — Не забудьте, вы — француз, и ни на каком другом языке ни слова. Ни здесь, ни на улице… Ну, дай Бог успеха.
2
Тысяча извинений (франц.).
3
Здравствуйте, как дела?! (франц.)