Страница 9 из 43
ИЗ ДНЕВНИКА ПОИСКОВ
Предельная искренность — вот что роднит многие письма, которые ко мне приходят. Человек весь перед тобой, он ничего не прячет. Откуда такая душевная открытость? Иной раз я думаю, что она свойственна тем, кто вырос на людях, в детских домах. Нет, пожалуй, она идет и от другого: человек не сомневается, что его поймут, потому он так искренен.
Однажды группа московских писателей ехала в Ереван на праздник тысячелетия эпоса «Давид Сасунский». В пути Александр Александрович Фадеев вдруг говорит мне, что я должна выступить с речью на одной из станций, где наш поезд будут встречать местные жители.
— Но я же не готовилась к встрече!
— Ничего, соберешься с мыслями, — сказал Фадеев.
Всю ночь я не спала, «собиралась с мыслями».
На платформе было полно народу, с подножки вагона, волнуясь, я произнесла свою речь о «Давиде Сасунском» и о том, что во все времена народ не мог жить без поэзии.
Когда поезд тронулся, я спросила Фадеева:
— Им, кажется, понравилось? Они мне так сильно хлопали.
Ответ был неожиданным:
— Им понравилось, но по-русски они не понимают почти ни слова.
Мне стало обидно:
— Почему же ты меня не предупредил об этом?
— Потому, что ты не могла бы говорить искренне, от души, если бы не верила, что тебя понимают, — смеясь, сказал Фадеев.
Молодой лектор поделился со мной своими мучительными переживаниями. Читал он лекцию, показывал диапозитивы, свет в зале был выключен. Читал он с увлечением, размахивал указкой, как вдохновенный дирижер палочкой. И вдруг почувствовал какое-то легкое движение в темном зале: кто-то поднялся и тихо ушел. Через некоторое время в темноте ушел другой, потом третий. Молодой педагог мужественно продолжал читать лекцию, а сам со страхом думал: что, если они все уйдут? Страшная мысль пришла ему в голову: зажгут свет, а он стоит один и читает перед пустыми стульями.
— Мое положение лучше, по крайней мере я не знаю, кто меня слушает, а кто выключил приемник, — засмеялась я. Но подумала: «А ведь и в самом деле страшно: быть уверенным, что ты окружен людьми, и неожиданно обнаружить, что вокруг тебя пустота».
К счастью, столько людей стремится помочь поискам, что мне не грозят страдания молодого лектора.
Разные пути приводят человека к желанию найти родных. Иван Красильников не искал до сих пор свою мать, а сейчас горячо хочет ее найти. Привели к этому причины психологические.
«Когда я женился, — пишет он, — то по установившейся традиции должен был называть матерью мою тещу. Хотя слово «мама» для меня обычное, как все другие слова, потому что ласки матери я не испытал, но первое время я никак не мог назвать мамой мать моей жены. Я мог бы назвать ее так просто формально, но это было бы не от души. И все-таки я теперь зову ее мамой благодаря той душевности, с какой отнеслась она ко мне».
Как видно, сердечное отношение этой женщины и воскресило в памяти сына образ его собственной матери.
В радиостудии. Сегодня, когда оператор Валечка перематывала пленку нашей передачи, я вспомнила строчки поэтессы Елизаветы Стюарт о сельском киномеханике, который ходит «со свитком чужой судьбы». В руках у Валечки тоже звучащие свитки чужих судеб. Их услышат тысячи людей, невидимых друг другу. Поможет ли кто-то из них и на этот раз размотать хоть одну судьбу?
Жизнь иногда загадывает такие сложные загадки, так заметает следы людей, что отыскать их кажется совершенно невозможным.
Многих интересует самый процесс поиска — как нашелся тот или иной человек? Как обнаружились первые следы и распутался клубок? Бывают случаи: кто-то, услышав по радио, что его ищут родные, сам распутывает весь клубок розыска. Он запрашивает адрес родных, отдел писем Радиокомитета высылает ему этот адрес; предполагаемые родные списываются, уточняют неясные подробности их прошлого, встречаются и, убедившись, что они в самом деле родные, пишут об этом в «Маяк». В таких случаях мне только остается с радостью сообщить в передаче об их встрече.
Но нередко приходится долго идти по следам. «Следы» лежат у меня в больших зеленых конвертах. Стоит назвать чье-то имя, рассказать о судьбе, омраченной войной, как земляки, бывшие одноклассники, воспитатели детских домов, командиры воинских частей спешат сообщить любую подробность, которая может навести на след.
«Сегодня я слушал передачу, где разыскивается Родин Михаил 1938 г. рождения. Я служил с Родиным 1988 года рождения. Имя и отчество его я, к сожалению, не помню. Есть у меня и фотография, где мы сфотографировались со взводом. Она большая, но если будет нужно, то я вышлю. Буду очень рад, если мое письмо поможет розыску.
Дорогов. Таганрог»
«… Считаю своим долгом довести до вашего сведения. Один из ваших подопечных сообщает географию местности, где он потерялся: вокзал между путей, депо за одной стороной вокзала, мост. Недалеко от депо — церковь. Эта география соответствует станции Любань, Октябрьской железной дороги. Кто знает, может быть, эти сведения помогут парню вспомнить еще что-нибудь!
С приветом М. Г. Сковородников. Ленинград»
В одной из передач я прочла письмо Владимира Субботина, который помнил, что его настоящая фамилия Дробязко. Пятьдесят радиослушателей сообщили пятьдесят адресов людей разных возрастов и профессий, носящих фамилию Дробязко. Некоторым радиослушателям горячо хотелось, чтобы Владимир Дробязко обязательно оказался сыном товарища Дробязко — Героя Советского Союза. Я соединилась по телефону с Краснодаром, где живет Герой Советского Союза, разговаривала с ним. Он с большим сочувствием меня выслушал, но выяснилось, что в его семье, к счастью, никто не был потерян. Он сказал об этом несколько смущенно, словно извинялся.
Все же один из пятидесяти присланных адресов помог найти родных Владимира Дробязко. Нашлась тетя, обыкновенная тетя, родная сестра его отца, живущая в Куйбышеве.
Искала родных Надежда Федоровна Пустовалова (фамилия не точная). Ее семья — родители, бабушка, подростки Боря и Валентин и она, маленькая Надя, — жила в Ленинграде.
«Помню, что жили мы недалеко от самой большой бани, которая в то время находилась на углу двух улиц и называлась на букву «Б». Улица наша называлась на букву «О».
Я обратилась по радио к ленинградцам с просьбой установить, где была такая баня на букву «Б», на углу двух улиц и рядом улица на букву «О». Я не сомневалась, что кто-нибудь обязательно откликнется, — ни одна просьба помочь в поисках не остается без ответа. И все-таки я не ожидала, что люди пришлют и старые планы города, и планы улиц, нарисованные от руки, чуть ли не чертежи, и почти полный перечень ленинградских бань.
«Вы спрашивали нас, ленинградцев, о банях на углу и вблизи улицы, название которой начинается с буквы «О». Вот по плану 1939 года:
На Выборгской стороне
Финский пер., пл. Ленина. Улицы на «О» нет.
На Петроградской стороне
Лодейнопольская улица. Недалеко Ораниенбаумская улица.
На Васильевском острове
17-я линия — Финляндский пер. Улицы на «О>> нет.
В Невском р-не
Московская улица. Есть Ольгинекий переулок.
В Смольнинском р-не
Мытнинская ул. — 8-я Советская. Улиц на «О» нет.
Во Фрунзенском р-не
Воронежская ул. Рязанский пер. Вблизи наб. Обводного канала.
На М. Охте
Мариинская ул., Охтенский пер., М. Охтенский пр. Желаю успеха, Ленинградец»
Наиболее близким к описанию Пустоваловой был такой ответ:
«1. В г. Л-де, в Петроградском р-не, есть баня Белозерская, которая выходит на две улицы: Кронверкскую и Кропоткину ул.
2. Какая улица находится рядом с баней на букву О? Отвечаю: улица недалеко от бани есть, и называется Ординарная улица.
Ваш слушатель Лосева М. М.»
Теперь я могла спросить старых ленинградцев, которые жили на Ординарной улице, не знает ли кто-нибудь семью, в которой были родители, бабушка, подростки Боря и Валентин и маленькая Надя.