Страница 35 из 46
Составляя первую гляциогеоморфологическую карту района, я не раз задумывался над происхождением основных форм рельефа и решил наконец, что участки плоских вершин являются древними «доледниковыми» поверхностями выравнивания. Такого рода формы встречаются на разных материках. Мне помнились сырты в горах Средней Азии - равнины, вознесенные на высоты в 3-4 км в результате тектонических движений. Их происхождение не связано с деятельностью ледников.
И все же я не переставал сомневаться: вдруг упустил я что-либо в тех давних поспешных маршрутах. Ведь на работу в такого рода труднодоступных точках отводилось совсем мало времени. Можно просмотреть следы ледниковой обработки на вершинах. Порой совсем не просто их обнаружить. Даже там, где в прошлом заведомо находился ледник, не всегда удавалось найти признаки его воздействия на каменное ложе. За примерами далеко ходить не надо - в районе озера Бивер, в нескольких десятках километров от базы «Союз», прямо по соседству с могущественным ледником Ламберта есть такие участки. Почему не сохранилось там следов ледникового воздействие, уничтожило ли их время или ледник вел себя в этих местах совершенно необычным образом - оставалось загадкой. Словом, нельзя было пренебрегать возможностью вновь побывать на вершине.
Озеро Бивер в оазисе Эймери.
…Полтора часа тряслись мы в вездеходе. Занять место на крыше на этот раз никто не пожелал. А дорога оказалась сравнительно мягкой, бежала по навеянным снежникам, которых было великое множество в котловине, отделяющей наш массив от расположенной к западу горы Ланьон. По этим снежникам и вскарабкались почти на самую вершину.
Когда вездеход остановился, глазам предстала унылая равнина, почти целиком занесенная снегом. По ней разгуливал пронизывающий ветер. Из-под снега кое-где торчали каменные столбики, плоские плиты растрескавшихся кристаллических сланцев, словно по чьей-то причуде поставленные на попа. Вертикально поставленные камни - характерная черта каменистых полярных пустынь, где царствуют мерзлотные процессы.
Некоторые выступающие из-под снега глыбы полуразрушены. Выветривание придало им причудливые очертания. Даже Будкин, который не отличается вроде бы особой впечатлительностью, обнаружил среди каменных развалов слона, носорога и парочку крокодилов. Но все эти «скульптуры» образовались из местных пород, и на поверхности их никаких следов ледниковой обработки. Глыбы испокон веков находились здесь, и разрушение их под действием неумолимого времени протекало тут же. В отличие от ледниковых валунов - великих путешественников- эти камни сидни, лежебоки.
Мы прошли около километра по этой однообразной поверхности, пока не выбрались на край плато, к обрывистому склону массива Мередит. Грандиозная панорама, открывшаяся взгляду, подняла наше настроение. И ветер уже не казался таким неприятным. Я смотрел вниз, туда, где проходил мой вчерашний маршрут. Все было как на ладони. Я достал аэрофотоснимок и пометил на нем некоторые ускользнувшие в первом маршруте детали. Граница между моренами «кофе» и «какао» просматривалась отсюда необыкновенно отчетливо, подтверждая вчерашние наблюдения. Я видел, где еще обязательно нужно побывать, откуда отобрать пробы. Словно с высоты птичьего полета осматривал я арену предстоящих исследований. Уже для одного этого стоило совершить маршрут на вершину.
И еще для того, чтобы объять единым взглядом весь горный район. Конечно, более точное представление дает карта, но это совсем другое, мир строгих условностей лишенный объема и перспективы. И одно дело - изучать географию по карте, другое - самому оказаться на вершине и, задыхаясь от волнения, обозревать открывающуюся во все стороны света панораму. Видимость великолепная. Про такую говорят «миллион на миллион». Если бы Земля не была круглой, если бы повсюду был бы такой чистый хрустальный воздух, кажется, не было бы предела взгляду. На самом юге, на ярком фоне сливающихся с небесами ледников, силуэты гор - одни похожи на пни, другие - на пирамиды. Среди каменных исполинов узнаю знакомые очертания горы Рубин, на вершине которой бывал 12 лет назад. Еще южнее, в самых верховьях ледника Ламберта, массивы, до недавнего времени безымянные, а ныне горы Дмитрия Соловьева. Правее, к западу, вспарывает небосвод пик самой высокой здешней горы Мензис - 3355 м, названный в честь одного из бывших премьеров Австралии, крайне правого, кстати, деятеля. Советский геолог и глава консервативного правительства - такое соседство возможно разве что в Антарктиде.
Даль чуть покачивается, плывет перед глазами, притягивает, завораживает своей беспредельностью. С трудом отрываюсь от созерцания, возвращаюсь с высот на землю, к тому, что под ногами и то только потому, что Будкин толкает меня в бок. Его уже давно интересуют довольно странные линии на снимке, сделанном из космоса, как раз этой вершины. Он еще на судне, когда плыли в Антарктиду, мне эти снимки показывал. Что-то вроде гигантской стрелы. О следах внеземной цивилизации, знаках, оставленных космическими пришельцами, можно бы при желании порассуждать. Но Будкин - реалист до мозга костей, к фантастике относится отрицательно. Утверждает, что тектонические трещины под острым углом тут пересеклись, вот и создали стреловидную геометрию. Прав он, конечно. Но поспорить с ним хочется, тем более что обнаружить эту стрелу на местности, так сказать, в натуре, Будкину никак не удается. На снимке плато темное, бесснежное, а сейчас после недавних снегопадов все белым-бело. Под снегом стрела. Нe иначе пришельцы позаботились, чтобы Будкин тайны их не раскрыл.
Будкин понимает, конечно, - большое видится на расстоянии. С высоты человеческого роста гигантскую стрелу не ухватишь, разве что оперение ее в виде канавки под снегом. Он молотком снег роет, а я формы выветривания у края обрыва фотографирую, каменные кружева, созданные природой. Понятно, что ветер - один из главных ваятелей этих форм. Песчинки да и кристаллы снега, несущиеся в ураганном потоке, способны высверливать углубления в скалах. Вода, замерзающая в трещинах и ямках, также немало помогает этой работе. А кроме того, как это ни парадоксально в данном случае, участвуют во всем этом… растения. Хотя есть тут своя загадка. У подножия массива Мередит, где в ветровой тени уютно расположился наш лагерь, нигде никаких следов растительной жизни-голые валуны, а здесь на вершине, на поверхности глыб, едва выступающих из снега, то тут то там цветные пятна - колонии лишайников. Особенно ярко выделяются желто-зеленые пупырышки. Эти золотистые капельки органической жизни, разбрызганные по скалам, подлинные цветы Антарктиды.
Если присмотреться повнимательней (под недоуменным взглядом Будкина я встаю на колени и достаю лупу), видно, как от основного тела лишайника бегут белые паутинки - нити «корешков», прячутся в микроскопические трещины. Другой вид лишайника черно-серой окраски напоминает шелуху подсолнечника. Его куртинки расположились пятнышками вокруг полевого шпата, крупные кристаллы этого минерала в изобилии встречаются в местных породах. Лишайники приникли к камню как пиявки, и если и отпадают, то вместе с частицей породы, оставляя на месте своего произрастания оспины углублений. Теперь даже Будкин не станет отрицать: в горах Антарктиды действуют процессы биохимического выветривания. Конечно, результат их не так ярко выражен, как на других континентах, и не приметен на космических фотографиях.
Будкин, правда, утверждает, что из космоса все можно увидать, даже навозного жука, дело только в масштабе съемки, ее виде и качестве аппаратуры. От космического глаза, по его мнению, не спрячешься ни за облаками, ни под покровом ночи. А лишайники - смехота. К ним он равнодушен. В его понимании это растения вредные, что-то вроде лишаев: опоясывающий лишай, стригущий лишай. Только в данном случае болеют камни. Не иначе, подначивает меня Будкин. На зло мне лишайник