Страница 40 из 47
— С чего вы взяли? — усмехнувшись, проговорил Аретт. — У меня есть друзья. Вероэс, Лия, Рэй. Теперь вы. Я ведь вам отчаянно небезразличен, верно? Только признайтесь хоть себе в том, что интересен я Вам не как просто самец. Вас же влечет иное. К примеру, моя бессмертная душа.
— Как самец тоже, — ответила Фориэ, не меняя тональности, все тем же ровным и теплым тоном голоса. — По Рэне ходят слухи о ваших гаремах. О девочках и юношах, готовых ублажать вас по первому зову. Об оргиях, творящихся в стенах этого дома.
— Вы разочарованы, не наблюдая того? — рассмеялся Да-Деган.
— Вы не тот за кого себя выдаете. Все эти скандалы, слухи, передающиеся из уст в уста, все эти домыслы вокруг вашей фигуры….
— Я великий мистификатор, мадам. Поверьте, гораздо спокойнее жить, просто распуская слухи, нежели соответствовать им. Это так утомительно.
Фориэ негромко рассмеялась. А отсмеявшись, стала и снова подошла, на этот раз сев рядом, глядя в его глаза.
— Послушайте, Аретт, вы отгородились от всего мира. Спрятались за высоким забором, а душу прикрыли маской. Вы живете, дышите, ходите, вы бесчинствуете и мучаетесь. И при всем том, пытаетесь убедить весь мир в том, что вы счастливы, что вам плевать на все правила и законы. Но ведь этого нет. Ложь, ложь и еще раз ложь! Кому вы лжете, себе?
Выбивая ноготками странный ритм по подлокотнику, Да-Деган смотрел в полыхающие зеленые глаза, чувствуя как, раскачиваясь, падает в пропасть пол под ним, его кресло, он сам.
— Вы полагаете, что я — несчастен? — произнес Да-Деган глухо. — Оказывается, даже умные женщины, при желании, способны увидеть то, чего нет.
Вздохнув, Фориэ опустила взгляд, обхватив свои плечи руками, сидела, напоминая ему своей хрупкостью фигурки из фарфора, которые недавно привез один из контрабандистов, желая выпросить благосклонности у владельца Иллнуанари.
Фигурки были малы и хрупки, чуть просвечивали на свет, наливаясь сиянием. Он любил смотреть на лукавые лица девушек, на тщательно проработанные кружева, поражаясь, как давным-давно руки ремесленника взяли глину и в этой глине отразили — жизнь….
Несмотря на это любование, на наслаждение красотой, на легкий аромат доверительности, витавший меж ними, Да-Деган вовсе не хотел открываться перед Фориэ.
Встав, он медленно направился к дверям, ведущим в его спальню…
— Вы уходите? — спросила Фориэ, подняв голову.
Он остановился, чувствуя, что не хочет уходить от нее вот так, на грани ссоры, заставив чувствовать себя едва ль не виноватой в его бедах.
— Доброй ночи, моя дорогая, светлых вам снов, — произнес он низковатым мягким голосом. — Время позднее, а я не спал три ночи.
Поднявшись, Фориэ подошла к нему, так и не смея поднять взгляда.
— Обнимите меня, — произнесла она, уткнувшись лицом в его плечо. — Не будьте так безразличны. Я люблю Вас. Я же люблю….
Рука коснулась ее волос. Эта рука, сильная и удивительно нежная, мягко, словно локоны ребенка ласкала ее пряди.
Подняв голову, Фориэ посмотрела в стылые серые глаза и не заметила стали и льда. Мягкое, мерцающее тепло, как отблески огня танцевало в его очах. Он смотрел… странно, словно отец, наблюдавший за дочерью. И от этого стало внезапно горько и больно.
— Я люблю Вас, — произнесла женщина упрямо и неожиданно для самой себя, поднявшись на цыпочки, коснулась губами его губ, обхватив точеное, прекрасное лицо, внезапно заледеневшими руками.
Словно ударили поддых, словно содрогнулась земля, словно взрывом разметало его спокойствие и уверенность в собственных силах.
Поцелуй…, прикосновенье губ, жар дыхания, обещание страсти…. Как хотелось ответить, как было невмочь. Горечью, жгучим ядом рвалось изнутри — то ли желчь, то ли боль, то ли жидкий огонь, напомнив, одним мигом отрезвив, заставив отпрянуть на последних каплях самоконтроля.
Стоя в дверях, он смотрел на удивленное, недоуменное ее лицо. В эти полные влаги зеленые глаза. И было дурно, было плохо, физически плохо, как тогда, когда воины Эрмэ, не стесняясь, не сдерживая силы, били, выбивая дыхание из плоти, гордость из духа и желание жить.
Горели, словно ошпаренные, губы. Горело лицо. Схватившись за горло, Аретт пытался ухватить хоть каплю воздуха, что б восстановить дыхание.
Мир вертелся и плыл перед глазами. Вспомнилось, накрыв черным облаком дурмана, голос Императора, полный нескрываемого торжества, куража и власти: «Мой! Мой и больше ничей! Навсегда!!!
Навсегда…. Самое страшное слово, отнимающее надежду. Страшнее голоса Императора, страшнее его взгляда, страшнее всего, что в жизни происходило и еще могло произойти.
За этим словом стояла безнадежность и глухая, беспросветная тоска.
Прежде чем ухватить глоток воздуха, прежде чем выдохнуть проклятие он успел увидеть растерянный взгляд Фориэ Арима.
— Ты с ума сошла, женщина, — вымолвил глухо, приходя в себя. — Смерти моей хочешь?
— Что с тобой?
— Ничего….
А и впрямь ничего. Отожгло так же, как и нахлынуло, в одно мгновение. Лишь саднило горло и губы, да голос нес в себе странную хрипотцу.
Усмехнувшись, Да-Деган посмотрел на соблазнительницу сверху вниз.
— Хорош герой-любовник? — спросил глухо. — Чуть в обморок не падает от поцелуя. Смешно. Ты смейся, Фориэ, смейся.
Смейся…. Самому только не смешно — страшно. Страшнее чем улыбаться Императору, страшнее, чем нападать на безмятежные планеты, чем пиратствовать и пресмыкаться.
И уж совсем невозможным кажется этот взгляд Фориэ, и грустный и нежный. Хотя, кто знает, может и он рад ошибиться, читая нежность в глазах, полных… презрения?
— Аретт, — тихий шепот, звук голоса, от которого запершило в горле, защипало в глазах.
Она стояла рядом, и казалось, позволь он, и в миг очутится в ее теплых объятьях, что обрушит на него свое сочувствие, словно ливень.
— Прости, — прошептала Фориэ внезапно. — Я — дура. Я должна была понять, что ты не шутишь. И не могла понять, что это не игра.
— Но это не игра, — отозвался Да-Деган. — Теперь ты это знаешь.
Он сжал ладони в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, словно желая отогнать наваждение. Эта женщина ему нравилась. Слишком нравилась. Эти зеленые глаза, фарфоровая кожа, чуть растрепавшиеся пряди. Эти губы….. Он хотел бы узнать их вкус. Настоящий вкус, но…
— Ты мне нравишься, Фориэ, — проговорил Да-Деган тихо. — Очень нравишься. Я не буду лукавить, говоря, что влюблен и люблю. Я не буду обманывать, ведь ты не заслужила обмана. Я не могу сказать, что равнодушен к тебе. Нет! Ты волнуешь меня, ты желанна, только толку от моих желаний! Если можешь, прости меня, что не оттолкнул тебя сразу, пока было не поздно. Пока…..
— Аретт, — тихий шепот в тиши, рука, поймавшая его руку, эта маленькая надежная ладошка, сжавшая его пальцы. Волна жара, захлестнувшего сердце. — Не надо. Ничего не говори…. И, это ты прости меня…И если можешь, останься другом….
Если можешь….
Он только кивнул, не отводя взгляда от зеленого омута ее глаз. Усмехнулся своей особенной, сожалеющей ухмылкой, пытаясь спрятать в глазах мерцание близких слез и внезапно отвернулся, закусив нижнюю губу.